нас не стыдись этого, этим гордятся!.. Викинги ценят и почитают тех, кто
становится правителем благодаря уму и силе, а не по благородному рождению.
Я наблюдал за тобой на пиру. Ты не пил, а только ел, ты всех слушал, а
говорил мало, ты успел понравиться лучшим людям, а враги не сумели к тебе
придраться и вызвать на ссору. Ты видишь не только то, что спереди, с
боков и даже сзади, но умеешь заглядывать далеко вперед, а мой сын не
видит и того, что перед носом!
Владимир слушал внимательно, но лицо держал почтительно удивленным.
Конунг закончил совсем упавшим голосом
-- Я хочу, чтобы ты поехал с ним.
Владимир поднялся, в глазах был гордый отказ. Он поклонился:
-- Спасибо за прием, конунг.
-- Не спеши,-- голос был не конунга, а усталого и терпящего поражение
воина, который нуждается в помощи, но слишком горд, чтобы ее просить.--
Если поедешь с ним, то тебе легче удержать его от дурости... Ты моложе, но
ты смог бы присмотреть за ним. А за год я соберу для тебя большое войско!
Владимир поколебался, сел. Сердце снова забилось с надеждой.
-- А если... он не захочет вернуться?
-- Я думаю, ты сумеешь убедить.
Владимир покачал головой:
-- А все-таки?
-- Вернешься один,-- сказал конунг неохотно.-- Если выживет первый
год, то может и дальше. Пробудь с ним год, и я дам тебе войско! Мое слово
твердо.
Глава 19
Они вышли на крыльцо, когда хриплый тянущий звук охотничьего рога
прорвал безмолвие. Сырой холодный воздух задрожал, над головами с сиплыми
криками пронеслись странные птицы. Вдали на изгибе горной тропы показались
трое охотников. Передний нес на плечах оленя.
Даже издали было видно, как он велик и силен, а когда они, обогнув
скалу, вышли к дому, у Владимира перехватило дыхание. Старший сын конунга
Олаф Тригвасон был рожден стать викингом. Высокого роста и могучего
сложения, он был по-мужски красив. Отвага и жажда приключений были
написаны на его лице. Он был обнажен до пояса, несмотря на холодный ветер,
на запястьях и предплечьях блистали широкие железные браслеты.
Он приблизился к крыльцу, небрежным движением стряхнул добычу, словно
листок дерева, прилипший к плечу. Тяжелая туша грохнулась о ступеньки,
дерево затрещало. Олаф засмеялся, показывая белые ровные зубы. Золотые
волосы, перехваченные на лбу железным обручем, трепетали на ветру. Плотно
обтягивающие ноги портки были из плотной шкуры морского зверя, на широком
поясе висел нож, а рукоять огромного меча хищно выглядывала из-за спины.
-- Отец,-- сказал он сильным мужественным голосом,-- я видел на
дальней скале гнездо орла! Позволь, я добуду из него птенца?
Конунг сказал сдержанно:
-- Сын мой, на той скале не побывал еще никто. Даже Эгиль Легконогий,
что обгонял кошку на дереве... помнишь, что с ним стряслось?
Олаф беспечно рассмеялся. Двое траллов с трудом подняли тушу, понесли
в дом. Синие глаза Олафа остановились на молчаливом Владимире.
-- Он многое делал хуже меня,-- ответил он уверенно.-- У тебя гость,
отец?
-- Это конунг из Гардарики,-- ответил Тригвасон.-- Зовут его
Вольдемар, он явился к нам за помощью. Ты мог бы повести наше войско...
если мы с Вольдемаром сговоримся о цене.
Олаф с холодным презрением оглядел Владимира с головы до ног:
-- Мужчина должен заботиться о себе сам. Я бы никогда ни к кому не
побежал просить помощи!
Владимир стиснул зубы, молчал. Конунг покачал головой:
-- В жизни часто бывают случаи, когда помощь нужна.
-- Только не мне,-- ответил Олаф гордо.
-- Таких людей нет,-- сказал конунг.
Голос его звучал непривычно мягко, словно рыкающий лев пытался
разговаривать с котенком.
-- Он перед тобой,-- возразил Олаф гордо.
Завидев конунга и его сына, к ним неспешно подходили мужчины,
женщины, дети. Олафа приветствовали веселыми возгласами. Он вскидывал
могучие руки, улыбался, с боков к рукам поднимались могучие мышцы, делая
его похожим чуть ли не на летучую мышь. От широченных глыб плечей он
выглядел треугольным клином, поставленным острием на узкие бедра. Даже
сквозь шкуру морского чудища было видно, что его сильные ноги
приспособлены для долгого бега с тяжестью на плечах.
Владимир чувствовал себя загнанным в угол. Конунга приветствуют
меньше, чем его сына. Тот одарен той редкой мужской красотой, что бросает
ему под ноги сердца женщин и не вызывает злобы у мужчин.
Тригвасон встретил взгляд хольмградца, нахмурился:
-- Олаф, я готов отпустить тебя на службу в Царьград. Ты многое
увидишь, многому научишься. Даже если не заработаешь денег... никто еще не
привозил оттуда ничего, кроме ран и увечий, то все же повидаешь дальние
страны, узнаешь сильные стороны и уязвимые места. Будешь знать куда
направить удар наших жадных до славы и крови героев!
Олаф слушал подозрительно. Отец слишком неожиданно переменил мнение,
это настораживало.
-- Но у меня есть одно условие,-- продолжил конунг, и Олаф едва
заметно улыбнулся.-- С тобой поедет росский конунг. Он тоже хочет попытать
счастье на службе императора. Вам двоим будет легче... Мое условие в том,
что из вас двоих старшим будет он. Ты будешь подчиняться ему!
Олаф покачал головой:
-- Отец, я поеду с твоим разрешением или без него. Мне не нужен
спутник. Тем более, старший.
-- Он конунг,-- напомнил ему Тригвасон.
-- А я сын конунга,-- ответил Олаф насмешливо.-- Отец, я могу поехать
только во главе отряда, пусть даже самого маленького... пусть даже в нем
будет один человек, или же еду сам. Я подчиняюсь тебе, конунгу Свионии, а
не конунгу из далекого и чужого Хольмграда!
В мертвой тиши было слышно тяжелое дыхание конунга, Олафа, в то время
как остальные затаили дыхание. Напряжение было такое, что кто-то мог
хлопнуться на пол мертвым, когда Владимир сказал осторожно:
-- Великий конунг, позволь мне слово?
-- Говори,-- сказал конунг, слова его пришли чересчур быстро, он тоже
жаждал как-то выйти из этой схватки с сыном, которой не желал.
-- Твой сын -- отважный воин,-- сказал Владимир, и только конунг
уловил оскорбительный смысл, который вложил в свои слова хольмградец.
Уловил, но смолчал, тот прав.-- А воины редко подчиняются более умному или
знающему... они признают лишь более сильного.
Этими словами он вовсе низвел Олафа до уровня лесного волка, однако
конунг лишь кивнул, его сын и сейчас не поймет, процедил сдавленно:
-- Продолжай.
-- Мы не станем состязаться, кто грамотнее... или кто лучше знает,
как воевали македонцы,-- сказал Владимир громче,-- хотя сыну конунга это
знать бы не мешало... Мы просто решим все в поединке. Можем драться либо
до первой крови... либо тупым оружием... либо на бревне... Проигравший да
подчинится!
Конунг перевел взгляд на Олафа:
-- Согласен?
Олаф широко улыбнулся:
-- Зачем мне тралл? Я не стыжусь даже черной работы. И все умею
делать сам.
-- Ты зря так уверен,-- сказал отец многозначительно.
Олаф вспыхнул:
-- Отец, ты же знаешь меня!.. Я даже не могу гордиться шрамами,
полученными в битвах, потому что сражал врага раньше, чем тот успевал меня
даже поцарапать!
-- Конунг Вольдемар тоже чист кожей,-- напомнил конунг.
-- У него могут быть другие причины!
-- Так проверь,-- предложил конунг.-- А проигравший да подчинится!
Олаф сжал зубы, под кожей вздулись рифленые желваки:
-- Добро. Но не пожалей.
Собравшиеся задвигались, заговорили. Кто бы ни вышел победителем, но
окончательная ссора отца с сыном предотвращена. Пусть ненадолго, когда-то
кровь прольется, но сейчас схватка будет другая...
Владимир видел, что конунг посматривает на него с сомнением. Конечно,
хольмградский конунг умеет владеть оружием, но и его сын -- лучший из
викингов, в поединках нет равных, в морских набегах первым вступает в бой
и последним выходит, бьется яростно и весело, всегда полон сил! Или
хольмградец, в чьих глазах видна не только отвага, а ему, конунгу, виден
также и острый ум, что-то задумал?
Двое сошлись в круге. Олаф смеялся и потрясал топором. Скупое
северное солнце рассыпало блестки по могучим мышцам. Плечи широки, грудь
необъятна как у тура, живот в тугих валиках мускулов. Руки толстые от
обвивших их мышц, ладони как весла с большого драккара.
-- Еще не передумал, конунг? -- крикнул он весело.
За его спиной смеялись громко и победно. Владимир молча расстегнул
пряжку, отшвырнул плащ, а затем, подумав, стянул через голову вязанную
рубашку-свитер.
Смех собравшихся стал сдержаннее. Хольмградский конунг был со смуглой
кожей, его мышцы выступали не так рельефно. Пальца на два ниже Олафа, явно
легче, но наметанные глаза наиболее знающих воинов сразу определили, какие
мышцы хольмградца развиты упражнениями с тяжелым мечом, какие вздулись от
бросания копья, какие появились от бега с мешком камней за спиной. Он был
настоящим воином, викинги с такими сталкиваться не любили.
Владимир сделал два шага вбок, оставив солнце за спиной. Олаф
усмехнулся, слабые лучи не затмят ему взор, но предусмотрительность
противника понятна. Отец, в старости ставший осторожным, говорил, что в
поединке не бывает мелочей...
Щит он взял небольшой, из бука, обтянутый кожей и с набитыми
железными полосками. Вообще предпочел бы обойтись без щита, это для
трусов, но иначе не допустят даже к поединку. Зато боевой топор любовно
поворачивал перед собой, любовался отблесками света. Сердце начало стучать
чаще, горячая кровь пошла по всему телу, ударила в голову. Что может быть
лучше на свете, чем держать в горячей ладони рукоять тяжелого топора?
Владимир нагнулся к камню, где сбросил одежду и обе перевязи. Мышцы
рельефно перекатились под смуглой кожей, тугие, как канаты на баллистах
ромеев. Когда он разогнулся, в руках блеснуло по мечу.
По кругу пробежал уважительный шепот. Хольмградец повернулся к
конунгу, ждал. Глаза были холодными. Он молчал, не двигался.
-- Оберукий,-- сказал конунг, усмешка раздвинула губы, но тревога в
глазах стала глубже.-- Надеюсь, ты знаешь, как ими пользоваться.
Владимир уловил скрытый смысл, кивнул. Отец знал нрав сына, и теперь
уже боялся потерять наследника.
Олаф поворачивался перед ревущей толпой друзей, вскидывал в
приветствии руки. Его мышцы, перекатывались под белой кожей как морские
валуны. Он весь был из этих тяжелых глыб, а когда раскидывал руки, видно
было какая тяжелая масса мышц на плечах, спине и груди, в поясе был тонок,
хотя и там бугры вспучивали кожу, заросшую рыжеватым мехом.
Конунг властно поднял ладонь. Шум смолк.
-- Поединок до первой крови,-- объявил конунг властным голосом.-- Или
до победы... понятной каждому!
Олаф смерил хольмградца недобрым взглядом, внезапно отшвырнул топор.
В протянутую ладонь ему вложили меч. Топор -- оружие воина, даже богатыря,
но меч -- прежде всего признак власти. Конунги сражаются мечами!
Держа меч обеими руками, он прижал его к груди, вскинул к небу,
призывая Вотана. Лицо озарилось хищной улыбкой, глазами цепко держал лицо
противника.
Владимир терпеливо ждал. Оба лезвия поблескивали в руках как мокрые
змеи. Олаф наконец подобрал щит, небрежно прикрыл левую сторону груди и
шагнул вперед.
-- До первой крови! -- предупредил конунг строго.
По его знаку двое дюжих воинов встали за спиной Владимира, и вдвое
больше -- за Олафом. В их руках были толстые веревки.
Конунг резко взмахнул рукой:
-- Начали!
Олаф не бросился вперед, как ожидал Владимир. Бой был бы слишком
короток, показать себя не удасться, собравшиеся будут разочарованы. С
широкой улыбкой, играя мышцами, он без нужды пошел по кругу, зато давал
всем полюбоваться его рельефной спиной, где одни молодые мышцы, ни капли
жира, широко и мощно разводил в стороны длинные мускулистые руки.
Владимир, который сам вел бы себя так же, сразу же инстинктивно
выбрал роль тихого и незаметного бойца. Не делая лишних движений, не
напрягая без нужды мышцы, он отодвигался от наступающего Олафа, делая
ритуальный круг, пока снова не оказались каждый на прежнем месте.
В толпе кричали, подбадривали. Олаф торжествующе улыбнулся, внезапно
вскрикнул весело и страшно, взвился в воздух, одним прыжком преодолев
расстояние до хольмградца. Владимир поспешно сделал шаг назад и сторону,
его мечи распороли воздух.
Зазвенело железо. Олаф ловко принял удар серединой щита, где блестела
широкая бляха, Владимир отбил меч викинга. Оба отступили на шаг, удары
были не в полную силу.
В толпе орали, подбадривали Олафа. Крики становились все злее, кто-то
уже вопил исступленно, требовал крови. Владимир быстро зыркнул по
сторонам, поймал озабоченный взгляд конунга.
Олаф подбадривающе кивнул Владимиру:
-- Держись!.. Я иду.
-- Жду,-- ответил Владимир.
Олаф шагнул, красивый и напряженный, чуть пригнувшись, меч в правой
руке, щит в левой, шагнул еще... и тут хольмградец словно взорвался. Оба
меча заблистали с такой скоростью, что слились в две сверкающие полосы.
Вместо хольмградского конунга заметалось четверорукое чудовище с
четырьмя, а не двумя мечами. Конунг даже вспомнил такую статуэтку
восточного купца, видел в Царьграде, бог разрушения. И мелькали меча
хольмградца с такой скоростью, что он был как червяк в кокон закутан в
сверкающий шар из полос закаленного железа.
Не успела замершая толпа перевести дыхание, как этот вихрь из металла
надвинулся на грозного викинга. Лязг железа превратился в сплошной звон.
Олаф пытался вскинуть меч, но с ним словно бы дрались три противника:
удары сыпались справа и слева.
Звон неожиданно оборвался. Хольмградец отпрыгнул, а Олаф стоял
потрясенный, смотрел дико. В левой руке была зажата ременная петля щита, а
тот, раскрошенный на щепки, усеивал землю на три шага вокруг. Меч был
выщерблен в трех местах, да так сильно, что крепкий удар оставит в ладони
викинга лишь рукоять. Но главное, что на груди и плечах Олафа кровоточили
надрезы!
Молчание было полным. Все застыли, словно вмороженные в лед. Конунг
первым совладал с потрясением. Сказал хрипло, в голосе был стыд и в то же
время великое облегчение:
-- Бой окончен. Победил хольмградский конунг Вольдемар.
В толпе молчание все еще длилось, победа хольмградца была полной,
даже чересчур, но Олаф, похоже, только сейчас осознал глубину поражения.
Он провел ладонью по груди, слизнул кровь. Синие глаза налились кровью.
Голос стал яростный:
-- Что царапина? Мы все возвращались из походов и не с такими ранами!
Но возвращались победителями!
Он отшвырнул иззубренный меч, пошел на Владимира, раскидывая огромные
руки. Конунг не успел сделать знак людям с веревками, как Владимир разом
отшвырнул мечи. Взгляд, который метнул на конунга, был требовательным.
Мышцы на руках Олафа вздулись как сытые змеи. На спине обозначились и
застыли в каменной твердости две широкие, как щиты, пластины мускулов, их
разделяла выемка хребта. С боков поднялись и застыли крылья тяжелых
мускулов. Даже шея стала толще, голова как бы вростала в могучий торс. В
глазах было обещание скорой и жестокой смерти.
Владимир в последний миг отступил на шажок, избегая захвата. Олаф
тяжелее, полагается на звериную силу. Но зверь побеждает лишь того, кто не
воспитан в борьбе с неведомым врагом. Олаф сильнее, но ему не приходилось
бегать с мешком, набитым камнями, не стискивал ногами бока коня, чтобы
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг