собой.
- Что-то ты начинаешь ребятами интересоваться, - пояснил я.
В самом деле повязать, что ли, думал я, спускаясь в лифте. Пять лет
девке, всякий раз ложная щенность, страдает без детей, организм требует
выполнения программы. Только не с породистым боксером, потом щенков два
месяца кормить и вытирать за ними, замучаешься, да и пристроить всех не
просто: народу самому есть нечего, не до собак, так что повязать с
какой-нибудь мелочью вроде пуделя, щенков сразу утопить, а Хрюка потоскует
малость, затем успокоится уже совсем, а ложные щенности прекратятся, как у
существа, выполнившего программу...
Сильные руки ухватили меня, казалось, со всех сторон. Ноги оторвались
от земли, я ощутил, что меня запихивают в машину. Руки придержали, я
ожидал, что зажмут рот, а то и заклеют широкой лентой, но то ли ленты у
наших спецслужб не нашлось, то ли хорошо знали, ученый со странным именем
"футуролог" слишком горд, чтобы орать: "На помощь!"
Колеса взвизгнули, машина сорвалась с места, как пуля, но народ не
повел и глазом. Если жигуленок или москвичок, а иномарки и должны носиться
быстро, не зря же деньги уплочены.
Мужской голос слева из полутьмы пророкотал довольно:
- Все возможности не предусмотреть. Верно, Виктор Александрович?
Я ответил вопросом на вопрос:
- Какие возможности?
- Вы не подозревали, но вас охраняли по меньшей мере трое. Они
старались не попадаться на глаза и вам, что, признаться, затрудняло им
работу, зато облегчило нам.
Я осторожно покосился по сторонам. После яркого солнечного света
глаза привыкали медленно, мы выехали на магистраль, прежде чем я
определил, что шофер мог бы играть в старом профессиональном хоккее, когда
еще не одевали шлемов: лицо в шрамах, нос перебит, сам крепок и вздут
мышцами, справа и слева такие же плотные горячие тела, твердые, как будто
в бронежилетах от горла до колен.
Мужчина слева, постарше, похож на капитана хоккейной команды, а то и
на тренера, сказал с облегчением:
- Похоже, что вы не предупредили охрану о своем походе в булочную.
- А надо было? - спросил я.
- Непростительная оплошность, - сказал мужчина со знанием дела. -
Правда, нам это все равно бы не помешало.
- Олухи, - добавил второй, что от меня справа, - наши ребята уже
гнались бы.
А шофер, которому бы только молчать в тряпочку, подбросил весело и с
горделивостью:
- Сравнил!
В его голосе было столько презрения, что я сразу понял, меня похитили
ребята из элитных частей. И сейчас настолько уверены в полнейшем
превосходстве, что вовсю ляпают языками, как корова хвостом, хотя пленник
не обязательно глуп столько, чтобы не вслушаться в голоса, интонации,
оттенки.
Или знают, что уже ничего не могу, мелькнуло в голове. Либо убьют,
либо в стране переворот случится раньше, чем я выберусь из их лап.
- Расслабьтесь, - посоветовал мужчина, похожий на капитана
хоккеистов, - курите если хотите.
- Спасибо, не курю, - ответил я.
Шофер хохотнул:
- Кто не курит - оттягивает свой конец, а кто курит...
Я понял, что он вполне мог бы точно так же крутить баранку в машине
президента. А вожак сказал с насмешливым удивлением:
- Ого, какая у президента команда! Сам президент бросил пить, а его
взвод пошел еще дальше. Сухого закона не ожидается?
- Нет, - ответил я. - Но рвать ноздри и рубить головы за курение -
это на грани принятия.
- Это в Турции рубили головы, - возразил собеседник. - И оставляли на
кольях с трубками в зубах! А в России только били кнутом, рвали ноздри и -
в Сибирь-матушку. Рад, что вы не теряете чувства юмора. Честно говоря, я
ожидал обычной истерики, угроз, попыток сторговаться.
- Я вообще неожиданный человек, - сообщил я. - Вы еще со мной
наплачетесь.
Машина неслась в левом ряду, навстречу опасно близко проносились
встречные автомобили. Мужчина с усмешкой покосился на меня, но я резонно
полагал, что шофер потому и лихачит, что умеет ездить, и шерсть от страха
на мне не поднялась.
- Может быть, - согласился он, теперь уже неожиданно для меня. -
Говорят же, после веселья наступает похмелье. После смеха - слезы... Но
пока что нам в самом деле весело. Но, вообще, должен сказать, что вы не
пугливы.
- Это просто знание, - сказал я холодно. Поймав его вопросительный
взгляд, пояснил со злорадством. - Я нужен не только живым, но и в добром
здравии, даже в хорошем настроении. Потому вы должны лизать мне сапоги...
ну, ладно, кроссовки, вилять хвостом и всячески уверять, что просто
приготовили мне приятный сюрприз, а впереди ждут баня, коньяк, спелые
девки, чемодан с пачками долларов...
По тому, как он смешался, я понял, что этот дурак собирался
предложить мне весь этот нехитрый набор. Шофер фыркнул, похоже, не любил
своего вожака, и тот вынужденно пробормотал:
- Я только из группы захвата. Разговаривать с вами будут другие.
Над головой промелькнула широкая эстакада окружной дороги. Москва
осталась позади, автомобиль несся еще быстрее, здесь широкая бетонная
лента была пуста, если сравнивать с запруженными московскими улицами. По
ту сторону разделительной полосы проскакивали навстречу такие же мощные
машины, отечественные терялись среди импортных чудовищ.
Дважды мы пронеслись мимо поста ГАИ на той же скорости, но никто в
нашу сторону и глазом не повел, все явно нарушали скоростной режим, лишь
новичок соблюдает скорость на хорошей да еще пустынной дороге. К тому же
гаишники охотнее останавливают пошарпанные жигуленки, с них можно содрать
хотя бы червонец, а из мерседеса могут показать дуло автомата и очень
вежливо спросить адресок, по которому проживает семья такого храброго.
Потом свернули на дорожку, такую же ухоженную, но узкую, два
автомобиля разъедутся, но не три. Мне стало совсем неуютно в роскошном
салоне. Не видать вывески: "Частное владение, вход воспрещен", но
чувствуется, что здесь не только вход воспрещен посторонним, здесь сперва
стреляют, потом закапывают, а вопросы не задают вовсе.
После трех поворотов, когда машина резко замедляла ход, впереди
показался двухэтажный особняк с мансардой. Далеко вынесенный забор из
толстых железных прутьев, ограждал со всех сторон, по углам подсобные
строения, больше похожие на сторожевые будки.
Мы вынужденно медленно проехали вдоль ограды, подставляя левый бок. И
дорожка нарочито узенькая, и ворота поставлены так, что если и не
позволяют хозяевам врубать газ прямо в гараже и мчаться до Москвы, то
облегчают жизнь в другом, намного более важном.
Особняк приближался роскошный, в три этажа, с колоннами,
надстройками, не дача, а настоящее имение, стилизованное не то под
боярскую усадьбу, не то под подобие замка.
Я заметил на деревьях, что стояли по краям, миниатюрные телекамеры.
Когда приблизились к крыльцу, там на верхней ступеньке стояли двое. Оба в
хорошо сшитых костюмах, крепкие ребята, которые с одинаковым успехом могли
работать как в органах, так в мафии.
Один что-то коротко бросил в сотовый телефон, явно старший, когда
машина остановилась у крыльца, спустился и открыл дверцу. Его цепкий
взгляд сразу остановился на мне:
- Прекрасно!.. Инцидентов не было?
- Будут, - пообещал я.
Сзади ответил голос:
- Спят!.. Они там больше озабочены поисками новых мест. Кречет всех
разгонит...
Парень протянул мне руку, но я выбрался, игнорируя его помощь, хотя
сопел и хватался за поручни, дышал тяжело. Сразу вокруг меня образовалась
тесная коробочка, я мог идти только на крыльцо. Подчинился, на каждой
ступеньке морщился, на ступеньку ставил только правую, а левую подтягивал,
хватаясь за перила.
Меня сопровождали и в широком холле, там мужчина со звездами на
погонах поднялся с кресла:
- Виктор Александрович?
Я холодно промолчал. Провожатые сопели неподалеку. Мужчина сказал
доброжелательно:
- Я полковник Терехов, начальник охраны. Чьей? Ну, скажем,
командующего мотострелковыми частями генерала Покальчука. Вам придется в
моем обществе провести всего несколько минут. Ему уже сообщили, едет.
Заходите вот в эту комнату, располагайтесь...
Я шагнул через порог, грудь моя невольно поднялась, набирая побольше
воздуха, задержал вдох, не желая расставаться с восхитительно свежим и
прохладным, настоянном на запахах хвои и папоротников, кондиционеры
работают во всю мощь, окна герметичны, не выпустят ни одну молекулу
очищенного воздуха, а сюда не впустят, не очистив, не облагородив, не
обработав, не охладив...
Это была гостиная, с множеством кресел и тремя длинными диванами, в
дальней стене громадный камин, кованная решетка, на стенах вперемешку с
портретами висят охотничьи трофеи: головы кабанов, медведей, лосей.
Невольно вспомнил Кречета, тот признался, что охоту терпеть не может. В
людей стрелял, но стрелять в беззащитных зверей не может.
Начальник охраны, назвавшийся полковником Тереховым, вошел следом,
притворил дверь. Голос был жизнерадостным и доброжелательным:
- Чайку, кофе... Или фруктовой водички?
- Лучше валидол, - буркнул я.
Диван был рядом, я повалился в кожаное сидение, вздохнул с великим
облегчением. На лице моем, надеюсь, отразилось это отчетливо, что такая
трудная дорога подошла к концу.
Посреди гостиной, как и принято, свободное пространство, в дальнем
углу от камина небольшой стол, три легких стула, на столе цветы в изящной
вазе. Кажется, даже ноут-бук, судя по форме, сейчас закрыт. Возле вазы
огромная массивная пепельница в виде большой толстой жабы с распахнутой
пастью.
Полковник поставил на стол кофейник, пачку сахара, вытащил из шкафа
две чашки. Обернулся:
- Я сготовлю кофе, пока подъедет шеф. Если вскипит раньше, то выпьем
вдвоем.
- А пока меня свяжете?
Он ухмыльнулся:
- Нашим ученым и так слишком часто связывали руки. Только в этом
Америка нас и обогнала...
Глава 37
Пока кофейник разогревался, этот Терехов раскрыл ноут-бук, едва ли
хуже того, что подарил мне президент, потыкал корявым пальцем по клавишам.
Я видел, как отсвет экрана упал на его лицо. Глаза медленно теряли
настороженность. В одном месте даже изогнул губы, словно лицо пробовало
улыбнуться, но проще было бы улыбнуться акуле.
- Футу...ролог, - сказал он медленно. - Черт, что это за профессия?
Я смолчал, а его глаза сканировали невидимый мне экран. Судя по
бликам, пошли даже фото или видеозаписи, затем снова на суровое лицо упал
ровный свет, какой бывает только, когда высвечивается текст на белом поле.
- В школе освобождался от физкультуры, - пробормотал он с презрением,
- в армии не служил... Я бы таких истреблял вовсе. Только породу поганите!
Почему от армии отвертелся?
Я буркнул:
- А что, это выведать не удалось?
- С помощью этих малюток нам известно все, - он почти бережно провел
пальцем по краю ноут-бука. - Здесь сказано, что с детства одолела куча
болезней. Порок сердца, еще какая-то хреновина... вот вовсе неизлечимая...
Он покосился на меня одним глазом как хамелеон, словно опасаясь, что
я умру прямо сейчас, и его начальство не увидит результатов его трудов. А
то и лычки сорвут.
- А это... - он по складам произнес длиннейшее название, что звякало
и грюкало, будто скелет доисторического ящера тащил за собой
двадцатиметровый хвост, грюкая позвонками. - Черт, язык сломаешь. Что это?
- Откуда я знаю.
Он хмыкнул, посмотрел как будто я только что выкопался из могилы.
- Но здесь написано, что болезнь неизлечима.
- Раз написано, значит так и есть.
Я защищал написанное, все-таки сам пишу и хочу, чтобы мне верили, но
в его глазах появилось опасение, что я сейчас закопаюсь обратно. Палец
ткнул в клавишу, судя по движению, в Page Down, всмотрелся в следующую
страницу. Я наблюдал за ним, на его лице появился уже страх, что я кончусь
прямо сейчас, операция сорвется, а меня, может быть, вовсе не собирались
убивать вот так сразу.
- Не понимаю, - пробормотал он, глаза его не отрывались от экрана. -
Здесь сказано, что лечение не проводилось... Зубы - да, верхний правый -
пломба, трижды... клык - трижды... что за клиника? Три пломбы за год в
одном и том же зубе?
- Особая Литфондовская, - ответил я неспешно. Как и везде, куда берут
по блату. Не за умение работать, а по связям...
Он кивнул с угрюмым видом.
- С этим теперь покончено.
- Ой ли?
- Экономика, - объяснил он, словно я был тупым школьником. - Всяк
будет вынужден работать.
- А мы что, уже не в России?
Я наклонился, с болезненной гримасой потер лодыжку. Он наблюдал за
мной с беспокойством:
- Что-то не так?
- Подагра, - ответил я со стоном. Задержал дыхание, напрягся, а когда
с усилием разогнулся, лицо мое было багровым от прилива крови. Он смотрел
с нарастающим беспокойством, я внезапно подумал, что он уже из поколения,
которое не знает, что такое подагра, апоплексический удар, грудная жаба -
все это именуется как-то иначе. И слово "подагра" звучит загадочнее и
страшнее, чем инсульт или инфаркт.
- Вы, того... расслабьтесь, - сказал он жалко, - вам, может,
лекарство какое?
- Терафазопсиходедитоксин бы, - простонал я.
- Есть только аспирин, - ответил он дрогнувшим голосом. - Еще
анальгин... может быть.
Я слабо отмахнулся, встал с великим трудом, медленно передвигая
ногами и шаркая, подошел к окну. Спиной чувствовал его встревоженный
взгляд, сказал слабо:
- Сейчас отдышусь... Свежий воздух...
- Окна закрыты герметически, - ответил он торопливо, - тут везде
кондишен...
- Хорошо, - пробормотал я, не оборачиваясь. - То-то показалось, что
здесь прохладнее... Вы делайте кофе, делайте...
- А вам... можно?
- Нет, сердце не то, но запах бодрит.
Я почувствовал, когда он повернулся и начал разливать кофе.
Оглянулся, он наполнял чашку тонкой струйкой, внимательно следя, чтобы в
коричневой струйке не появилась черная, чашка уже полна на две трети, надо
спешить, и я бесшумно схватил жабу, в самом деле тяжелая, как булава
Муромца.
Он ощутил движение воздуха, начал оборачиваться, металлический край
ударил не в затылок, как я намеревался, а в висок. Тихо хрустнуло, его
тряхнуло, будто я ударил оглоблей по молодому клену, колени подогнулись и
он начал опускаться на пол. От второго удара он завалился навзничь,
раскинув руки. Я на всякий случай с размаха ударил ногой в голову,
ощущение такое, словно вместо футбольного мяча ударил по гранитному
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг