разведку.
Сидение стула приняло меня умело и опытно, расположив мою задницу
так, что сразу стало ясно, какие усилия и какая зарплата потребовалась,
чтобы сконструировать такое чудо академической мысли. С белоснежной
скатерти в глаза больно стреляли мириадами острых зайчиков хрустальные
вазочки, фужеры, пирамиды салфеток стоят как сахарное пирожное, я сразу
ощутил себя неуютно, привык есть прямо на кухне, там просто и уютно...
Когда я зажимаюсь, или, как говорят юзеры, зазиповываюсь, то делаю
все наоборот: мои руки нагло отодрали толстую, истекающую соком, ногу
президентского гуся, мол, у Кречета харя треснет, а страна лишится
решительного президента. За дальним столом Коломийцу подали сало, он
удивлялся и отпихивал, на него с веселым злорадством указывали пальцами:
выдал себя, украинский шпион!
В трех шагах на стене светился экран гигантского телевизора, звук
приглушен, и хорошо, иначе гусь в моем желудке превратился бы в камень от
злости: один телеведущий брал интервью... у другого телекомментатора. Тот,
красиво откинувшись в кресле, долго и пространно рассказывал, как он умеет
работать, как готовится к началу дня, какая у него кошка и как он
отдыхал... такой смешной случай приключился... нет, давай расскажу вот
этот...
Оба называли друг друга уменьшительными именами, не понимая, что тем
самым позорят свои телеканалы, ибо как в постели называют друг друга - их
личное дело, но перед экраном у них должны быть полные имена.
Кречет перехватил мой взгляд:
- Что, не понимаете, почему говорят не о Билле Гейтсе, а... черт,
даже слово не подберу, чтобы назвать этих!.. Увы, о нем тоже на днях
слышал. Мол, самый богатый человек Америки!.. Вот что хотят слышать, что
запоминают.
Коломиец наконец выяснил, чей заказ ему принесли, вскочил, бросился к
нам. Кречет указал ему на свободный стул напротив:
- Садитесь. Сейчас принесут. Степан Бандерович, вы телевизор хоть
иногда смотрите?.. Нет? Тогда поглядите. Пора бы убрать этих
самовлюбленных идиотов!
- Каких? - спросил Коломиец. - У меня они все скорее энергичные, чем
что-то еще. В массмедия самое важное - энергия, напор, нахальство!
- Черт, я думал, что это называется другим словом, а оказывается -
журнализм! Для начала убери хотя бы этих, которые решили, что самые
главные люди на свете - это они сами. Показывают себя, делают передачи о
себе, на заставках уже их поганые рыла, а не президента, скажем, премьера,
или еще более важных людей - ученых, изобретателей, музыкантов...
- А-а-а, - понял Коломиец. - Ну, я с этой болезнью бьюсь уже долго.
Но как только в руки попадает телекамера, всяк норовит сам втиснуться в
поле съемки. Вчера я одного сам... хотя как журналист был хорош. Брал
интервью у военного министра, так за пятнадцать минут министра показал в
течении... минуты! А все остальное время - себя, любимого, умного,
вальяжного, красивого...
Кречет невесело усмехнулся:
- Тогда указ какой-нибудь издай. Не знаю, как сформулируешь, но чтоб
знали свое место. А то мне это напоминает время, когда важнее всех были
швейцары на входе да бабки-уборщицы.
Я слушал, удивляясь, что этот человек с такой легкостью переходит от
важнейших проблем к таким мелочам, которые для страны ничего не значат, а
лишь задевают чувства особо совестливой интеллигенции. А Кречет, словно
прочитав мои мысли, бросил угрюмо:
- Мы заставим народ узнавать Билла Гейтса по портретам, и
наслаждаться жизнью и вкусом академика Петковского, а не какой-нибудь
сопливой певички, что сегодня утром запела, а к вечеру ее уже и со сцены
согнали. А пока что телевизор хоть не включай...
Я заметил:
- С этим надо быть осторожнее.
- Почему?
- Люди?
- Все мы люди.
- Но одни сморкаются в скатерть, а другие нет. Которые сморкаются, их
больше. И всем им интереснее, кто с кем спит из великих, чем их идеи.
Он махнул рукой:
- Да пусть интересуются, раз уж мы еще не совсем люди, но хотя бы
действительно о великих! А то сочинителя шлягера, который завтра забудут,
знают, а кто изобрел компьютер, кто создал программы к нему, кто
перевернул в самом деле мир... не знают, скоты.
- Но других нет, - повторил я с набитым ртом. - Вся планета из этих
скотов. А на Венере и Марсе вроде бы нет. Или скоты еще хуже. Так что в
рай идти с этими!
- В рай?
- Каждый президент обещает построить рай, - напомнил я.
Коломиец, стремясь показать, что в его хозяйстве не все так жутко,
велел принести ему пультик ДУ, прошелся по каналам, но как назло, везде
шли игры, игры, игры... Взрослые люди с мозгами младенцев азартно
угадывали буквы в слове "мама", состязались у кого длиннее уши, кто больше
забыл школьных учителей...
- А что я могу? - огрызнулся Коломиец. - Это когда-то у министра
культуры была здесь власть! А теперь массмедики сами власть, да еще
какая!.. Они ведь тоже выражают чаяния народа, только посмотрите, сколько
идиотов в зале! Я не попустительствую, просто отношусь к этим... ну, как к
сексуальным меньшинствам. Все знают, что относиться к ним надо терпимо,
это же не преступники, а просто больные люди, но все же каждый брезгливо
сторонится таких людей... Так и эти бесчисленные игроки в лотереи, игры в
слова, угадай песню, вспомни как звали Александра Пушкина... а что, не
всякий вспомнит даже с подсказкой!.. все эти люди - просто слабые больные
никчемы. На успех уже не рассчитывают, для этого надо иметь мозги, или
хотя бы работать, вот и уповают на удачу. Но хоть играют, а не воруют с
ларьков.
Он разгорячился, маска стареющего аристократа растаяла, из-под нее
выступило лицо очень неглупого человека. Говорил быстро, двигал руками,
помогая речи, совсем как простолюдин, и я подумал, что Кречет не совсем
дурак, если сумел как-то выделить этих людей и пригласить именно их на
первое знакомство.
Кречет громыхнул:
- Этого меньшинства у нас девять десятых всего населения...
- Почему у нас? - тут же возразил Коломиец, он оживал на глазах, - Я
побывал в других странах, так называемых, развитых!.. У них эти лотереи на
каждом шагу. Так что понятно, какие они развитые.
Кречет развел руками:
- Они сами себя, мер-р-р-р-рзавцы, называют развитыми. А мы как попки
повторяем.
Коломиец наконец отыскал канал, где в этот момент телеведущие не
рассказывали о себе, не шла передача из собора, даже не играли, а очень
толстая женщина делилась впечатлениями, какая же это сволочь Кречет, что
ждет бедную Россию, и что нужно предпринять, чтобы остановить этого
тирана, диктатора, узурпатора...
Кречет поморщился:
- Старохатская?.. До чего же гнусная харя. Терпеть не могу. Нет-нет,
только посмейте!.. Она из настоящих... Не чета тем полуреволюционерам,
бегунам на малые дистанции... Да ладно, знаете о ком я... Те увидели
улучшение для себя лично, мол, можно свободно ездить по заграницам и
деньгу получать непосредственно из рук в руки, а не через сито в руках
государства, и успокоились. А эта как танк прет дальше... С десяток
Старохатских разрушили бы любое государство, но, к счастью, она одна... Но
ее надо беречь, это национальное достояние. Она как никто улавливает
малейшее неблагополучие, сразу поднимает визг, будто наступили на ее
поросячий хвост... Если ее убрать, народ сразу оглохнет и ослепнет, и,
хуже всего, даже не заметит своего калечества. Не-е-е-ет, враг она мне ли
нет - это дело десятое. Стране она не враг, а это главное.
- Она вас ненавидит, - заметил Коломиец сочувствующе.
Кречет недовольно дернул бровью:
- Я ее тоже. Но она дерется за страну, а Цирюльник, которого вы
пропихиваете как надежного человека, в самом деле и ручку поцелует, и в
зад лизнет, но страну разорит, как две Мамаевых орды.
Он откинулся, давая ловким рукам убрать грязную посуду. Взамен как
по-волшебству появились графины с соками, стакан морковного сока для
Коломийца - его вкусы знали, а на Кречета посматривали с почтительным
страхом.
- Ничего, - буркнул Кречет. Мазнул взглядом по их вытянувшимся лицам,
пояснил: - Кофе попью у себя... А что вы, Виктор Александрович?
- Если сорт не сменился...
- Мокко, - подтвердил Кречет. - Такой же настоящий, как я - генерал.
О президенте не говорю, но в генеральстве моем не сомневаетесь?
Я встал, с грохотом отодвинув стул:
- Так чего сидим?.. Надо работать. Мы знаем, ради чего.
Только Кречет уловил мой намек, кивнул, глаза потемнели:
- Узнают и другие. Но не сегодня.
Когда мы возвращались, нестройной такой толпой, словно цыгане после
сытного обеда, еще больше усталые и разнеженные, я ощутил что меня
догоняет беседующий с Коломийцем Коган. Я ощутил на себе взгляд его
черных, как спелые маслины, глаз. Очень внимательный взгляд. Я повел
бровью, он тут же сказал задумчиво:
- Футуролог, как интересно... Нет, в самом деле как интересно! А как
вовремя! У меня труба протекает в ванной. Да и в туалете что-то капает...
Я пожал плечами:
- Почему нет?
Он обрадовался:
- Беретесь?
- Почему нет? - повторил я. - Семьсот долларов в час.
У него отвисла челюсть:
- Сикоко-сикоко?
- Нормальная ставка среднего футуролога, - пояснил я. - Но я не
средний, меня во всем мире признают если не лучшим, то хотя бы в первой
тройке. Это я по минимуму, принимая во внимания состояния голодное
состояние страны... Правда, она голодная может быть и потому, что у нее
такой сытый министр финансов.
Коган подпрыгнул, дико огляделся:
- Вы слышали? Все слышали этот поклеп?.. Это я сытый? Это я толстый?
Жирный, да?.. Господин президент, он меня кабаном обозвал, а правоверные
евреи свиней не едят!
Кречет отмахнулся:
- Какой из вас правоверный, Сруль Израилевич, мы все знаем... Кто
голым в кабаке "Три поросенка" плясал на пасху?.. Не вы?.. Странно, кто же
мог тогда...
В кабинете рассаживались шумно, бесстрашно двигали стульями,
сгруживались по интересам, даже разговаривали. Коган плюхнулся в кресло
сытый, лоб взопрел, но лицо было кислое:
- Почему не скажут, что от нас требуют почти невозможного? Внешний
долг России до перестройки был всего одиннадцать миллиардов долларов.
Пришел к власти Горбачев, за ничтожно короткий срок правления набрал...
еще сто миллиардов! Но где эти деньги? Их надо отдавать Западу. Народ не
понимает, почему мы должны так много, почему не отдаем... Я - министр
финансов, но я этих денег и в глаза не видел!
Глаза Кречета зло сузились:
- Не знаете, где они?
Коган отшатнулся:
- Да кто не знает? По крайней мере те, кто вхож в эти двери, знают
все... Но этот мешок с деньгами... простите, вагон... даже эшелон золота,
им отдали за то, что они уступили взамен власть... поменяв ее на власть
банкиров, финансовых магнатов... Эти несколько человек и есть самые
богатые люди на свете, а не Билл Гейтс, заработавший свои восемнадцать
миллиардов честно на разработке компьютеров, или султан Брунея, получивший
в наследство... Конечно, эти люди загнали нашу страну в глубокую...
простите, это вы военный, но здесь есть и культурные люди, не решусь, не
решусь... Но уж лучше было отдать им эти жалкие сто миллиардов, и пусть
теперь шикуют, чем мы жили бы и доныне при Советской власти...
Марина внесла кипящий кофейник, хорошо знала привычки Кречета,
расставила чашки, а к Кречету обратилась так просто, как, вероятно,
обращалась все пятнадцать лет, когда ему было очень далеко до этого
кресла:
- Платон Тарасович, к вам просится на прием Кленовичичевский.
Кречет переспросил:
- Это правозащитник? Впрочем, с такой фамилией второго встретить...
Краснохарев задвигался, сказал густо, проявляя осведомленность:
- Главным правозащитником был избран Петров. Его предложил сам
президент, а Госдума после тщательного обсуждения утвердила его
кандидатуру...
Я видел, что Кречет не поверил своим ушам:
- Президент?.. Госдума?
- Ну да, - подтвердил Краснохарев с удовольствием. - Все по закону.
Все процедурные вопросы соблюдены в точности.
Кречет проглотил какое-то выразительное слово, что вертелось на языке
и едва-едва не сорвалось, но, похоже, не один я поработал литейщиком: судя
по лицам министров, все поняли, даже договорили про себя недостающие слово
этого заклинания, так облегчающего душу и, как говорят психоаналитики,
снимающие стресс.
- Здорово, - выдохнул он наконец после длинной, хоть и немой фразы,
что как колокол звучала в наших ушах, потому что произносилась хором, - а
митинги протеста против своего режима не само правительство
организовывает?.. Жаль.
- А то бы организовали? - спросил Коган.
- Конечно, - заверил Кречет. - Ломать - не строить. И удовольствия
больше. Марина, зови... нет, проси его прямо в нам. Да, прямо на
заседание. Мы чуть прервемся, а то мозги уже скрипят, пусть отдохнут, а мы
пока поговорим с правозащитником. А того, назначенного, не пускать! Это же
анекдот, если правительство само пишет текст на лозунгах оппозиции или
указывает, за что его критиковать!
Марина заколебалась:
- А может, все-таки в шею? Вам работать надо.
- Погоди, все-таки этот экземпляр из редкой породы бескорыстных. Их
оберегать надо. Зови! Только принеси для него кофе. Посмотрим, кто кого
использует.
Марина вышла, а Яузов буркнул:
- Какая длинная фамилия... По мне уж Сруль Израилевич и то проще.
Я ощутил, что надо и мне что-то сказать, поучаствовать, а то вроде бы
работа кипит, все что-то делают, торопливо записывают ценные указания
Кречета, шепчутся, по-государственному морщат лбы и двигают бровями,
только я глазею по сторонам, отмалчиваюсь.
- Да все просто, - объяснил я. - Был когда-то человек по имени Клен.
Его дети на вопрос: чьи, отвечали - кленовы. Через тридцать-сорок лет дети
мужика по фамилии Кленов отвечали на такой же вопрос: кленовские. Или -
кленовичи, если жили чуть западнее. Дети Кленовича уже были Кленовичичи, а
дети Кленовичича - Кленовичичевскими. Хоть и длинная фамилия, но
произносится легко. Попробуйте!.. Только везде упрощающие жизнь, как
жаждется простому человеку, американцы сломают язык.
Коган с восхищением повертел головой:
- Здорово! Хочу посмотреть на его внуков.
- Эпоха образования фамилий уже закончилась, - разочаровал я его. - А
то бы у нас были Компьютеровы, Телевизорские, Программистовы, Визажистичи,
Факсовы, Факсовичи, Факсовские, Факсучи....
- Факсучи, - повторил Коган с сожалением, - как жаль, что эта эпоха у
вас кончилась.
Яузов смотрел с неприязнью:
- Ничего, Сруль Израилевич. У нас, Сруль Израилевич, и других забав
хватает. И без этого... Грамматикопоподоллопуса имена интересные,
поверьте, Сруль Израилевич, встречаются...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг