чтобы потом быть умнее.
Главным у россов был гигант с суровым лицом. Лицо в шрамах, но это
его не обезображивало, лишь придавало значимость, ибо шрамы мужчин
украшают, как женщин серьги и кольца. С ним ходили еще четверо, указывали
перстами на диковинки, ахали, таращили глаза. Гигант снисходительно
улыбался. Он и мальчик-конюх чем-то были похожи...
Единственным слугой, допущенным вместе с самыми знатными росами в сад
базилевса -- остальным вежливо отказали -- был странный слуга, который не
преклонил перед ней колени! Анна чувствовала какую-то тайну.
Елена прильнула к щелочке:
-- А ты права. В этом мальчике что-то есть. Врожденное благородство,
гордость. В глазах виден ум. В плечах широк, лицо смелое. И красив как сам
Сатана, прости меня Господь!
-- Да,-- сказала Анна,-- это в нем есть.
Что-то в ее голосе насторожило Елену, но принцесса уже смотрела в
глазок с безучастным видом, перебрасывала царственный взор с одного роса
на другого.
-- Славяне,-- сказала Елена, потупя взор,-- народ странный... Копни
чуть ли не любой знатный род в империи, у каждого либо славянин в предках,
либо в родстве со славянами. А сколько у нас было начальников эскадр,
стратегов из славян?
-- Довольно,-- оборвала Анна резко.-- Славяне служат в войсках
империи по договору. Иные нанимаются целыми племенами. Но они всего лишь
варвары, наемники! Они служат нам!
-- И своей далекой родине,-- добавила Елена лукаво.
-- Вздор! Что могут взять дикие варвары, не знающие даже Христа, из
великой империи? Перестань болтать!
Она резко задернула занавески, закрывая тайные глазки. Однако перед
ее взором все еще шел по залитой солнцем золотой дорожке широкоплечий
высокий юноша с глазами завоевателя и человека, меняющего мир. Безуспешно
орут и верещат над головой редкие обезьяны, в кустах обиженно вздымают
пышные хвосты павлины, раздраженно кричат человеческими голосами попугаи,
обиженные невниманием...
И еще у него взгляд, словно видит ее за этой стеной!
Их вели через бесчисленные хоромы, где и стены, и полы, и каменные
стволы колонн блистали роскошью. Русичам, привыкшим к низким деревянным
потолкам, было странно и удивительно видеть в дальней выси изогнутые
своды, напоминающие небеса. Воздух был пропитан сладкими запахами редких
цветов, заморских смол. Вдоль стен стояли сановники, на каждом столько
украшений из золота и яхонтов, что хватило бы снарядить войско в Испанию.
А то и в набег на Сицилию. И этих сановников здесь больше, чем Святослав
брал с собой народа в походы!
Владимир, его во дворец взял Добрыня с какой-то своей целью, был
потрясен, как потрясены и люди посольства. Даже Добрыня притих, шел
смиренный, глаза стали круглые, а вид имел подавленный, хотя бодрился изо
всех сил. В Царьграде бывал и раньше, но внутрь дворца базилевса попал
впервые!
Потом им указали где стоять, справа и слева ждали не ромеи, а такие
же люди из других стран. Правда, одеты странно, причудливо, одни совсем
черны лицами, другие желты, третьи с красной, как натертой, кожей, но
такие же как и он потрясенные, скованные. Это роднило их с росичами
больше, чем росичей с похожими на них ромеями. Владимир инстинктивно
чувствовал к этим людям с другим цветом кожи симпатию. От их неуверенности
странным образом черпал свою уверенность. Не только у него дрожат колени!
Затем глашатаи возвестили о прибытии родни базилевса. Ворота
распахнулись. Владимир воспринял их не как двери, а именно ворота --
высокие, как вход в вирий, украшенные золотом, серебром и драгоценными
камнями, из внутренних покоев по ковровым дорожкам медленно пошли пышно
одетые люди.
Им кланялись как сановники, так и послы. Добрыня зорко следил за
соседями, чтобы не наклонить голову ниже положенного. Он не знал кто кем
приходится базилевсу, но рядом чернолицые послы в цветных тряпках на
головах кланялись одним ниже, при виде других лишь наклоняли головы, а при
появлении третьих чуть ли не переламывались в поясах. Добрыня свистящим
шепотом велел русичам подражать более знающим.
Владимир стоял позади всех, почти не видел важно шествующих, затем
как-то незаметно для себя протиснулся в передний ряд, жадно и трепетно
смотрел на дивную красоту одеяний, надменные лица, украшения.
Внезапно словно ударили в спину. Дыхание перехватило. В конце
процессии рядом с красивой женщиной со строгим лицом важно шествовала
девочка, он ее видел на носилках. Стражи ее тогда назвали принцессой!
Ее детское личико было строгим и серьезным. Неправдоподобно большие
глаза смотрели прямо перед собой, на бледных щеках проступала тень
бледного румянца. Она была во что-то одета, явно богатое, но Владимир
видел только ее лицо.
Она уже поравнялась с ним, он задержал дыхание. Вдруг, словно ее
толкнул кто, она повернула голову. В ее больших глазах отразились
удивление и... узнавание. Она замедлила шаг, смотрела неотрывно снизу
вверх. Ее щеки разом охватил жаркий румянец, разлился по шее, поднялся до
кончиков ушей.
Сердце Владимира стучала так громко, что ничего не слышал кроме шума
крови в ушах. Не сознавая что делает, он внезапно опустился на колено. Она
едва слышно ахнула, закусила розовую губу. В глазах было изумление, страх,
восторг, снова страх...
Женщина быстро взглянула на юного варвара, что-то сказала сквозь зубы
маленькой принцессе. Та с усилием опустила глаза. Женщина, сохраняя на
лице улыбку, потянула ее за руку. У него вырвалось вдогонку хриплое:
-- Я все равно тебя возьму!..
Ее почти утащили, он поднялся. Над головой слышалось сдавленное
дыхание Добрыни. Воевода был разъярен, но сейчас Владимиру впервые было
все равно, будут его жечь огнем или разрубят на куски!
Служанки расчесывали Анне волосы, когда в ее комнату вошел Иоанн
Цимихсий, блистательный полководец, а ныне еще и базилевс, сильный,
красивый и мужественный, в любой одежде больше похожий на яростного
воителя, что сам водит в бой отряды, чем на мудрого и расчетливого
правителя необъятной империи.
Женщины, как вспугнутые птицы, исчезли, повинуясь взмаху его руки.
Базилевс наклонился с натугой, в груди хрипело. Сухие губы коснулись ее
волос. Великий полководец, ставший императором, понимал, что и ему дали
яд, как было с многими базилевсами до него, даже подозревал кто дал. Самая
красивая женщина мира -- Феофано, бывшая танцовщица в притонах, шлюха,
утолявшая за ночь по сто пьяных солдат и моряков, ставшая затем
императрицей, изменившая весь свой облик и ставшая покровительницей
литературы, искусства. Она возвела на престол его, блистательного
полководца и отважного дерзкого воина -- он в этой же спальне проткнул
мечом предыдущего базилевса,-- она же расчищала место на престоле для
своих подрастающих сыновей: Василия и Константина. В свои сорок лет она
оставалась такой же юной и красивой, как и в те годы, когда появлялась
обнаженной на подмостках, доводя до умопомрачения пьяных солдат.
От черных, как вороново крыло, волос девочки шел аромат свежести и
чистоты. Иоанн тяжело опустился в кресло напротив.
-- Очень устала сегодня?
-- Нет,-- ответила она, чувствуя неясное смущение.-- Парадный выход
длился недолго. А потом мы с Еленой и Тирисой играли.
Иоанн сказал со строгостью в голосе:
-- Анна, все заметили, что ты слишком внимательно рассматривала этих
северных варваров. Если бы еще всех, а то одного! Так делать нельзя. Ты
должна помнить, за твоим лицом наблюдают тысячи глаз. Не простых людей, а
высоких сановников! Наблюдают, стараются угадать твои мысли, чтобы
немедленно броситься их выполнять... или вредить. Потому мы и должны, в
отличие от простолюдинов, появляться на выходах... и вообще на людях с
самыми непроницаемыми лицами. Мы не должны позволять себе ни единого
непроизвольного жеста!
Анна ответила тихим голоском:
-- Но он встал на колени!
-- Естественно,-- сказал Иоанн с удивлением.
-- Нет.
-- Что "нет"?
-- Он не встал на улице, когда его старались заставить. Я
направлялась в храм, телохранители проскакали вперед, очищали дорогу,
народ как обычно опускался на колени, а этот дерзкий схватился за меч. Он
тяжело ранил моего стража. Его бы убили, но я вмешалась...
-- Ты сделала верно,-- одобрил Иоанн.-- Этих гипербореев лучше не
раздражать. Им только дай повод, завтра же их войска окажутся под стенами
Константинополя! А это может лишь ускорить падение нашего города.
-- Разве это так уж неизбежно?
Он печально наклонил голову:
-- Империя слабеет с каждым днем. А славянский мир и без того уже
вторгся в наши владения. К счастью, они пока что, очарованные нашим
величием, охотно забывают свои племена и становятся подданными империи. Но
есть племя росов, их послы сегодня добивались увеличения дани... Да, мы
платим им золотом, чтобы не терзали нас набегами. У них сейчас появился
неплохой полководец по имени Святослав. К нашему несчастью, он еще и
великий князь Руси... Это значит, что он может бросить на войну всю мощь
их быстро растущей страны. Я не знаю, какое чудо должно произойти... И кто
или что смогло бы стать таким чудом.
Он осекся, увидев, как внезапно заблестели ее чудесные черные
глазенки. Бедная девочка уже представила себя спасительницей столицы
империи!
-- Боюсь,-- сказал он тяжело, ибо рожденные в порфире должны знать
безжалостную правду с пеленок,-- боюсь, что гибель и падение славного
Константинополя случатся уже при нашей жизни. При твоей -- наверняка. Уже
ходит по земле тот человек, которому суждено разрушить наши ранее
несокрушимые стены... Возможно, это как раз и будет неистовый Святослав.
Он уже нацелен на нас. Но даже если как-то сумеем ему помешать, то его сын
уж точно довершит дело отца!
Но по ее личику он видел, что мысли маленькой принцессы далеко. И
точно, она зябко передернула плечами, но ответила совсем не то, что он
ожидал:
-- Он сказал, что лучше примет смерть, но на колени не встанет даже
перед Богом... И тогда я велела все оставить так, как есть. Ведь тучи
саранчи не лучше тучи варваров, но мы же на них не гневаемся? Я унизила
его гордость, указав дикарю на его место, и он, несмотря на свою дикость,
понял...
-- Понял ли? -- усомнился Иоанн.
-- Понял! Стоило взглянуть на его лицо.
-- Ты мудра не по возрасту... моя дорогая.
Она чувствовала, что базилевс едва не назвал ее дочерью, он любил ее,
как и ее старших братьев: Василия и Константина, но если их постоянно
наставлял как вести дела империи, когда станут базилевсами, то ее ласкал и
баловал.
Она спросила напряженно:
-- Но почему он встал на колени теперь, когда его никто не заставлял?
Иоанн нахмурился. Взгляд его ушел в сторону. Она чувствовала, что он
знает, ибо у мужчин есть что-то общее, о чем они не говорят, но как-то
знают, вернее -- ощущают свое единство. И понимают поступки друг друга,
даже если разделены горами и морями, происхождением, языками.
-- Их натура темна,-- ответил он наконец с великой неохотой.-- Они --
бурлящий котел страстей и противоречий. Это наш народ империи укрощен
разумом и верой в Христа, а росы... Забудь, иди к гостям.
Она пробормотала уже в дверях:
-- Встал на колени, когда никто не заставлял... Но почему? И зачем
сказал такие непонятные слова?
Глава 9
Когда покидали дворец, Добрыня прорычал:
-- Сейчас ты еще нужен... Потом переломаю тебе кости!
Владимир кивал, соглашался, не чувствуя ни страха, ни облегчения.
Перед глазами все еще стояло прекрасное лицо с удивленными глазами, в ушах
звучал надменный и нежный голос, в который раз она с высоты носилок
называла его варваром, а он отвечал, спорил, говорил с нею...
Волчий Хвост с удивлением тряхнул за плечо:
-- Тронулся, что ли? Добрыня, он нас вовсе не слышит. Здесь и зрелому
мужу рехнуться недолго. Сколько красоты, богатства, мощи!
-- Прибью,-- прорычал Добрыня.-- Дурень, с чего ты бухнулся на
колени? Опозорил, дурак...
-- Она красивая,-- прошептал Владимир. Его глаза смотрели сквозь
Добрыню.-- Она очень красивая...
Волчий Хвост обошел вокруг, присматривался, оглядывался на Добрыню.
Внезапно расхохотался:
-- А ты заметил, что и принцесса сбилась с шага? То выступала будто
пава, а то вся залилась краской!.. Что он ей такое сказал? Я думал, ромеев
уже ничем не удивишь, не смутишь! Видать, такое загнул...
Для членов посольств в одном из залов накрыли столы. Добрыня вместе
со своими чувствовал себя как в открытом поле, настолько высоко свод, к
тому же умело выкрашенный в небесную синь да еще с намалеванными облаками.
За соседние столы, поставленные не тесно, чтобы не толкаться с иноземцами,
усаживались странные люди из неведомых земель. Волчий Хвост откровенно
пялил глаза, Добрыня ворчал, этикет царьградский нарушает, но и на них
посматривали с удивлением и опаской. Эти светловолосые гиганты, что
говорят и смеются громовыми голосами, в диковинку тем, чьи головы едва
достают им до середины груди. Даже Владимир, подросток, на полголовы выше
и тяжелее этих взрослых смуглокожих людей с раскосыми глазами...
Добрыня рявкнул:
-- Куды за стол? Брысь подавать блюда людям!
Владимир послушно двинулся к царьградской челяди, разодетой пышно и
богато, что носила блюда гостям. Волчий Хвост попытался удержать:
-- У них там свои обычаи... Его не пустят!
-- Не пустят, так выпрут на улицу,-- отмахнулся Добрыня.
Однако вышколенные слуги молча приняли Владимира в свои ряды.
Возможно, у варваров таков обряд. Или этот проверяет, не кладут ли отраву
его хозяевам...
Но даже голодный и роняющий слюни при виде тех блюд, которые
расставлял перед боярами, он все равно видел лицо маленькой принцессы,
слышал ее музыкальный голос, поселившийся в его ушах, ощущал ее нежный
теплый запах.
Добрыня и Волчий Хвост спорили о приеме. Матерые волки заметили
немало из того, что ромеи хотели бы истолковать иначе, но Владимир заметил
их взгляды искоса и в свою сторону. Он носил на подносах блюда, кувшины с
вином, убирал грязные тарелки, менял ложки, потом его вовсе отправили на
кухню мыть посуду.
В помещении было жарко и влажно. Котлы кипели как в сказках огромные,
на исполинских сковородках шипела и трещала яичница из сотни яиц, жарились
широкие ломки мяса, поднимался чад от сгоревшей рыбы. Челяди суетилось
меньше, чем в поварнях княжеского терема, крику и бессмысленной толкотни
совсем мало, работали споро и умело. Горячая вода текла по трубам сверху,
а холодную воду можно было добавлять из деревянных кадок.
Когда в зале стихли здравицы в честь базилевса, а гости разошлись, он
с другими слугами еще долго перемывал посуду, вытирал досуха, расставлял
по рядам бесчисленных полок, а потом в зале с другими собирал объедки, мыл
и чистил столы, лавки, пол и даже стены.
В квартал русов вернулся, едва таща ноги. Зато исчез страх, что Она
как-нибудь ненароком заглянет на кухню и увидит его в бабьем переднике
перед горой грязной посуды! Это после того, как видела его в гордой стойке
с мечом и кинжалом против всех ее телохранителей! Лучше сразу броситься на
меч. Мужчина, переживший позор -- уже не мужчина.
Он ожидал грома молнии на свою голову, но Добрыня был чем-то занят,
метался по комнате, спорил с двумя ромеями, на лавке сидел молчаливый
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг