последняя в России!.. восстановить гордость русского народа, заветы долга
и чести, которые помнило дворянство... тем более, князья, и которых вы не
найдете среди этих дерьмократов.
Она слушала с остановившимися глазами, потому что я ей не врал, и все
наводящие обо мне справки знали, что я вообще не вру.
- Мне не жаль моей жизни, - сказал я, - я из того поколения, для
которых честь и достоинство все еще что-то значат. По крайней мере больше
собственной жизни. Как значили когда-то для князей. Так в ком из нас
больше голубой крови, во мне или в этом вашем полковнике... как его,
Терещенко?
- Зачем ты мне это говоришь? - бросила она зло.
- Потому, что у тебя еще есть шанс, - ответил я серьезно. - Уходи! Со
мной или без меня, но уходи. Эти люди - прагматики, как все демократы. Для
пользы дела им тебя удобнее убрать... убить, если все еще не понимаешь
простого народного языка. И они это сделают.
- А вы?
- В России - ответил я, мои уши уже ловили звук шагов, - раньше не
били ногами лежачего, не били ниже пояса, не стреляли в спину... Это
называется каратэ, но точнее назвать современным миром демократии!
Далеко хлопнула дверь. Зловеще, с металлическим оттенком. Стелла
подняла на меня прекрасные глаза, в них было хорошо разыгранное колебание:
- Мне надо подумать...
- Когда?
Шаги приблизились к двери. Я повернул Стеллу к себе спиной, ухватил
за ворот платья. С застежками никогда не умел ладить, даже теперь, когда
на смену сложным крючкам пришли простейшие застежки: стоить поддеть
пальцем, лифчики слетают, как отстреленные ступени ракеты, но у меня даже
они застревали, и теперь я попросту рванул. Стелла охнула, дверь неспешно
отворилась.
Через порог шагнул Терещенко. Глаза его расширились, он икнул и
уставился на обнаженную до пояса Стеллу. Она в растерянности даже не
пыталась закрыться ладонями, обе груди вызывающе торчали в стороны.
Он еще не отрывал глаз, когда я изо всех сил двинул его дверью. Глухо
стукнуло, он отлетел в другой конец комнаты. Я заспешил за ним, присел,
кряхтя, вытащил из его кобуры пистолет.
Терещенко застонал и открыл глаза, здоровенный мужик, пальцы сперва
метнулись к голове, там темные волосы начали намокать от проступившей
крови, морщился. Я приставил дуло пистолета к его боку:
- Тихо. Ни звука.
Он смотрел на меня неверяще:
- Вы не посмеете...
- Я? - удивился я. - После того, что я сделал с дачей Покальчука?
Его зрачки расширились, а губы посерели. Осевшим голосом прошептал:
- Там был взрыв подземной газовой магистрали...
- Точно, - согласился я. - Только я выбрался, а остальные... Правда,
могли бы выжить, если бы не пули из моего автомата... А сейчас
промахнуться труднее.
Он посерел уже весь, на лбу выступили капли пота. Прошептал в страхе:
- Вам отсюда не выбраться!
- Так что теряем? - спросил я почти весело. - Нам жизнь не дорога, а
вражьей милостью мы гнушаемся!
Он понял правильно, что я говорю о себе и президенте, который обещал
пустить себе пулю в лоб, ствол пистолета упирался ему в бок, я постарался
давить сильнее, чтобы чувствовалась рука сильного мужчины, хотя от усилий
кисть затекла, а ладонь уже вспотела.
- Что... что вы хотите?
Он был сломлен, этот червяк, живущий по современным законам "не будь
героем". Безропотно, как русский солдат под дулами автоматов чеченцев, он
вскинул руки и медленно поднялся.
- Руки опусти, - велел я. - Опусти, но не дергайся. Сейчас мы выйдем
отсюда. Ты держись так, словно мы уже о чем-то договорились...
Стелла прервала:
- Это не сработает. Никто не уполномочен вывести или вывезти вас с
базы. Во-вторых, любой заметит, что его ведут под пистолетом. Как бы вы
пистолет не прятали.
- Верно, - согласился я. - Ты со мной или как?
- Лучше бы "или как", - буркнула она, - но мне очень хочется увидеть,
как вас подстрелят!
Терещенко трясло как в лихорадке, зубы стучали. На меня оглядывался
как на страшного камикадзе, а я в самом деле вдруг ощутил, что понимаю тех
русских офицеров... да и не только русских, а всех стран, среди которых не
было только американских, которым казалось позорно кланяться пулям, что в
атаку шли только во весь рост, что предпочитали рискнуть напороться на
пулю, чем пройти по грязной луже...
Машина, как я видел из окна, все еще оставалась у крыльца. Терещенко
обомлел, поняв наконец, на что я решился, вскрикнул:
- Вам ни за что отсюда не вырваться!
- А кто сказал, что я хочу вырваться?
Он весь был раскрытый рот:
- Но...
Он все еще таращил глаза на машину президента, когда я со всего
размаха опустил рукоять пистолета ему на затылок. Никогда в жизни не бил
человека по голове... пистолетом, не знал, как дозировать удар, потому
ударил посильнее. Хрустнуло, словно проломил яйцо страуса или динозавра.
Терещенко без звука грудой блестящих тряпок и погонов рухнул на пол, а на
рукояти остались красное, липкое, даже прилипли волосы.
Я гадливо вытер о неподвижное тело, убил так убил, хорошие люди как
мухи мрут, Высоцкий и до половины не дожил, а этих совсем не жалко, их на
земле семь миллиардов.
Мы вышли в коридор, Стелла на ходу запахивала разорванное платье. Я
кивнул, сюда, повернул, затем толкнул дверь, оказался в небольшой комнате.
Не потому, что запомнил дорогу или твердо знал, что так надо идти, а все
то же чутье, люди предсказуемы, строят одинаково как муравьи или того хуже
- пчелы.
В комнате один офицер уныло тыкал пальцем в клавиатуру, мучительно
разыскивая буквы, словно они были чертами и резами. На экране простенький
"Лексикон", хотя монитор семнадцатидюймовый, а процессор - Пентиум-200,
судя по огоньку.
Я поднял пистолет. Офицер вдруг встал, зевнул, прошел к столу дальше
и взял в руки большую коробку.
- Эй, - сказал я негромко.
Он нехотя повернул голову, краем глаза увидел Стеллу в разорванном на
груди платье, рожа пошла в стороны, как у чухонского кота, но когда увидел
направленный ему в лицо пистолет, рожа разом вытянулась, как у тульской
козы. Я старался держать нацеленным в глаз, ибо так страшнее, хотя какая
разница куда ударит пуля: в лоб или глаз.
- Очень медленно, - произнес я негромко, - очень медленно иди к столу
и положи то, что в руках.
Он, как большая рыба в плотной воде, повернулся, сделал два шага и
остановился перед столом. Пакет все еще был в руках. Вроде бы ничего не
замышляет, слишком ошеломлен, но почему...
Черт, он же ждет, что я зайду сзади и быстро обыщу его. Так это
профессионально похлопывая по бокам, ногам, даже заведу их за грудь... Ну
да, если опущусь, чтобы проверить, нет ли пистолета или ножа привязанного
к лодыжке, коленки хрустнут так, что он подумает, будто я выстрелил. Да и
подняться будет не просто.
- Клади, клади, - произнес я как можно снисходительнее, - то, что при
тебе, пусть останется. Помни только, если подумаешь дернуть хоть
пальцем...
Он побледнел, на лбу выступили крупные капли. Похоже, он предпочел
бы, чтобы я отобрал весь арсенал. Страшно знать, что палец уже до половины
нажал курок, а черное дуло смотрит тебе в затылок.
- Я все сделаю, - прошептал он умоляюще. - Я сделаю все! Только не
стреляйте...
Я не стал спрашивать, где его офицерская честь, какая честь о мире
демократии, только выразительно посмотрел на Стеллу, вот видишь, сказал
требовательно:
- Ключи.
Он замялся:
- Они у старшего...
- У тебя есть запасные, - сказал я уверенно. Он сам мимикой и тоном
подсказал, что ключи у него есть, даже не в сейфе, не в столе, а в
кармане. - Быстрее!
Пистолет чуть приблизился к нему. Офицер отшатнулся, пальцы дрожали:
- Я сейчас... сейчас!.. Они у меня в правом верхнем кармане!.. Я
сейчас их достану!.. Только не стреляйте!.. Я лезу за ключами!
Ключи начал вынимать так медленно, что я едва не гаркнул, чтобы не
спал на ходу. Он так панически боялся выстрела, что двигался как в
сверхзамедленной киносъемке.
Я жестом велел повернуться, ударил рукоятью, уже не так мощно,
подхватил со стола ключи и был у двери раньше, чем тело рухнуло на пол.
Стелла выскользнула следом.
Ночь чернее дегтя, звезд нет, а страшные прожекторы, что как
слепящими лазерными лучами обшаривают территорию базы, выхватывая из
темноты марсианские конструкции, делали тьму еще гуще, страшнее.
По всему полю царила неразбериха и радостная суматоха. Похоже, до
последней минуты никто не верил, что Кречет решится в такое опасное для
него время отправиться на маневры. Переворот готовился с учетом того, что
надо бороться здесь, суметь преодолеть страх перед свирепым генералом, а
сейчас, когда кот далеко, на столе пляшут даже самые трусливые мыши.
Похоже, я рассчитал в самом деле все точно. За исключением того, что
именно перепутает Терещенко, и что не так поймет глава переворота. В
результате, когда мы выбрались за ангар, туда подъехал джип, сзади сидели
двое, в одном я едва угадал Терещенко, его перевязанная голова белела в
ночи как капустный кочан, но второго различить не мог, хотя был уверен,
что с ним уже встречался и разговаривал.
- Вы уверены, что похищение не заметили?
- Уверен. Тот ученый дурак слишком независим...
Я ощутил толчок острым локотком в бок.
- Это про вас.
Я буркнул:
- Не обязательно.
- Он сказал "ученый дурак"!
- Мало ли у нас ученых.
- Ученых немало, а вот...
Она не договорила, что страна наша богата талантами, я зажал ей рот и
дернул назад. По тому месту, где мы только что были, промелькнул
ослепляющий свет прожекторов. Даже в тени я хлопал глазами, мучительно
стараясь как можно быстрее вернуть нормальное зрение
Пригибаясь, я бросился к машине, в темноте смутно поблескивал
металлический бок. В последний миг что-то метнулось к моей голове, я
отпрянул, но запоздал: в глазах взорвалась вспышка белого плазменного
света, даже под опущенными веками, боль разлилась такая острая, что
заломило в висках, а в черепе застучали молоты. Я прижал ладонь ко лбу,
горячая струйка поползла между пальцами.
Стелла прошептала из угольной черноты:
- Что с тобой? Ты где?
Я раздраженно мотнул головой, перекосился от новой боли:
- Сейчас...
Двадцать лет назад стоило бы моргнуть пару раз, и все прошло бы, а
сейчас еще целую минуту заползал в машину, скорее угадывая, что я уже
внутри, чем видя хоть что-то вокруг. Стелла явно не понимает, почему
двигаюсь так замедленно, она ж первая оказалась у машины и даже дверцу
распахнула мне навстречу... об острый край которой я шарахнулся так, что
кровь уже заливает глаза. Да, ладно, все равно темно.
Стелла возбужденно ерзала, словно добывала огонь трением. В темноте
рассмотрел блестящие глаза, в которых были восторг и злое восхищение:
- А вы хоть управлять умеете?
- Не похоже?.. Вы угадали, - согласился я. - Эти бульдозеры не по
мне. Другое дело, компьютер. Там я умею даже на сверхзвуковом
истребителе...
Я чувствовал, как при кодовом слове микрофоны приготовились ловить
каждое мое слово, тут же передавать сервомоторам. Зажегся тихий,
приглушенный свет, который не слепит, но дает возможность видеть все
отчетливо. С колотящимся сердцем я мазнул пальцами по панели управления,
не уверенный, что там ключ зажигания, сказал "Поехали", и мотор заурчал,
стена справа медленно поползла назад.
Я ухватился за руль, крутить баранку все умеем, а Стелла вдруг
спросила:
- Я не понимаю, почему вы, холодный и расчетливый, как ваш
компьютер... почему вдруг решили тащить из этого опасного места и меня? Я
вам не друг. Скорее, напротив...
Я чувствовал, какой ответ она ждет, но еще не было случая, чтобы я
ответил то, что от меня ждут.
- Искали одного, - объяснил я любезно. - А когда прошли два силуэта,
в нашу сторону даже не посмотрели.
Всю дорогу дальше я чувствовал ненавидящий взгляд. На самом же деле,
им все равно ловить одного или двоих: любой посторонний уже враг. Я и сам,
если честно, не знал, зачем взял с собой, даже уговаривал. Наверное
подсознательное: на миру и смерть красна. А на глазах красивой женщины...
а она просто прекрасна, все время держишь грудь колесом, спину прямо,
говоришь красивые мужественные вещи, а душа не успевает уползти в пятки,
ибо надо красиво и мужественно улыбаться, отпускать остроты, это
неистребимо, перед самками мы всегда лучше, чем в одиночестве...
- Отсюда не вырваться!
- Да,
- Это военная база!
- Будто здесь не русским духом пахнет, - ответил я.
- Ну и что? Сейчас здесь будет самый главный, не слышал?
Я не стал объяснять очевидное, что с поправкой на наше славянское
мышление, тот скажет не то, а Терещенко вовсе не поймет, но сочтет, что
все понял. Прибудет не сюда, к тому же опоздает. Так что у нас есть
шанс...
- А как его звать? - спросил я как можно небрежнее.
Она ответила таким же шепотом, что не знает, но я спросил не зря,
вслушивался во все шесть ушей: верхние, средние и особенно внутренние, так
что едва заметную заминку уловил, уловил...
Глава 42
Мы только начали набирать скорость, как двое выросли перед машиной. Я
увидел в их руках автоматы... черные дула нацелены прямо в меня. Они даже
не делали знаков, чтобы я остановился. Я видел, как автоматы мелко
затряслись в их руках. По стеклу застучало, словно частый крупный град бил
по железной крыше.
Стелла закричала в страхе. Я ожидал, что стекло либо разлетится
вдрызг, насмотрелся в фильмах, либо пойдет белой частой паутиной, через
которую уже не увидеть дорогу, но стекло оставалось прежним, я успел
заметить только две-три царапины.
- Во стекла, - удивился я. - Что-то не слыхал про них в рекламе.
- В какой рекламе? - закричала она. - Ты спятил!
- Хотя какая реклама, - пробормотал я. - Я не смотрю телевизор... А в
компьютерные игры пока всобачивать не научились.
- Кого?
- Рекламу.
Я даже ощутил удовлетворение, что мои любимые компьютерные игры вне
этой заразы, а следом удивился, что могу думать хоть мельком о таких
пустяках. С возрастом притупляется чувство опасности, все воспринимается
не так остро, не так ярко.
Помню, еще сын как-то с раздраженным удивлением спросил, почему это я
так угадываю, куда он на самом деле ходил и что делал. Я тогда промямлил
нечто об отцовской мудрости, жизненном опыте, сослался даже на свою работу
футуролога. Не мог же признаться, что сам был пятнадцатилетним, творил
глупости, при воспоминании о которых и сейчас краснею или почти краснею,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг