здесь не просто замешана чужая рука. Она вот-вот покажется... и возьмет
вожжи!
Американец с интересом оглянулся:
- Ого! Почему так решили?
- Если бы переворот делали только наши ваньки, - сообщил я, - то
здесь бы всю площадь залили кровью. Как делалось сотни раз. И никто бы
ничего не сказал: свои пауки грызутся. Но если придет чужой, то ему сразу
надо показаться ласковым да добреньким... Так?
Он кивнул, глаза все еще смеялись, но в них появилось уважение:
- Кречет не зря вас избрал советником. Да, мы в открытую покажемся
завтра-послезавтра. Одновременно с финансовой помощью в пару миллиардов.
Транспортные самолеты прочно забросят в Москву партии бесплатной водки.
Словом, когда пьяный народ узнает правду, он скажет, что лучше американцы,
чем Кречет. Что-то не так?
Я уронил голову. Во рту пересохло, язык царапал горло. В груди был
жар, словно туда натолкали горящих углей. Штатовский советник кроваво,
подло, гадко, но все-таки прав. Они уже изучили нас. Еще с тех времен,
когда начали готовить Октябрьский переворот, устраивали забастовки на
нефтяных разработках в Баку. Может быть даже раньше, когда наш флот пришел
на помощь восставшим против Англии американским колониям. Любое
благодеяние не остается безнаказанным: екатериновская Россия единственная
из всех стран показала свои мускулы и на той стороне планеты. Англия что,
уже носит в зубах тапочки за могучим хозяином.
Пришел черед России...
Дверь с той стороны комнаты распахнулась, один за другим вошли два
подтянутых офицера. Судя по движениям, поднимались снизу, так что это
подземное помещение не самое глубокое. Под Кремлем, как и под центральной
частью Москвы, масса подземных туннелей, из которых не все пробиты при
Иване Грозном. Кое-что сделали и при Иосифе Виссарионовиче, немало при
Андропове, а есть сверхсекретные ходы, о которых знает только прошлый
президент с его окружением...
Первый офицер поднял на меня глаза, я узнал типа, который когда-то
вломился с похожим на него громилой ко мне в квартиру. Тогда этот нагло
назвался Василием Васильевичем Васильевым, а второй, если не изменяет
память, Ивановым. Тогда только внезапный приход шайки подгулявших гостей
спас меня от неприятностей,
В форме он выше, стройнее, подумать только, что форма делает с
человеком, дело даже не в широком поясном ремне, - хорошо подогнанная
форма заставляет человека чувствовать себя сильнее, увереннее, даже
мужественнее... что сейчас вообще-то представить трудно, но я учесть
должен, не дурак, хоть и академик.
- О, - сказал он довольно, - какая встреча!.. Сидите, сидите. Ребята,
если не скажете, почему до сих пор не привязали его к стулу, придется вас
всех... исключая мистера Голдсмита, в пермские лагеря.
Возможно, это было шуткой, американец тут же с готовностью загоготал,
показывая огромные зубы, способные перепугать любого коня, но десантники
восприняли его на полном серьезе. Привязывать не стали, но меня обыскали,
вывернули все карманы, прощупали одежду и рассмотрели каждый шов.
Я, наконец, не выдержал:
- Да что с вами? Я как-то полагал ваших ребят похрабрее!
Голдсмит перестал гоготать, глаза стального цвета уставились на меня
с упорством, способным просверлить дыры.
- Ребятки правы, - сказал он покровительственно, - осторожность
никогда еще не мешала отваге.
- Ваши крутые парни мне только в задницу не смотрели!
Голдсмит снова с готовностью заржал, а Васильев смерил меня очень
внимательным взглядом, словно всерьез рассматривал такую возможность.
- Хочу сразу предупредить, - сказал он серьезно, - ...нам известно,
как вас доставили однажды на некую дачу. Известно и о том, как вы побывали
на засекреченном объекте, который громко именовали военной базой. Так что
с вами никакие меры предосторожности не являются излишними.
Ладони десантников на моих плечах стали еще тяжелее. Я проговорил
высоким визгливым голосом, стараясь держась голос нервным и срывающимся,
чтобы в нем были равные доли негодования и страха:
- Не знаю, что вам наплели, но я все равно протестую! Я - Никольский,
ученый с мировым именем. Мне уже под шестьдесят, молодой человек, да-да,
под шестьдесят-с, а вы со мной как обращаетесь? Я вам, можно сказать, в
отцы-с гожусь! Вы мне такое инкриминируете, а я даже в армии не служил по
здоровью... и мне никогда не нравились даже фильмы с насилием, стрельбой,
этими омерзительными драками! И сейчас я заявляю протест... да-да!...
громкий и решительный протест!
Ладони на моих плечах потеплели. Более того, стали легче. Я слышал,
как напряженное дыхание суперменов сменилось ровным глубоким, как и
положено сильным здоровым людям, которые охраняют всего лишь немолодого
ученого, очень интеллигентного, который ненавидит кровавые сцены,
протестует против забоя скота, проповедует вегетарианство и безполовой
способ размножения.
По лицу военного мелькнула тень отвращения:
- Сидите спокойно. Я полковник ГРУ Багнюк, а это мои ребята из
подразделения краповых беретов. Нам дам приказ доставить вас сюда, но я
имею полномочия пристрелить вас. Если попытаетесь сопротивляться.
Второй офицер, широкий и накачанный, сказал ровным очень правильным
для русского голосом:
- А также, если вас попытаются освободить силой.
- Ого, - сказал я с отвращением. - Когда же, наконец, кончится это
безумие... Вы что же, настолько там в своих Штатах ненавидите ученых?
Он раздвинул губы, показал крупные хорошо подогнанные зубы в широкой,
как кремлевская стена, челюсти:
- Ученые не разносят дачи так, что от них остается только пепел да
пара косточек от двух десятков человек.
Ладони на моих плечах потяжелели. Я опустил голову. Голос мой
срывался от негодования:
- Вы поплатитесь!.. И поплатится тот, кто распространяет такую
порочащую мое имя ученого клевету-с! Это для вас похвала, если кому-то
дать в лицо... как это мерзко!.. а у нас, ученых, это позор, это
поражение, это отсутствие аргументов!
Ладони на моих плечах чуть сдвинулись, словно не понимали, то ли
вдавить меня в кресло так, чтобы осталось мокрое место, то ли отпустить
этого затурканного дурака, который отрицает благородное насилие.
- Я не знаю, - продолжал я, повышая голос, - что вы там еще
замыслили, вам не уйти от суда! Я советник самого президента!
Он внимательно рассматривал меня, вслушивался в тембр голоса,
интонации, наконец, поморщился, голос его стал суше:
- Какой советник, таков и президент.
Похоже, я его убедил, ибо он, отойдя к столу, стал внимательно
перебирать отобранные у меня вещи, а ладони на моих плечах не только не
потяжелели, но исчезли вовсе. Не поворачивая головы, ибо я чересчур
потрясен и угнетен, я краем глаза видел, как они сели по обе стороны
двери, застыли, оба тяжелые и неподвижные, как статуи Рапа-Нуи.
За дверью послышался четкий перестук каблучков, немыслимый в мире
солдатских сапог. Дверь распахнулась, я вытаращил глаза, но животик
инстинктивно подобрал: в комнату в сопровождении десантника вошла Стелла
Волконская, урожденная голубая кровь, и все-таки очень красивая, несмотря
на древнюю кровь Рюриковичей.
При виде меня она сделала брезгливую гримасу:
- Господи, опять это чудовище?
Не глядя, швырнула на стол папку с бумагами. Голдсмит торопливо
развернул, глаза забегали, сканируя сразу целые столбики цифр, телефоны,
адреса. Спросил быстро:
- Это ваш монархический союз?
- Только руководящий орган, - ответила она высокомерно. - А рядовой
состав на листочке дальше. К нам примкнули еще и казаки.... Ну, не все, но
часть перешла на нашу сторону.
Голдсмит хлопнул ладонью по бумагам. Морщины разгладились, он
помолодел, расправил плечи, в голосе прозвучала уверенность:
- Прекрасно!.. Сегодня возьмем под свой контроль остатки, а завтра с
утра объявим о формировании Временного Правительства... Хотя нет, само
название уже запятнано. Тогда о сформировании Временного Совета, куда
войдут лучшие люди нации. Да-да, по этому списку. Конечно, подредактируем,
кое-кого введем еще...
Она вскинула брови:
- Каким образом? В нашем Совете только потомственные дворяне.
Понятно, мы не претендуем на единоличное правление Россией, но в нашу
партию... пусть даже фракцию, можем вводить новых членов только мы.
Он поморщился, отмахнулся:
- Да бросьте! Или хотите прослыть националистами?.. Вы уже вошли в
политику. Значит, должны понимать, что мы ваш парламент и ваше
правительство отныне будем контролировать целиком и полностью. А если
хотите полную правду, то царствовать будете вы, но управлять - мы.
Я громко хмыкнул. Стелла не шелохнула бровью, но я был уверен, что
мой комментарий плеснул бензинчика в уже горящий костер.
- Что-то вы недопонимаете, - сказала она холодновато. - Вас прислали
сюда помочь... За это вы получаете нашу признательность и поддержку. Вы
снова начнете вытеснять ислам...
Он покачал головой:
- Бросьте. Мы не можем оставить ни одну группку, пусть даже совсем
ничтожную, без нашего управления. Дворяне вы или не дворяне, но руководить
вами будет...
...американский солдат, - сказал я громко. - Мистер Голдсмит, она же
красивая, разве не видите?
Голдсмит оглянулся, губы его раздвинулись в улыбке. Стелла видела,
что я и этот накачанный коммандос переглянулись чисто по-мужски: красивая
женщина не может быть умной, а с дурочкой спорить - себя ронять. Краем
глазом я видел и ее ненавидящий взгляд,
Тем временем Багнюк выложил на стол все, что отобрали у меня при
обыске: фотоаппарат, пистолет, сотовый телефон, часы. Мобильный сразу
отложил в сторонку, как и часы, фотоаппарат с любопытством повертел в
руках:
- Что-то непривычное... А куда пихать пленку?
- Без пленки, - буркнул я.
- А как же? - удивился он.
- Это же не музейный экспонат, - объяснил я высокомерно. - Кто теперь
помнит о... как вы говорите, пленке? Вся Москва наводнена цифровиками.
Здесь диск на четыре мегабайта. Сто двадцать восемь фото. А когда
наснимаешь, сразу по шнурку на принтер. Или в комп, теперь только у
дикарей допотопные альбомы. Проще и удобнее в гифах.
Багнюк вскинул брови:
- Гифах?
- Или в джипегах, - добавил я любезно, - это формат электронного
фото. На диске можно хоть сто миллионов фото, а много ли в толстом
альбоме?
Я разговаривал хоть и недовольно, высокомерно, но многословно, как
всякий напуганный человек, который страшится уронить свое достоинство, и в
то же время, незаметно заискивая, старается установить контакт со своими
тюремщиками, расположить их к себе, ибо уже признал, что сила в их руках,
и не на что надеяться, кроме их расположения.
Похоже, все так постепенно и принимали. Багнюк задумчиво повертел в
руке фотоаппарат:
- Подумать только, ни с пленкой ни мучаться, ни с растворами,
бачками, кюветками, фотоувеличителем...
Голдсмит кивнул с видом полного превосходства:
- Даже у вас в Москве уже продаются. Тут еще можно сразу
просматривать в окошечке, как получилось, а если не понравиться - стереть
на... овощ... как его, ага, хрен. И снова снимать по чистому. А пленку
если испортишь, то испортишь. Это все называется апгрэйдом!
Багнюк посмотрел на него искоса, вздохнул:
- Страна голодает, а вы апгрейды делаете...
Глава 43
Голдсмит переговорил вполголоса по мобильному, сделал знак
десантникам, все ушли, в помещении остался только один из этих чудовищно
квадратных и налитых мышцами здоровяков, да еще Голдсмит с Багнюком и
Васильевым.
Но штатовский полковник не сказал, подумал я напряженно, что самолет
Кречета сбили. Он только постарался, чтобы у меня создалось такое
впечатление. Либо здесь еще не получили сообщения, либо, что вернее,
самолет еще не приблизился к точке перехвата.
Но даже если Кречет уцелеет, что он может? Здесь его арестуют тут же.
Укрыться в другой стране? Щупальца Темной Стороны уже оплели почти всю
планету. Остались только быстро слабеющая Куба да несгибаемые пока что
исламские страны. Но оттуда власть не вернешь. И все реформы псу под
хвост.
Наконец Багнюк обратил внимание на пистолет. С пренебрежительным
любопытством взвесил на ладони:
- Легковат... Что за тип, не пойму.
- Зажигалка, - объяснил я.
Он покачал головой, глаза были подозрительными:
- Я такие басни слышал. Велика для зажигалки.
Я кивнул, ничуть не обидевшись:
- Это ж не импортная штучка, а наши умельцы пытаются конкурировать с
Западом. Как могут. Оставьте ее себе.
Он поглядел со всех сторон, направил в стену, нажал курок. Из дула
выметнулось беззвучный огонек, затрепетал. Багнюк оглядел с любопытством,
задул, снова долго вертел, наконец, осведомился с раздражением:
- А где переключатель?
Я не понял, вскинул брови:
- Какой переключатель?
- Ну, чтобы стрелять. На одном режиме это зажигалка, на другом -
боевой пистолет.
Я засмеялся, но с горькой ноткой за нашу отечественную
промышленность:
- Я ж говорю, каждый зарабатывает как может. А вид у нее таков, что
сойдет и за настоящий. Могут покупать подростки, которым настоящее оружие
все-таки не продадут... Как это мерзко, как это мерзко!
Он подумал, кивнул:
- Сволочи. Если с такой вот штукой вечером встретят мою жену, то она
тут же отдаст и сумку, и туфли снимет! Да и любой ларек ограбить раз
плюнуть. Я бы этих проклятых кооператоров под суд за такие изделия
народных умельцев!..
Второй офицер, который Васильев, поинтересовался лениво:
- На каком основании?
- За развращение народа, - рявкнул он люто. - За подстрекательство к
грабежам!.. Черт, да видно же на чем они зарабатывают! И не как зажигалку
продают, это так, для отвода глаз, а для сопляков, чтобы чувствовали себя
крутыми! Чтобы народ пугали да торгующих старушек грабили!
Он злился, глаза сверкали, в раздражении заходил взад-вперед.
Васильев взял пистолет, в задумчивости пощелкал, огонек то появлялся, то
исчезал, тоже безуспешно попробовал отыскать скрытый предохранитель, но
весь пистолет выглядел отлитым из цельного куска металла.
- Еще им можно по рылу, - определил он знающе. - Смотри, на рукояти
какой выступ? У меня в детстве такой кастет был.
Глаза Багнюка с отвращением скользнули по игрушке, что выглядела все
опаснее:
- Верно. Но не придерешься при наших гребаных законах! Я помню, когда
вошли в моду нунчаки, мы с ними гордо расхаживали по Киеву, заткнув за
пояс! Менты видели, но сделать ничего не могли. Перочинный нож в кармане -
уже статья, в нунчака - всего лишь инструмент для развития гибкости кисти.
Лет десять прошло, сколько голов мы разбили этими нунчаками, пока наше
законодательство начало шевелиться...
- Да, по-моему, так эти статьи и не приняли.
Багнюк отмахнулся:
- Не знаю. Я к тому времени уже вышел из возраста нунчак. Да, мерзкая
штука.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг