Юрий НИКИТИН
ЛОКАТОР
Панель гигантской машины искрилась сотнями циферблатов, больших и
малых экранов, множеством разноцветных лампочек. Это была знаменитая
электронно-вычислительная машина "Алкома-12".
Я находился в зале машинных расчетов и чувствовал себя очень уютно в
старом глубоком кресле. Его спинка едва слышно поскрипывала, когда я
наваливался всей тяжестью, деревянные подлокотники поблескивали от
прикосновения сотни рук.
- Олесь, - сказал я, - как попала сюда эта архаика? В твоем страшном
царстве машин пристало бы что-нибудь соответствующее.
Олесь возился с перфокартами. Он был высоким и сильно сутулым парнем.
На длинном некрасивом носу сидели огромные очки. В свои тридцать лет он
уже заимел изрядную лысину и бледное нездоровое лицо.
На мое замечание он буркнул:
- Завтра специально для тебя принесу зубоврачебное кресло.
- Ну зачем же такие жертвы? - сказал я томно.
Хотя, честно говоря, именно такие страшилища дожили и подошли бы
такому чересчур строгому помещению. Здесь все блестело и сияло чистотой и
хромированными деталями, а холодный блеск металла спорил безжизненностью с
люминесцентными экранами. А мне почему-то больше нравились запыленные
помещения, полные старых книг и картин, когда в каждом углу висит
роскошная паутина, а пол испещрен следами мышиных лапок...
- Готово! - объявил Олесь.
Он вставил последнюю катушку, в стремительном темпе сыграл на пульте
управления. Пальцы у него были гибкими, как у музыканта. Я тут же подумал,
что это сравнение устарело. Скоро, желая похвалить музыканта, будут
сравнивать его с виртуозным программистом.
- Ты всерьез? - спросил я недоверчиво.
- Разумеется, - ответил он очень серьезно.
- Поручаешь машине подобрать невесту?
- Все верно, поэт. Все верно.
Я не люблю, когда меня называют поэтом. Как-то нескромно звучит, хотя
действительно зарабатываю на жизнь стихами.
- Брак по расчету... Ужасно! Не представляю, как вы посмотрите друг
другу в глаза. Я бы со стыда сгорел. Твоя избранница должна быть такой же
толстокожей, как и ты!
- Проповедуешь стихийную любовь? - спросил он.
- Да, любовь должна быть неожиданной. Случайной. Чтобы нечаянно
встретились, взглянули друг другу в глаза и - разгорелось пламя!
Понимаешь, глаза в глаза!
Он некоторое время молча смотрел на меня поверх очков, словно бы я
сморозил невесть какую глупость, а не высказал кредо настоящей любви.
Потом быстро подошел к двери, ведущей на балкон и резко распахнул.
- Иди сюда, поэт!
Я нехотя вылез из кресла. Олесь стоял у перил и смотрел на улицу.
Ощутив мое присутствие, молча указал вниз.
По улице текла полноводная людская река. Из подъездов контор и
учреждений выливались новые ручейки, из массивных ворот расположенного
напротив военного училища вырвался сильный и бурный поток зеленого цвета.
Чуть дальше к полноводному течению присоединялись черные струйки служащих
главков, потом влился веселый жеребячий ручеек светло-зеленых штормовок
студенческих стройотрядов, мощной струей хлестнул оранжевый поток рабочих
- дорожников, выплеснулась мутная пена из дверей гигантского пивного бара.
Русло было испещрено черными дырами подземных переходов и метро, над
ними завихрялись людские водовороты. И все же исполинская река не мелела,
ибо на всем ее протяжении из множества дверей выплескивались новые ручьи.
Иногда возникали круговороты возле лотков с пирожками, время от
времени можно было увидеть буруны фонарных столбов, но в целом река текла,
не встречая препятствий. Вдоль всей улицы ее жадно сглатывали разномастные
автобусы, трамваи, троллейбусы, маршрутные такси. Значительная часть
проваливалась в черные дыры метро и продолжала путешествовать подземными
потоками, часть всасывалась корнями лифтов и затем возгонялась по стволам
небоскребов, но река все так же текла неудержимо, напористо, неистощимо,
неуклонно, неукротимо, настойчиво... И не было ей ни конца, ни края.
Как и всякая бурная вода она несла в себе и долю мусора. Трудолюбивые
рыбки-санитары - названные здесь дворниками, - усердно вылавливали сор,
старательно чистили дно великой реки.
На перекрестке река разветвлялась. Соседний квартал выглядел сахарным
островом в море кипятка. На миг промелькнуло нелепое опасение: не рухнет
ли под напором, не растворится ли?
- Здесь около ста тысяч человек, - сказал Олесь. Он все также хмуро
смотрел вниз. - Из них десять тысяч незамужних девушек! Скажи, ты с каждой
из них знаком? Учти точно такое же столпотворение в моменты пик
наблюдается во всех центральных районах Москвы. В других городах страны -
примерно такая же картина. А теперь объясни мне, как ты с каждой из
живущих на Земле девушек сможешь посмотреть "глаза в глаза"?
Я молчал. Не хотелось признаваться, что и самого мучила мысль о
необъятности мира. Столько останется непрочитанных книг, стольких
прекрасных девушек даже не увижу...
- Извини, чуткая душа, - сказал он едко, - но ты очень похож на
одного моего друга.
Он приоткрыл дверь и громко позвал:
- Вася, друг!
За дверью послышался шорох Олесь приоткрыл створки пошире и в щель
важно вошел большой черный кот. Хвост он держал трубой, на меня
посматривал недружелюбно.
- Вот существо, - сказал Олесь, - которое тоже довольствуется
"стихийной" любовью. Радиус его действия ограничивается крышами двух
соседних домов.
Кот потерся о его ногу и что-то сказал на кошачьем языке.
- Он спрашивает о твоем радиусе, - перевел Олесь. - Знаешь ли ты всех
девушек в своем доме? Не говоря уже о соседних.
Кот смотрел на меня зелеными глазами. В животе у него противно
урчало, Олесь достал сигарету, закурил. Потом сказал:
- Кроме того, признайся: "глаза в глаза" - басня. Поэтическая
метафора. Твое приличное воспитание не позволит знакомиться на улице.
- Не позволит, - согласился я неохотно.
- Вот-вот. Значит выбор у тебя еще более ограничен, чем у Васьки. А я
поведу поиск по всему земному шару! Чтобы найти ту, Единственную. А теперь
скажи мне, поэт: кто из нас больший романтик?
Он бросил сигарету на пол, яростно затоптал.
- Я не верю в машины, - сказал я упрямо.
Он отмахнулся:
- При чем тут машины? - Все знают, что самец бабочки находит самку за
десятки километров. Одни говорят о запахе, другие ссылаются на биополе,
третьи и вовсе докатываются до телепатии... Но дело не в этом. Самец
как-то "вычисляет" местоположение бабочки и летит к ней, хотя на его пути
порхают сотни и тысячи таких же!.. Увы, это только на наш взгляд точно
таких же. А ему нужна Та - Единственная.
- И ты как бабочка! - сказал я с негодованием.
Он все так же криво усмехнулся:
- Дружище... Мне надоело встречаться с не теми женщинами. Надоело -
не то слово. Я уже не выношу чужих женщин.
- Давно ли ты стал не выносить? - спросил я иронически. Все мы знали
его влюбчивость, знали о четырех его браках.
Он ответил очень серьезно:
- С тех пор, как понял, что они чужие.
- Все женщины одинаковые, - попробовал я отшутиться, - различаются
только габаритами, возрастом и мастью.
- Я тоже так думал. Я подсчитал, что за всю историю человечества, -
учти! - за всю тьму веков, ни разу не встречались юноша и девушка, как
говорится, созданные друг для друга. Ни разу! Это страшно. Во все времена
женились на чужих невестах, выходили замуж за чужих женихов. Отсюда
недоразумения, размолвки, ссоры. Чужие и есть чужие. Я даже не могу и
представить, каким будет брак, если отыщется та самая, Единственная. Это
должно быть и правду что-то необыкновенное, небывалое, непохожее на все
остальные заурядные браки!
Мы вернулись в зал. Я снова опустился в кресло, стараясь выразить в
словах невообразимое чувство протеста перед машинизацией вопросов любви и
брака.
- Все упирается в машину. Все-таки, я не позволил бы ей выбирать мне
жену.
Олесь следил за светящейся линией на одном из экранов. Вдруг сделал
несколько быстрых переключений и лишь тогда ответил:
- Молодец. Герой! Страдалец за доброе старое время. Но все-таки,
учти, не машина мне подбирает невесту, а я - через машину. Машина - мой
локатор. Ты знаешь, что такое локатор?
- Все равно, - сказал я упрямо. - Кибернетика в любви - кощунство. А
я, как и всякий нормальный человек, стою за освященные атрибуты. Лунный
свет, тихий сад, журчание ручья... И никаких тебе транзисторов. Только
соловьиная трель!
- А все-таки достижения техники не гнушаешься и на свидании, - сказал
он иронически. - Снимал бы часы. Ведь счастливые часов не наблюдают? И
вообще, одевался бы в звериные шкуры. Заодно иди громить технику, как
некий писатель на Западе, купивший три роскошных автомобиля, но
предпочитающий ходить пешком. Бедолага из-за этого ни разу не побывал на
зарубежных пресс-конференциях. Сейчас модно вздымать нежную душу против
уж-жасной технизации и тянуть в доброе старое пещерное время, но вся эта
мышиная возня обречена на провал. И раньше было немало попыток остановить
цивилизацию, но это не удалось ни в пещерный век, ни во времена
средневековья, ни удастся и сейчас!
Не кричи так, - сказал я. - Не кричи. Тебе выть надо, а не кричать!
Его руки порхали над белыми зубами клавиш, и тем никак не удавалось
цапнуть его за пальцы.
- Ты полагаешь, что все учел? - сказал я, переходя в новое
наступление. - Учел все свои н_а_с_т_о_я_щ_и_е требования? Закажешь одно,
а подсознательное "Я" желает другое. Мечтаешь о блондинке, а твое альтер
эго ищет только рыжую. Или возьмем другой случай, когда ты сам не знаешь,
что ищешь. Например, ты уже встречался с блондинками, брюнетками,
шатенками - худыми и толстыми, рослыми и коротышками. Все нравилось, со
всеми было хорошо. И только я, твой приятель, заметил интересную деталь: у
всех девушек была капризно оттопыренная верхняя губка. Именно это и
придавало им в твоих глазах неописуемое очарование. А ты этого и сам не
знал. Так можешь ли быть уверенным, что учтешь все подобные вещи?
Он обернулся, посмотрел поверх очков.
- Возражение резонное, - сказал он, глядя с сожалением. - Веское
возражение. Достойное поэта. Ты и взаправду не знаешь таблицу умножения?..
Гм, никогда бы не подумал. Неужели всерьез полагаешь, что я сяду перед
микрофоном и буду бубнить: "Хочу блондинку, с длинными шелковыми волосами,
лучезарными глазами, нежным сердцем, маленьким ротиком и ласковыми
ладонями"?
- Примерно так, - ответил я, стараясь сохранить достоинство, -
Конечно, ты можешь дойти и до таких вмешательств и непристойностей, как
пожелаешь узнать ее возраст, объем груди, талии...
- ... и бедер, - добавил он замогильным голосом.
- И бедер, - сказал я с достоинством.
- Так и говори, поэт.
- Не думаю, чтобы кто-то откликнулся на такие гнусности.
Он встал, потянулся. Суставы захрустели, однако сутулая спина
осталась сгорбленной. Длинные худющие руки с растопыренными бледными
пальцами больше подошли бы узнику Бухенвальда или средневековому аскету.
- Поэт! - сказал он презрительно. - Литератор! Чистая непорочная
душа. Ты еще не знаешь до каких гнусностей - с твоей точки зрения - может
дойти настоящий кибернетик! Пора тебя обшокировать по-настоящему. Ты
будешь раздавлен, поэт!
- Ну-ну, - сказал я неуверенно.
- Ничего такого я не ввожу в машину. Примитив. Да и зачем? Я вложу
свои данные. Не разумеешь? Знакомлю с энецефаллограммами, щелочным
составом крови, строением нейронов и схемой их связей, хромосомами, ДНК...
и прочими необходимыми вещами. А машина уже сама подберет то, что я ищу.
Ну как?
Я чувствовал себя так, будто меня окунули в зловонную лужу. А потом
еще истоптали сапогами. Состав крови, хромосомы, перестальтика,
экскременты...
- Ты это всерьез? - спросил я хрипло.
- Как бог свят! - ответил он и захохотал.
Он всегда смеялся неприятно, но на этот раз хохот был просто
отвратительным.
- Тем хуже для тебя, - сказал я.
- Почему? - спросил он.
В стеклах очков отражался закат солнца, и я вместо зрачков видел
багровые блики. На миг ситуация оказалась знакомой. Но тогда меня звали
Фаустом, а его... его тоже звали иначе.
- Почему? - повторил он вопрос.
- Потому, что ты получишь то, что заслуживаешь, - ответил я зло.
Он позвонил через неделю. Голос показался мне взволнованным. Когда
срочно попросил приехать, я поколебался, но не поленился одеться и выйти
на улицу в слякотную погоду, хотя все еще не остыл от злости.
Едва я вошел в зал машинных расчетов, Олесь протянул длинную ленту с
крохотными дырочками.
- Что это? - спросил я сердито. Никому не нравится, если его тычут
носом в собственное невежество, к тому же момент не слишком подходил для
шуток.
Но Олесь не шутил. Он спохватился и сказал:
- Ах да, ты не знаком с двоичным кодом... Это адрес.
Один-единственный. Она выдала его сразу после твоего ухода. Ты еще фыркал
на лестнице, как рассерженный кот, а я уже держал это в руках.
- И что тебя тревожит?
Я оглянулся. Старое кресло стояло на прежнем месте. Это немного
примирило меня, и я опустился на мягкое сидение.
- Понимаешь... Все получилось несколько иначе. Во-первых, я полагал,
что "Алкома" выдаст несколько адресов. Таким образом, у меня осталась бы
хоть какая-то свобода выбора. Во-вторых, я сразу же написал письмо.
Объяснил незнакомке, что и как...
- Ну и...? - подтолкнул я, ощущая нарастающее волнение.
- Вот тебе и "ну и", - сказал он сердито. - Взгляни.
Он протянул еще один листок. Я покосился на бумажку подозрительно, но
это был простой бланк телеграммы. Там стояло всего два слова: "Еду. Ива."
- Красивое имя, - сказал я примирительно. - Оригинальное. Ни разу не
встречал.
- При чем тут имя? К тому же на телеграфе наверняка перепутали.
Скорее всего Ева или Ира.
- Или Ида...
- Да перестань ты с именами! Она вот-вот явится!
Он смотрел растерянно, за толстыми стеклами его очков беспомощно
мигали покрасневшие глаза. Тонкие пальцы ерошили остатки шевелюры. Я
невольно ощутил злорадство.
- Решительная девушка, - сказал я.
- Очень решительная! А я хотел постепенно. Познакомиться сначала.
Словом, чтобы все было как положено...
В этот момент раздался стук в дверь. Олесь вздрогнул и побледнел. Я
ощутил, что сердце забилось намного быстрее.
- Это она, - прошептал он.
- Может кто-нибудь по делу? - предположил я неуверенно. - Твой шеф?
Он отрицательно покачал головой и обречено двинулся к двери. Я с
замиранием сердца следил за его скованными движениями. Вот он взялся за
ручку...
В коридоре стояла девушка. Некрасивая, сутуловатая, с короткими
волосами мышиного цвета.
- Ива, - сказал он нерешительно с полувопросом.
- Нов! - сказала она. Голос у нее был резкий, без привычной женской
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг