Он толкнул ногой дверь, отскочил. Из темного помещения пахнуло
ветром, а на пороге во мгновение ока оказался обнаженный до пояса,
наполненный бешенством, золотоволосый викинг. Страж ахнул. Викинг рычал, в
глазах была жажда убийства. Даже Владимира поразило, что Олаф уже без пут.
Обрывки веревок намотал на стиснутые кулаки, придавая им добавочную
крепость.
-- Привет,-- сказал Владимир, он кивнул стражу,-- заходи.
-- Ты... не убьешь меня?
-- Если не скажешь, где сейчас Варяжко.
Страж сказал торопливо:
-- Вчера с вечера засели в корчме. Похоже, пили всю ночь. Наверное, и
сейчас там... За этим викингом должны были придти оттуда.
Олаф прорычал:
-- Ладно, заходи. Там остались помои, которые ты принес!
Страж вдвинулся в каморку. Он все еще не отрывал глаз от лица
Владимира:
-- Лучше бы ты убил меня. Хотя нет, это же ты. Тридцать лет тому
здесь прошел твой отец, он тоже... До сих пор одни зеленеют, когда
вспомнят, другие от хохота рачки лазают.
Владимир молча запер дверь, небрежно швырнул ключ в кадку с водой.
Ярость в глазах Олафа быстро сменилась острым любопытством:
-- Быстро ты вернулся.
-- Долго ли умеючи?
-- Умеючи -- долго,-- отпарировал Олаф.-- Что с твоей мордой?
-- С печки упал. Возьми его нож.
Викинг прорычал:
-- Мой меч наверху! Я даже видел в какую дверь унесли. Кстати, ты
вообще-то зря пришел. Я бы и сам освободился, еще бы и всех передавил!
Молча, двигаясь как один человек, выбежали в сени. Олаф первым
заспешил к двери вовнутрь. Владимир хромал следом, но, странное дело,
рядом с Олафом ощутил прилив сил, даже ушибы перестали ныть, словно от
викинга перелилась часть его дикой силы.
Дверь открылась без скрипа. Пуста, а на лавках оружие. Владимир
вздохнул, выплюнул коричневый сгусток крови. Там не только меч Олафа, но и
боевые топоры, два меча, акинак, три щита, лук и колчаны со стрелами...
-- Я знаю, где корчма,-- сказал Олаф люто.-- Пойдем и убьем их всех!
-- А сколько их там?
Олаф оскорбился:
-- Зато нас -- двое!
Владимир покачал головой, но в шее кольнуло болью, а левый глаз
раздражающе заплыл так, что смотрел как печенег в узкую щелочку. В ушах
звенели невидимые комары. Неожиданно, усталость виной, махнул рукой:
-- Пойдем. К черту так вот цепляться за жизнь...
Из дома выскользнули задворками, огородами перебежали, пригибаясь и
прячась за яблонями и кустами малинника, к корчме. Олаф, лязгая зубами от
предвкушения жестокого боя, когда смоет кровью позор плена, вскочил на
крыльцо, длинный меч уже блеснул как оскаленные зубы. Владимир не стал
оглядываться, теперь уже скрываться нечего, все равно сейчас услышат,
ухватился за перила, поспешил, хромая, следом.
Угрюмый корчмарь сам подавал киевским дружинникам на столы хмельной
мед, пиво, окорока, жареное мясо, сыр. Единственный работник свалился от
усталости, а у печи теперь хлопотала жена хозяина. Была еще и дочка, но ту
корчмарь прятал у родни в соседней веси: неровен час, загулявшие
дружинники сгвалтуют девку, потешат плоть, а им слова не скажешь --
княжеские люди!
Их было восьмеро, крепких и могучих мужей, с широкими плечами и
суровыми лицами. Пили мрачно, почти не разговаривали. Все сказано было
вечером, когда вернулись без проклятого ублюдка, бастарда, байстрюка! А
уже был в руках. Сразу бы убить, но вот тебе и продлили сладостный миг
победы, поглумились над ворогом. Их послали из Киева две дюжины, лучших из
лучших, так великий князь и сказал им, а теперь всего восьмеро... А
сколько останется завтра? Этот волчонок живуч, кто думал, что в нем
столько живучести, когда все, казалось, для него было потеряно...
Один из дружинников, Пивень, пробормотал в глиняную кружку:
-- Я бы не шелохнулся.
-- Что? -- переспросил другой, Выворотень, в самом деле походий на
выворотень могучего дуба, широкий и раскорятистый.
-- Если бы меня вот так... Поймали полуживого, избили до потери
паморок, а потом бросили поперек седла. Это не человек!
-- А кто, вовкулак?
-- Ты не шуткуй. Он же не простого рода. С одной стороны -- неистовый
Святослав, а с другой -- неведомая ведьма. Явилась ниоткуда, неизвестно
куда и делась.
На другом конце стола стало тихо. Пивень ощутил на себе настороженные
взгляды. Суровые лица, обветренные, как придорожные камни, почти не
изменились с того дня, как пошли по следу байстрюка, разве что чуть запали
щеки да появились морщинки усталости у рта, но Пивень видел в запавших
глазах тоску и скрываемую тревогу. Они были лучшими, сами знали, а шли
всего лишь по следу двух беглецов. Но вышло на охоту две дюжины, а
осталось восьмеро. Еще с ними девятым Варяжко, что один стоит десятка
воинов, но все-таки...
-- Ладно,-- прервал третий дружинник. Он был на полголовы выше
других, но долговязым не казался: в плечах таков, что приходится в дверях
разворачиваться боком, а длинные руки достают пиво на любом конце стола.--
С нами Варяжко, а еще не родился человек, чтобы мог с ним схлестнуться и
уцелеть.
-- Да,-- согласился Пивень нехотя,-- сильнее Варяжко нет на Руси
человека. Но ежели он не захочет сражаться с Варяжко?
Снова повисло тягостное молчание. Потом в сенях послышался топот.
Дверь вздрогнула и, вместо того, чтобы со стуком удариться о стену,
рухнула с таким грохотом, что с балок посыпались лохмотья сажи. В дверном
проеме возник обнаженный до пояса человек. В обеих руках были мечи: в
правой -- длинный двуручный, в левой -- скифский акинак.
Лишь краткое мгновение он смотрел налитыми кровью глазами на
пирующих. Запекшаяся кровь пламенела на скуле, под глазами синели
кровоподтеки, а на груди осталась короста от ожогов. Он оскалил зубы в
хищном оскале, и дружинники, похолодев, увидели, как из уголка
дергающегося рта побежала желтая, как у коня, пена.
-- Один! -- крикнул он страшным голосом.-- Прими это мясо!
Никто не успел шелохнуться, от страха как приморозило к полу и столу,
а он прыгнул прямо с порога немыслимо далеко. Мечи словно исчезли из его
рук, только засверкало нечто серебристое, похожее на паволоку, да жуткое
вжиканье в воздухе слилось в сплошной свист.
Двое сразу уронили на столешницу разрубленные головы. Викинг ревел и
рубил, дружинники вскочили и пытались отбиваться, никто не пытался даже
сделать выпад, а тут в проеме на миг показался другой, страшно сверкнул
глазами, в них была смерть, и тоже бросился в сечу, хромая и выкрикивая
что-то сквозь зубы.
Корчмарь попятился, его спина вжалась в бревна. Лязг железа и крики
раненых наполнили помещение. Уцелевшие перевернули столы и пробовали
отбиваться, но викинг легко запрыгнул наверх, рубил оттуда, а черный
бастард двумя точными толчками достал концом меча, как копьем, двоих, и те
выронили топоры.
-- Руби! -- рычал Олаф.-- Кровь!..
-- Получите,-- сказал Владимир с ненавистью. Он рубил люто, все тело
занемело, и даже если сейчас получал раны, то не чувствовал, а сила
взялась ниоткуда, и он щедро выплескивал в быстрых ударах меча.-- Вы
пришли... за головами... так подставляйте же и свои...
Внезапно он услышал хриплое дыхание. Ноги скользили по липкой крови,
воздух был спертым, чадным. Он вытер лоб тыльной стороной руки, меч не
выпустил, и понял, что слышит свое дыхание. Под столом шевельнулось, он с
силой ткнул мечом во что-то мягкое, и оттуда донесся короткий всхлип.
Все столы были перевернуты, кровь забрызгала даже стены, на полу
разбросали руки люди в кольчугах, кожаных латах со стальными пластинами.
Кровь хлестала как из забитых на бойне быков.
Олаф сидел на полу, прислонившись к стене. Лицо было бледно, с правой
стороны от уха текла густая кровь, пузырилась. Шея и плечо были в крови,
как и вся грудь. Владимир в два широких шага оказался рядом, ухватил
голову друга в обе ладони. Тот взглянул ему в глаза, и Владимир ощутил
озноб, даже у Олафа не видел раньше таких ярко-синих глаз, с которыми не
сравнится самое яркое небо.
Викинг прошептал как умирающий селезень:
-- Не торопился, змей...
-- Разве я был нужен? -- удивился Владимир.-- Появись раньше, я бы
испортил тебе все удовольствие.
-- А сейчас?
-- Я тебе нужен только, чтобы перекинуться словцом,-- продолжил
Владимир. Он чувствовал, как грудь викинга раздувается. Он все еще
осторожно ощупывал голову, но постанывать перестал.-- Встать сможешь?
Олаф оперся на его плечо, поморщился, медленно поднялся на ноги:
-- Кто-то шарахнул булавой... Сволочь, прямо в ухо.
Он зарычал, восстанавливая в памяти схватку, глаза снова стали
безумными. Владимир тряхнул головой, красный туман начал рассеиваться.
Тело еще дрожало, он чувствовал как в висках трепещут крохотные жилки.
-- Неужто... все? -- спросил он неверяще.-- Олаф, а где остальные?
Олаф проревел, зубы лязгали как у припадочного:
-- Здесь все... окромя... Варяжко...
Безумие медленно покидало его перекошенное лицо. Он пошел по кормче,
осматривая сраженных. Владимир дышал тяжело, однако ликующее чувство едва
не заставило завопить от ослепляющего счастья.
-- Ты уверен?
-- Я их всех как облупленных...
В углу было шевеление. Владимир быстро шагнул, ухватил за волосы
рослого немолодого дружинника. Пальцы почти содрали кожу вместе с
волосами, но устрашенный дружинник не пикнул: из глаз черноволосого
смотрела сама смерть. Сильная рука подняла с пола, страшный голос
прогремел обрекающе:
-- Как зовут тебя, тварь?
Дружинник морщась от боли, прохрипел перекошенным ртом:
-- Выворотень... княже.
Владимир начал чувствовать боль в руке, кто-то успел ударить, да и
все тело заныло, напоминая о зверских побоях. Олаф пинком заставил
подняться еще одного, целого, только сбитого с ног.
Страшные глаза пронзили Выворотня как два острых ножа:
-- Ты знал, за кем идешь?
-- Да,-- прохрипел Выворотень.-- За сыном Святослава. Ты...
Он не договорил, в глазах было ожидание смерти. Владимир сильно
тряхнул за волосы:
-- Хочешь умереть? Нет? Тогда слушай. Ты снимешь пояс с мечом. Ты
никогда не возьмешь в руки боевой топор. Ты будешь оставлять ножи, когда
выйдешь на улицу!.. Если не сделаешь, ты умрешь. Понял?
Выворотень, наполовину задушенный, прохрипел:
-- Да...
Владимир отшвырнул его в угол. Олаф злорадно скалил зубы. Его синие
глаза не отрывались от другого уцелевшего в бойне. Когда Варяжко взялся
прижигать его для забавы огнем, этот дружинник, его звали Пивнем, хмуро
отвернулся. Тогда еще Олаф понял, что воин предпочел бы его убить, но
изгалянье над пленным не одобряет. Этот Пивень был сбит, когда меч Олафа
срубил соратнику голову, а его задел плашмя, и оглушенный Пивень пришел в
себя, когда резня закончилась.
Олаф видел, как в глазах воина загорелся огонек стыда и жажды
отомстить или умереть. Его топор лежал прямо перед ним, и Олаф сказал
почти доброжелательно:
-- Бери, бери! Нас двое, и вас двое.
Пивень провел языком по внезапно пересохшим губам. В корчме стоял на
ногах, даже не раненый, Выворотень. А черноволосый, за которого им обещали
плату, морщится и явно бережет правую руку.
-- Ну же? -- сказал Олаф. Он нагнулся, подхватил топор за лезвие и
подал Пивню рукоятью вперед.-- Бери!.. Споем песню смерти!.. И красною
кровью своею напоим свое железо...
Резная рукоять оказалась почти возле пальцев, и Пивень поспешно
отдернул руку, словно Олаф протягивал раскаленную в горне болванку.
Топор с лязгом упал на пол. Пивень побелел, ибо внезапно понял как
близко оказался от неминуемой и быстрой смерти. Владимир уже уходил, с
порога обернулся:
-- Где Варяжко?
Дружинники переглянулись. Глаза Владимира хищно сузились, а Олаф
потянул воздух сквозь зубы, грудь его медленно увеличивалась в размерах.
Выворотень сказал угрюмо:
-- В прошлую ночь он ходил к ведунье.
Он замялся, и Пивень добавил с заметной злорадностью в голосе:
-- У той две дочки младые. Нам на рассвете быть в седлах, а сам...
Уже и третьи петухи охрипли!
Владимир кивнул, Олаф метнулся к выходу. Пока стоял у костра, узнал и
запомнил где чей дом. Владимир грозно поглядел на корчмаря, дружинников,
окинул грозным взором залитое кровью помещение, а в следующеее мгновение
исчез. Сам считал, что из-за побоев двигается как больная черепаха, но
дружинникам показалось, что он исчез как призрак.
Выворотень на подгибающихся ногах подошел к корчмарю:
-- Налей.
-- Пива?
-- Чего-нибудь покрепче.
Руки его тряслись, он вылил себе на грудь половину кружки. Перед
глазами с бешеной скоростью мелькали картинки, где блестело железо,
страшно вскрикивали раненые, и тут же умирали. Его соратники!
Когда поставил кружку, корчмарь хмуро наблюдал, как Выворотень
медленно расстегнул пояс, руки все еще тряслись, ножи в чехлах глухо
стукнулись о дубовую лавку. Топор остался возле очага.
-- Я дам за них три серебряных,-- сказал корчмарь, упреждая вопрос
Выворотня.-- Время трудное, но если подождешь недельку...
-- Давай сейчас,-- махнул рукой Выворотень.-- Я сегодня же уеду.
Он взял монеты, а за спиной Пивень пробормотал со странной ноткой в
голосе:
-- Я хотел бы оказаться с ними.
-- Все равно голову сломят,-- сказал Выворотень.
-- Но если не сломят, то получат все, что захотят.
Выворотень буркнул:
-- Им никто не нужен.
А Пивень добавил:
-- А еще я хотел бы сам содрать с них кожу. С живых.
Дверь за ними захлопнулась непривычно тихо. И даже крыльцо не
скрипнуло, так уходили осторожно и вежественно.
Корчмарь тяжело вздохнул. Сорок лет тому он тоже снял перевязь с
длинным мечом и поклялся никогда и ни за какие пряники не брать в руки.
Потому сейчас и жив.
Правда, он сшибся с человеком, каких теперь не рождает мать-сыра
земля.
Странно, один из этих молодцов чем-то напомнил того противника.
Неистового Игоря.
Глава 26
Олаф снова пустился бегом, прыгал через плетни, топтал огороды,
распугивал кур и гусей. Владимир зашипел от ярости, Олаф виновато застыл
под стеной сарая, но кожа на спине викинга дрожала и дергалась как у коня,
когда садится злобно гудящий слепень. Он повизгивал, его корчило, а зубы
стучали как в ознобе.
-- Да побыстрее же,-- простонал он.-- Вон уже мелькнул в окне
одетый... А если успеет выскочить, да на коня?
Владимир сцепил зубы. Во всем теле стегало болью, ноги передвигались
с трудом, во всех мышцах стояла тяжелая боль, словно туда налили горячего
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг