чинить... Сразу отправить их в Степь, пусть роют немедля. А по селам и
весям кликнуть плотников, чтобы до снегов крепость срубили. Степняки на
зиму тоже замирают. А весной ждут, когда воды спадут, да земля подсохнет.
За это время можно успеть укрепиться.
Владимир спросил:
-- А чем плотников приманить?
-- Особо заманивать не придется. По осенним болотам и рекам в
северные земли на заработок не проберешься, все одно зиму просидят без
заработка. А тут работы невпроворот! А там сумеем оставить и на другой
год...
-- Ты сумеешь,-- согласился Владимир. Тавр проглотил крючок, его
ясная голова уже начала строить эту защитную полосу. Пока что в голове, но
зато со всеми мелочами, что потом понадобятся.-- Боярам Киева и окрестных
сел останется только кормить, обувать и одевать эту северную армию? Это
немало!
-- Но лучше, чем самим гнуть шеи, копая рвы,-- возразил Тавр.
Владимир изо всех сил подавил улыбку. Тавр уже начинает убеждать его
самого, как с наименьшими затратами создать такую линию обороны.-- Ты сам
сказал, что все земли Руси, что платят Киеву дань, должны прислать своих
людей копать рвы и строить крепости! Вот тут борьбы будет больше. Ты
подумай, как обойти бояр, как убедить старейшин племен дать людей. Каждый
печется лишь о своем племени, что им общие границы Руси!
-- Буду думать,-- согласился Владимир.-- И ты думай тоже.
-- Кого думаешь привлечь еще?
Владимир пожал плечами:
-- Пока что только мы двое. А там распределим и на другие плечи.
Тавр сказал неожиданно серьезно:
-- Спасибо, княже.
-- За что?
-- Мне первому доверяешь такое. Если не надорвем пупки, то --
тьфу-тьфу! -- великое дело сотворим для Руси.
Владимир отмахнулся:
-- Мог бы и не напоминать, что я сам не справляюсь.
Он ударил в гонг, взятый из покоев Ярополка. Шаркая стоптанными
башмаками, вошел молчаливый Сувор, забрал пустые чаши, заменил двумя с
горячей кавой. По комнате пошли тяжелые волны бодрящего запаха. В большой
чаре Сувор принес и золотистый мед диких пчел. Кава что-то непонятное, а
вот мед в самом деле придает сил, проверено отцами и дедами.
А силы понадобятся, князю предстояла еще одна бессонная ночь. И не
только князю.
Тавр скинул верхнюю одежку и уставился в свежий лист тонкой телячьей
кожи. Там уже смутно выступала, начерченная рукой Владимира, прерывистая
линия первой границы-кордона Руси.
И все-таки, даже начав это великое дело, он стискивал зубы от
нетерпения и злости. Да, в степи удалось оставить не только новгородцев,
но даже киевское войско. Спешно рыли ров, насыпали гигантский вал, сами
начали строить на валу деревянные крепости, не дожидаясь подхода
плотников.
Но все равно земля кипит в сражениях! Повсюду льется кровь, звенят
мечи, люди падают, сраженные стрелами, топорами, шестоперами, клевцами,
копьями, кинжалами, оскерпами, булавами, даже палицами и камнями. Их
топчут конями, сбрасывают со стен, а в короткие промежутки мира их душит
недород, засуха, лютые морозы, а по уцелевшим прокатывается либо чума,
либо холера...
И все равно по всей земле горят города и села. Проносятся полчища
убийц, все живое бежит с дороги в леса, но и там настигает смерть, и долго
еще черные вороны жиреют так, что не могут летать. А часто бывают времена,
когда вороны питаются только своим лакомством: глазами павших витязей!
Мясом пренебрегают, завтра поле будет засеяно новыми телами.
И кто же эти враги? То одно племя, то другое пытается освободиться от
позорной, как они считают, зависимости Киеву. Пользуясь тем, что он чуть
ли не все огромное войско обратил в строителей, вятичи первыми отказались
платить дань, за ними -- кривичи, илвичи, а там пошло-поехало...
Не желая прерывать начатого дела, он отряжал малые отряды лучших
воинов под началом опытнейших воевод. Сам возглавлял карательные отряды.
За его войском остаются сожженные села и города, деревья гнутся под грузом
повешенных, реки текут красные от крови и выходят из берегов, запруженные
трупами.
Но виноват ли он, если делает как все? Такие же битвы гремят и на
Востоке от Руси, на Западе, и на Юге, и на Севере.
Все чаще стал заходить Борис. Сам заваривал каву, у него получалось
вкуснее, чем у Сувора, внимательно и сочувствующе смотрел на хмурого
князя. Владимир ощутил, что с волхвом можно приоткрыться больше, излить
душу. Не целиком, целиком не покажет никому на свете, но этому суровому
волхву открывал больше, чем даже Тавру.
-- Ты не прав,-- возразил Борис однажды.
-- Почему?
-- Ты видишь только войны... Но если бы только войнами жил человек,
если бы только воинскую доблесть признавал, растил и лелеял, то мы бы не
накопили столько солнца в себе. Да, славяне, славные воители, были всегда,
им поют славу, но были и другие люди из нашего племени... Мстислав, в
крещении Хирон, за исповедование христианской веры был усечен мечом и
сожжен в Томах. Это было еще в царствование Диоклетиана, в триста третьем
году от рождения Иисуса. Теперь он -- святой мученик. Там же в Томах
казнен за веру в Христа и Богун, в крещении -- Христ. Тоже славянин, ныне
святой мученик. Он погиб в царствование Ликиния, в триста двадцатом
году... Не разумеешь?
-- Нет,-- признался Владимир.-- Но ты не робей, учи! Я умею учиться у
всех. Потому и стал князем... а не был поставлен.
Борис заговорил быстрее, подбодренный вниманием:
-- Они сделали для людства не меньше, чем все полководцы и воители,
вместе взятые. Не вскидывайся, княже! Это обидно, но это так. Погибнуть за
веру -- совсем не то, что за свои стада, богатство или при грабеже чужих
земель. Ведь так просто было спасти жизни! Снять крест с шеи и бросить под
ноги!
-- И они... не бросили?
Борис пристально и бесстрашно взглянул князю в грозные глаза:
-- Они показали нам, как и всему миру, что над самой большой силой...
силой рук и мечей... есть сила выше! Богун был слабый человек: кричал и
плакал под пытками, а уж палачи старались вовсю, семь потов пролили, но
все равно Богун крест не бросил!
Владимир спросил подозрительно:
-- Такая мощь в том христианстве?
Борис покосился на суровое лицо, в глазах князя загорались огоньки
гнева. Ноздри раздувались как у арабского жеребца, дыхание пошло чаще.
-- Не в нем дело,-- сказал он осторожно.-- И у нас, и у других
народов хватало случаев, когда люди шли на смерть за правду, за честь. Но
то были отдельные победы благородства, чистоты души, власти духа над
плотью! А христианство -- попытка возвести это в ранг закона. Поставить
это и этих людей выше. Выше победоносных завоевателей, князей, королей и
даже императоров! Такого раньше еще не было.
Владимир бросил хмуро:
-- Ну-ну, продолжай.
-- А раз они выше,-- сказал Борис тяжело, словно тащил в гору
камень,-- то этим людям и надо бы подражать! Надо жить так, чтобы все люди
на свете стали такими же. Вот что такое учение Христа.
-- А вера Мухаммада?
Борис скривился:
-- Как христиане признают, что их вера -- лишь росток от могучего
древа веры Моисея, так и Мухаммад говорит, что его вера вытекает из учения
Христа. Христианство развивалось, росло, крепло. Через шестьсот лет это
крепкое древо дало новый росток -- ислам. В нем сохранено почти все, что
было в старых, но добавлено новое, что накопилось за шестьсот лет. И
подправлены кое-какие ошибки... Но дело не в исламе! Все эти новые веры
едины в одном: нельзя жить по старым волчьим законам! Душа важнее, чем
плоть. Вот сперва эту трудную правду надо принять душой, принять крепко. А
потом смотреть, что лучше: ислам, иудаизм, вера Христа, арианство,
буддизм, индуизм, огнепоклонение...
-- Их так много? -- ужаснулся Владимир. Он с уважением посмотрел на
Бориса.-- Откуда ты все это знаешь?
Борис невесело усмехнулся:
-- Если бы не увечье, я бы так и шел по жизни с окровавленным
мечом... Так что вижу скрытый смысл в словах, что раньше казались
дурацкими. Мол, блаженны увечные, калеки, юродивые...
Владимир ощетинился:
-- Как они могут быть лучше нас?
-- И я так думал... Но если бы меня не порубили так, что в битвы уже
не годен, я бы прожил жизнь отважного воина, постарел бы и умер достойно,
окруженный детьми и внуками. При удаче, конечно. И не увидел бы совсем
другого мира... Я доволен, что теперь узрел мир, скрытый от простых людей.
Будь они смерды, холопы или базилевсы. Волхв знает и видит неизмеримо
больше!
Владимир засмеялся:
-- Когда-то я очень хотел стать волхвом. Но как можно думать о
высоком, когда навозных дел невпроворот? А власть -- это по колено в
дерьме... Хорошо, если еще по колено!
Глава 29
Когда покоренные вятичи снова не прислали дани, рассвирепевший
Владимир сам встал во главе карательной дружины. Налетел внезапно, здесь
он был подобен Святославу, если не выше на голову, посек наспех собранное
малое войско. Местных князей распял на воротах, чтобы умирали долго и
страшно, со старейшинами решали по-быстрому: привязывали за ноги к двум
деревцам за вершинки, разом отпускали, и вороны весело слетались на две
еще теплые сочащиеся кровью половинки...
Но что обрадовало больше всего, на этот раз захватили неуловимого
Варяжко! Вряд ли дался бы живым, но умело оглушили издали брошенным
молотом, навалились, связали, а затем сковали цепями.
Кремень, который так удачно метнул оружие, вздохнул с облегчением:
-- Все, распрям конец...
-- С чего бы? -- удивился другой.
-- Этот змей всех подзуживал.
-- Личные счеты?
-- Еще какие!
-- Вот что значит чужих девок уводить,-- пробормотал дружинник то ли
в шутку, то ли всерьез. В дружине посмеивались над страстью князя грести
под себя новых девок. Добро бы просто пользовал, а то еще и многих женами
именует.-- А у Варяжко могла быть еще такая краля!
Варяжко потащили, подгоняя пинками, покалывая копьями. Владимир,
заслышав невероятную весть, уже гнал коня навстречу. Варяжко сильно
изменился за годы скитаний. Волосы спутались, блестели сединой, несмотря
на юный возраст. Изуродованное лицо бугрилось нарывами, стало еще угрюмее
и злее, глаза зыркали из-под разбитых топором надбровных дуг затравленно,
ненавидяще.
-- Ну вот и свиделись,-- проговорил Владимир, он вздохнул
свободнее.-- Много воды утекло, Варяжко?
Варяжко зарычал, напряг могучие плечи. Цепи врезались в тело,
разрывая в клочья рубаху. Чем-то напомнил лесного человека, так же дик и
лют, смотрит с той же злобой.
-- Молчишь? -- поинтересовался Владимир.-- Иль в лесах уже говорить
разучился?
Дышалось легко, он чувствовал неожиданное облегчение. Даже не знал,
что все годы жил в напряжении, ждал и боялся нежданного удара. Еще один
камень с души!
-- Ты победил, сын рабыни,-- прорычал наконец Варяжко ненавидяще.
Владимир долго молча рассматривал его с высоты седла. Жеребец пугливо
переступал копытами, пятился, чуя свежепролитую кровь. Варяжко внезапно
рванулся вперед, стремясь пнуть хотя бы коня ненавистного врага.
-- Да, я победил,-- согласился Владимир.-- Еще как! Ты даже не
представляешь, как сильно я тебя, оказывается, победил... Более того, я
даже сам не знал всей меры своей победы!
-- Холоп, раб! Убийца брата своего!
-- А чтобы моя победа была блистательнее,-- продолжал Владимир, не
обращая внимания на его крики,-- я тебя... отпущу.
Дружинники ахнули. Потом послышался ропот. Варяжко успел кое-кого
помять, задавить, а кто-то помнил и его победное бегство из Киева, когда
устлал свою дорогу трупами.
-- Тварь! -- вскрикнул Варяжко яростно.-- Раб! Знаю, как отпустишь! С
выжженными глазами и обрубленными руками? Да еще и язык вырвешь, чтобы не
сказал о тебе правду? И зубы повыбиваешь, потому что и зубами буду тебя
грызть, убийца, нечеловек!
Он горящими глазами прожигал князя насквозь. Владимир сказал холодно
и веско:
-- Это было бы для тебя слишком много. Ишь, в мученики лезешь! Новый
Хирон... или Хилон отыскался... Уйдешь цел и невредим. Эй, верните этому
коня и зброю!
Варяжко поперхнулся от ярости. Его глаза едва не вылезали из орбит.
Владимир кивком послал двух к пленнику. Ножами быстро перехватили веревку,
а коваль тремя мощными ударами расклепал цепь. Варяжко напрягся, цепь со
звоном лопнула. Дружинники взяли копья наперевес, держа Варяжко в круге.
Трое преградили путь к князю.
Варяжко растирал распухшие кисти, смотрел исподлобья. Лицо было
перекошено ненавистью. Зубы скрипнули, когда он процедил:
-- Ты, раб, ждешь, что брошусь тебе в ноги?
-- Не жду.
-- Думаешь, буду благодарен за свою жизнь?
-- Нет.
-- У воина нет ничего, кроме чести! Я снова подниму против тебя
племена.
-- Знаю,-- ответил Владимир.
Варяжко потряс руками, восстанавливая ток крови. Неподалеку радостно
заржал конь, услышал хозяина. Его едва удерживали под уздцы двое отроков.
Еще неверяще, Варяжко поставил ногу в стремя, оглянулся. Лицо князя
было непроницаемо, дружинники смотрели враждебно. Варяжко тяжело уселся в
седло, подтянул поводья.
-- Меч тебе вернут в воротах,-- бросил Владимир.
Он повернул коня, поехал, словно совсем забыв о проклятом враге. Это
привело Варяжко в неистовую ярость:
-- Что за новую подлость ты придумал, раб? Все равно я твой враг
навеки!
Владимир чуть обернулся в седле. Голос его был все таким же холодным:
-- Что такое снести голову? Это всего лишь убить. А мне приятнее
видеть победу. Разве не радость мне, подлому убийце, видеть как ты,
честный и благородный, падаешь все ниже? Если ты уже таков, то, надеюсь,
тот же конец ждет и других моих противников... Снести голову -- уйдешь из
жизни героем. А так озвереешь еще больше, станешь ночным татем. В конце
концов тебя забьют мужики кольями за кражу коней. Такой твой конец мне как
медом по сердцу.
Варяжко даже опешил:
-- Такой конец... меня?
Владимир придержал коня, что рвался вскачь:
-- А за что бьешься теперь? Тебя слепит ненависть. Ты уже не рыцарь,
ты -- разбойник. Я устрояю землю Русскую, а ты поднимаешь мятежи, сеешь
рознь. Раньше ты говорил, что Русь должна быть единой, а теперь из
ненависти ко мне готов раздробить на мелкие уделы, перессорить, залить все
кровью... Подлеешь, Варяжко!
Он гикнул, бросил коня в галоп. Дружинники развернули коней,
понеслись следом. Один бросил Варяжко его меч в ножнах. Какой-то молокосос
из отроков ожег его насмешливым взором, это взбесило Варяжко чуть ли не до
остановки сердца. Сопляк, а туда же -- за князем! Только из яйца
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг