Сечи, но почти не встречал в деловом Санкт-Петербурге.
-- Это и есть тот самый герой,-- сказала она ласковым голосом,--
Саша, вы должны были показаться раньше!
В ее теплом материнском голосе звучал упрек. Александр развел руками:
-- Простите меня великодушно, но я не счел свой поступок чем-то
необычным.
-- Необычным? Вы дрались один против... против всей шайки!
Он опять развел руками, подумал, что слишком часто это делает, это
выглядит глупо, сказал уже тверже:
-- Мне уже приходилось сражаться одному.
-- Но вы спасли мою дочь от ужасных разбойников!
Александр снова развел руками, рассердился на себя за этот жест.
Князь пришел на помощь:
-- Матушка, он прибыл из земли, где пьют из шолома, а кормятся с
острия копья. Там война идет уже тысячу лет! Он владеет саблей и пистолем
так же привычно, как мы вилкой и ложкой. Но молодой человек не огрубел
душой, он наиболее прилежен в учебе, и показал себя лучше других кадетов
во всех отношениях!..
И это прочел, понял Александр. Конечно, разве кто откажет
могущественному князю заглянуть в государственные бумаги? Возможно, если
бы их что-то не удовлетворило в его послужном списке, то не пригласили бы
в этот дом. Послали бы с дворецким рубль на выпивку... ну, пусть не рубль,
что-то подбросили бы, чтобы не чувствовать себя в долгу перед простым
казаком, но все же так близко как сейчас общаться бы не стали.
-- У вас очень хорошее лицо,-- сказала княгиня задумчиво.
Князь сказал весело:
-- Матушка, а ты знаешь, за чем явился этот молодец? Хочет увести от
нас нашу Кэт!
Ясные глаза княгини обратились на молодого офицера. После паузы
промолвила все тем же теплым голосом:
-- Полагаю, надо бы пригласить и нашу дочь...
Князь дернул за шелковый шнур. Прозвучал гонг, явился дворецкий.
Выслушал, поклонился, попятился, а через некоторое время открыл дверь
перед Кэт. Она часто дышала, словно бежала вверх по высокой лестнице,
щечки разрумянились, глаза блестели.
Князь сказал с легкой усмешкой:
-- Я знаю надежное средство против любви с первого взгляда.
-- Какое? -- спросил Александр невольно.
-- Взглянуть второй раз.
Александр обратил взор на Кэт. Она была так божественно прекрасна,
что у него перехватило сердце. Она смотрела с надеждой, кулачки прижимала
к груди, словно боялась, что второй взгляд его разочарует, и он от нее
откажется.
-- После второго взгляда я в самом деле бросился бы на сотню
разбойников,-- признался он.-- А после третьего... я не знаю, на что я
способен после третьего взгляда. Мне кажется, чем больше я буду смотреть
на вашу дочь, тем больше буду любить ее и заботиться о ней.
Князь и княгиня переглянулись. Александру показалось, что в их
взглядах промелькнуло одобрение. Кэт подбежала к нему, ухватила за руку.
Вместе опустились перед родителями на колени. Кэт сказала умоляюще:
-- Маменька, папенька!.. Моя кузина моложе меня на два месяца, но уже
вышла замуж, а вы все еще считаете меня ребенком! Я тоже прошу вас,
сжальтесь над нами!
Князь сказал ласково:
-- Встань, дитя мое. И ты, храбрый юноша. Нам очень не хочется
отпускать тебя из родительского дома, ты наше сердце... но лучше сейчас, с
этим достойным всяческих похвал молодым офицером, чем с каким-либо
пустоголовым щеголем, коих так много вокруг тебя вьется.
Он расцеловал их по очереди, затем их целовала княгиня. В ее глазах
блестели слезы. Они с Кэт поплакали, обнявшись, а князь сказал уже
деловито:
-- Знакомство ваше было быстрым, так что помолвка по обычаю должна
быть долгой. Чтобы успели остыть и подумать еще раз. Чтобы ваш брак был
так же крепок, как... хотя бы наш с матушкой!
Кэт спросила быстро:
-- Когда объявите о нашей помолвке?
-- Ну... месяца через два-три. Когда подвернется хороший случай.
Александр кашлянул:
-- Простите... не подумайте, что я тороплю из каких-то соображений.
Однако меня через две недели отправляют в Санкт-Петербург.
Князь вскинул брови:
-- Зачем?
-- Мне сказано не было.
-- А так бывает?
-- Мы люди военные. Я на службе.
Князь покачал головой, не сводя с него пытливого взгляда:
-- Даже полковник не знает? Впрочем, он тоже может строить догадки
сколько угодно. Да и я, кстати... По крайней мере, если тебя из этой дыры
вызывают в Петербург, это что-то значит. По крайней мере, что ты чего-то
стоишь. Или в Петербурге полагают, что ты можешь что-то стоить.
Кэт смотрела на Александра остановившимися глазами. В них было
отчаяние, там предательски заблестело. Александр чувствовал как его сердце
дрогнуло от сочувствия и жалости.
Княгиня спросила непонимающе:
-- Вызывают в Петербург? Такого... юного?
-- У него отличный послужной список,-- пояснил князь. Он
усмехнулся.-- Хоть и очень-очень короткий. Что ж, это меняет дело. Я
просто не знаю, что мы успеем сделать...
Кэт вскрикнула:
-- А на следующем балу? Это будет всего через неделю.
Княгиня молчала, но взгляд, который бросила на супруга, был
красноречив и полон мольбы. Кэт прижалась к отцу, голову положила ему на
грудь. Князь погладил ее по волосам, вздохнул:
-- Будь по-твоему.
Она обняла и горячо поцеловала отца. Князь, обнимая ее одной рукой,
похлопал другой Александра по плечу:
-- Ну, ежели жизнь торопит... Мы объявим о помолвке в субботу.
Глава 7
Высший свет Херсона был в шоке, когда князь Вяземский в частной
беседе за ломберном столом упомянул о предстоящей помолвке его дочери с
юным подпоручиком из местного гарнизона. Она была яркой звездочкой на
небосклоне Херсонщины, немало офицеров из высших семей имели на нее виды,
добивались благосклонности.
Барон Зигмунд Грессер, заслышав эту новость, загнал коня, примчавшись
из своего имения ко дворцу князя. Он больше всех надеялся получить руку
юной княжны. На балах обычно он танцевал с нею главный танец. Он танцевал
бы с нею все, если бы правила приличия не ограничивали одним, да и Кэт
благосклонно распределяла внимание между молодыми дворянами из окрестных
имений и блестящими офицерами из местного гарнизона.
Ему было двадцать пять лет, он вел дела на землях, принадлежащих
Грессерам и управлял имением, хотя был еще жив его отец и два старших
брата. Но братья служили в армии, а отец был слишком болен, почти не
вставал, и юный барон взял всю ношу на свои плечи.
Он был высок и статен, силен, сам мог заарканить дикого коня и
обуздать его, владел оружием не хуже офицеров, а то и лучше, а своим живым
и неукротимым нравом успел нажить себе врагов, но еще больше -- друзей. Он
был кумиром у местных красавиц, но сам видел только Кэт, говорил только о
ней, и хоть не все смирились, что юная княжна в конце-концов станет
баронессой Грессер, но молва все упорнее связывали их будущие жизни
вместе.
Пометавшись по городу, Зигмунд проскакал на взмыленном коне мимо
летней площадки городского сада. Там играл оркестр, мелодия была искажена
до неузнаваемости, но играли с большим энтузиазмом, группа нарядных людей
сидела на скамьях, слушала, изредка хлопала. Среди них Грессер заметил
расшитые мундиры офицеров.
Он спрыгнул с коня, швырнул поводья мальчишке:
-- Подержи коня! Вернусь, дам целковый.
Даже оркестранты заметили высокого и явно рассерженного мужчину, что
быстро шел к площадке для оркестра. В его сторону начали поворачиваться
головы, переговариваться. Грессера знали в городе все: от губернатора до
чистильщика обуви.
Офицеры, ранее встречавшие его недоброжелательно, теперь
переглянулись, майор шагнул вперед с распростертыми объятиями:
-- Дорогой барон!.. Как давно мы вас не видели, соскучились!.. Не
желаете ли пропустить с нами по бокалу шампанского?
-- Пока нет,-- ответил Грессер коротко.
-- А чего-нибудь желаете? -- продолжал майор.
-- Да.
-- Можно нам полюбопытствовать...
Грессер покосился на застывшие в радостном предвкушении скандала лица
офицеров. Некоторые поглядывали на статного подпоручика, тот сидел в
сторонке. Этого офицера Грессер еще не встречал в свете.
-- Все увидите сами,-- ответил Грессер коротко.
Подпоручик слушал музыку, лицо его было спокойное, но Грессер, сам
собранный и чуткий как зверь, сразу ощутил идущую от него мрачную угрозу.
Грессер был высок, но этот подпоручик на полголовы выше, в плечах шире,
даже в недвижимости чувствуется звериная мощь и ловкость. Малоросс,
вспомнил Грессер, слегка трезвея. Из горячих земель, где даже крестьяне
спать ложатся с пистолем под подушкой... там нет крепостных, а казачество
-- буйная сила. Он сам, если не врут, сын главного гармаша Запорожской
Сечи, с детства приучен уступать дорогу только старшим, всегда готов
постоять за себя и своих друзей... Впрочем, друзей себе здесь еще не
завел, что на руку его противникам.
-- Это и есть щенок, о котором столько говорят?
-- Он,-- радостно подтвердил майор.
-- У меня еще много дел,-- ответил Грессер коротко.-- Важных. Но
сперва я должен покончить с одним пустячком.
Он обошел майора и остановился перед подпоручиком. Голос его был
резок:
-- До меня дошли слухи, что вы, господин подпоручик...-- эти слова он
произнес с нескрываемым презрением,-- осмелились волочиться за дочерью
князя!
Подпоручик взглянул на него искоса, мимоходом, словно на проползшего
мимо жука, продолжал слушать оркестр. Лицо его было спокойное. Грессер
сказал, закипая:
-- Вы мне ответите, молодой наглец!
Подпоручик обратил на него ленивый взор. Голос был медленный, но в
нем Грессер ощутил ледяную угрозу:
-- Вам лучше не требовать ответа.
-- Почему?
-- Я вобью вам в глотку ваши наглые слова вместе с зубами.
Грессер чувствовал глаза всех собравшийся. Даже далекий оркестр играл
медленнее, вразнобой. Там тоже следили за ссорой. Грессер сказал, закипая
злостью:
-- Что ж, попробуйте.
Он никогда не думал, что человек может двигаться так быстро.
Подпоручик внезапно оказался перед ним. Грессер ощутил резкую боль,
услышал хруст. Земля и небо несколько раз поменялись местами. В ушах тонко
и противно зазвенело, в голове возник тяжелый гул, словно с разбега
ударился лбом о колокол.
Постепенно он начал слышать голоса, увидел обеспокоенные лица на фоне
синего неба и понял, что лежит на земле. Он попытался встать, рука
подломилась, и он со стоном рухнул обратно. Только тогда ощутил, что по
лицу течет кровь, а во рту перекатываются мелкие камешки.
-- Вы можете встать, господин Грессер? -- спросил кто-то.
Он хотел ответить, закашлялся, выплевывая вместе с кровью крошево
зубов. Потом сознание снова поблекло. Он чувствовал, что его тащат по
земле, поднимают и несут. И только тогда внезапно понял, что случилось.
Нахлынул страх, какого никогда не чувствовал, когда скрещивал шпагу на
дуэли или смотрел в черное дуло пистолета. Его передернуло как в судороге,
сознание спасительно померкло.
На другой день город судачил на чем будут драться Грессер и новичок.
Грессер владел одинаково хорошо шпагой и саблей, метко стрелял из
пистолета. О новичке знали только то, что он один сумел справиться с пятью
разбойниками. Очевидцы рассказывали со страхом и восторгом, каким образом
он ответил на оскорбление барона.
Все тогда ожидали, что подпоручик с достоинством поднимется, он не
трус, знали. Затем снимет перчатку и швырнет к ногам Грессера, а то и
прямо в лицо. Может быть даже отпустит ему хлесткую пощечину. Затем оба
назовут своих секундантов и предоставят им выбор места дуэли и оружия. А
затем где-то за городом, потому что дуэли официально запрещены, состоится
встреча. А там уж либо дело ограничится извинениями, что случается чаще
всего, либо легкой раной, ибо дерутся обычно до первой крови.
Но этот смуглый дьявол, доказывая что под блестящим мундиром офицера
находится дикий казак и сын казаков, попросту двинул барона в зубы! И как
двинул! Вышиб ему передние зубы, как и обещал, а белыми как жемчуг зубами
Грессер гордился и всегда ослепительно улыбался, сломал челюсть и
превратил этим одним-единственным ударом всю нижнюю половину лица в
кровавое месиво. Этот было не по-дворянски, так дерутся разве что
простолюдины... но каждый из офицеров, осуждая поступок Засядько, втайне
желал овладеть таким ударом. Да и не как простолюдин ударил, это
говорилось со зла и зависти. Простолюдин не ударит так умело и так быстро.
Это был удар воина, который сразу убрал противника со своего пути.
Прошла неделя, а о Грессере доходили лишь слухи, что он уже
поднимается с постели, врачи хлопочут над изуродованной челюстью, но руки
барона все еще трясутся, шпагу или пистолет он еще долго не сможет взять в
руки. Александр пожал плечами, а когда кто-то при нем заметил, что дворяне
так не поступают, заметил равнодушно:
-- Хорошо. Пусть будет по-дворянски. Назовите ваших секундантов,
время, место и вид оружия.
Офицер побледнел, выдавил слабую улыбку:
-- Да я что... Дорогой Александр, это была только шутка! Прости,
ежели задел!
-- Ничего, меня задеть трудно.
Его в самом деле задевало немногое. Ему приходилось подсказывать, что
его задели или пренебрегли, он был либо слишком равнодушен к светским
условностям, либо просто не знал их. Откуда в Запорожской Сечи знать
правила этикета высшего света? Правда, очень скоро в гарнизоне местные
бретеры поняли, что новичок постоять за себя может, а вида крови не
боится. В первый день, когда только распаковал свои вещи, один из молодых
и драчливых насел на новичка, пробовал на храбрость. Дуэль состоялась тут
же в казарме, пока двое прапорщиков стояли на воротах, сторожили от
начальника гарнизона. Новичок дважды легко обезоружил бузотера, а тот был
один из трех лучших фехтовальщиков гарнизона, а когда тот, выведенный из
себя насмешками и подбадриванием друзей, осыпал новичка грязной руганью,
тот хладнокровно обрубил ему уши.
На следующий день несчастный, скрываясь от позора, написал рапорт и
отбыл из гарнизона, а для Засядько служба началась с гауптвахты.
На очередном балу в присутствии всей знати города было объявлено о
предстоящей помолвке его дочери с подпоручиком Александра Засядько.
Правда, подпортило известие о стычке с Грессером, молодой барон
пользовался уважением и даже симпатией, несмотря на горячий нрав и
готовность идти на обострение отношений. Князь качал головой, княгиня
жалела Грессера, даже Кэт мягко упрекнула:
-- Саша... Обязательно ли было так?
Александр развел руками, он и сам чувствовал вину:
-- Не знаю. Иначе была бы дуэль. А барон мог не остановиться при
первой крови.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг