сама Пречистая указала на их дом, и пока стоял в затруднении, Олег
удивился:
-- У тебя что, языка нет, постучать?
Он взбежал на крыльцо, бухнул в дверь кулаком и, дождавшись отклика,
распахнул для Томаса с его ношей. Женщина в глубине комнаты горбилась за
прялкой, та мерно жужжала, а мужчина у подслеповатого окошка стругал ножку
для табуретки. Мужчина и женщины, оба уже немолодые, битые жизнью, были
похожи как брат и сестра, так годы притирают к себе разных людей, в глазах
было радостное удивление. Мужчина сказал торопливо:
-- Давно у нас гостей не было...
-- Мир дому сему,-- сказал Томас звучным рыцарским голосом. Он
огляделся, куда положить ребенка, не отыскал, все для жилья двух
бездетных, видно, решил не затягивать и решительно сунул сверток
женщине.-- Вот! Это ваш ребенок.
Женщина держала ребенка дрожащими руками. В глазах сразу заблестело,
а рот начал кривиться:
-- Грешно такому рыцарю так говорить...
Томас широко развел освобожденными руками:
-- Ваш! В мире чудес мало, потому что они все сыплются на нас с сэром
каликой. Мы по чудесам ходим, чудесами утираемся. Вы посмотрите в его
рыльце! Вылитый, поросенок, в вас обоих... Небеса знают, что делают. А нам
надо идти.
Мужчина вскочил, табуретка с грохотом полетела на пол. Расширенными
глазами заглядывал то в безмятежное личико ребенка, то с таким недоверием
смотрел на Томаса, что у того засвербило в носу, а в глазах защипало. В
глазах и лицах бездетных супругов было отчаяние и страстная надежда, что
вдруг да это не окажется бессердечной шуткой со стороны богатого рыцаря.
Томас попятился, мужчина опомнился:
-- Хоть перекусите чуть! Мы только что обед приготовили...
Томас поколебался:
-- Мы в самом деле проголодались, но сожрем все, вплоть до скатерти.
Вам придется после нас либо голодать, либо просить у соседей.
Мужчина сказал умоляюще:
-- Мы сготовим себе еще! А ребенку... сейчас жена сбегает к соседям
за молоком, а я...
-- Не стоит,-- бросил Томас небрежно. Заметил мелькнувший страх в
глазах мужчины, добавил торопливо,-- он жратаньки захочет не скоро. Сама
Пресвятая Дева только что покормила, а ее молоко должно быть сытное. А вот
мы, в самом деле, ели еще вчера...
Женщина стояла у окна, ребенка не выпускала из рук, лицо было безумно
счастливое, слезы безостановочно катились по исхудавшему лицу, но губы
кривились в улыбке. Прозрачные капли падали на белоснежные пеленки,
оставляя мокрые следы. Мужчина метнулся к печи, вытащил горшок с парующей
кашей, а Томас с облегчением снял шлем, волосы прилипли ко лбу, он
чувствовал свежий воздух, в груди стало легче.
Калика был задумчив, мысли витали далеко, а Томас ел быстро, косточки
трещали на крепких зубах, но вдруг сморщился, выплюнул на середину стола
крохотную щепочку.
-- Что за мясо?
-- Собачатина,-- сообщил Олег злорадно.-- В этих землях едят собак.
Томас отрубил, не дрогнув лицом:
-- Мне плевать, что собака. Почему в мясе щепки?
-- Торопились для знатного гостя,-- пояснил Олег.-- Рубили вместе с
будкой.
-- Тогда ладно,-- решил Томас.-- Когда из великого почтения делают
ошибки, это простительно. В хороших руках оставляем ребенка.
Он запил квасом, со стуком поставил кружку на стол:
-- Счастья вам, добрые люди!
-- И вам, посланные самим небом...
Мужчина стоял на крыльце и махал им вслед рукой. Женщина не вышла,
словно страшилась, что в последний момент необычные странники передумают,
оглянутся, и бесценное сокровище растает как утренний туман.
К вечеру дорога вывела к каменной стене, там потерялась. Томас долго
осматривался, пока не заметил торчащие пеньки. Недавно тут еще был лес,
люди его вырубили, а дальше никто не ходил. По ту сторону, как Олег
объяснил, уже другой мир. Так и называется, потусторонний. Но ни
перелететь через стену, что упирается в небеса, ни подкопаться, ибо стена
уходит вглубь до самого ада...
Калика долго ходил вдоль стены, щупал, смотрел в небо. Лицо
постепенно мрачнело. Томас сам попробовал осматривать каменную гору, но от
нее веяло такой несокрушимой мощью, давящей и страшноватой, что даже
простолюдин понял бы, что в таком монолите, словно упавшем с неба, не
окажется пещеры и для муравья.
-- Да что там муравью,-- возразил Олег с досадой.-- Не протиснуться
даже ангелу. Ну, которых по десять тысяч штук на острие каждой иглы... Что
твой прелат говорил о ангелах? Раньше Адама были созданы или позже? В
ваших книгах неясно.
Томас оскорбился:
-- Зачем их было создавать? Ангелы -- это божьи мысли, чувства. Они
никогда не были созданы.
Он не понял, почему глаза калики внезапно расширились, словно услышал
откровение, но на всякий случай приосанился с небрежностью, королю мудрые
мысли высказывать привычно, он натаскался еще в Сарацинии, когда гонял
новичков перед штурмом какой-нибудь захудалой крепости.
А Олег привалился спиной к стене, закинул голову, коснувшись затылком
гранита, почти такого же красного как его волосы, веки тяжело отгородили
пронзительно зеленые глаза от синего неба. Лицо было обреченное. Он молча
смотрел невидящими глазами в небо, дышал тяжело, с нехорошими хрипами.
-- Все? -- спросил Томас обречено.
-- Должон быть,-- ответил калика упрямо.
После короткого отдыха разбрелись в стороны, Томас тяжело тащился
вдоль стены, ощупывал и осматривал, как вдруг краем глаза уловил движение.
По-звериному быстро повернулся, а сердце вскрикнуло в страхе, уже
чувствуя, что на этот раз безнадежно опоздал...
Прямо из каменной стены выступил невысокий человек весь в зеленом.
Даже лицо было слегка зеленоватым. Томас увидел мгновенное смазанное
движение, и в смертном страхе понял, что лесной эльф -- а они умеют
пускать стрелы со скоростью молнии, натянул лук, а острый наконечник
стрелы направлен ему прямо в лицо.
-- Олег...-- выдохнул он.
Он успел увидеть, как половинка лица эльфа вспыхнула, он отшатнулся
от слепящего солнечного зайчика, над ухом Томаса вжикнуло, больно дернуло
за клок волос. Лицо эльфа исказилось гримасой ярости. Рука снова
молниеносно метнулась к колчану за спиной, вторая стрела легла на
тетиву...
Но так же быстр оказался и меч Томаса. Голова эльфа разлетелась как
гнилой орех, лезвие прошло наискось, срубило плечо и со звоном ударило в
стену. Блеснул сноп искр, руки Томаса едва не вывернуло, а мышцы онемели
по самые плечи.
Он остановился, дыхание рвалось из груди хриплое, надсадное. За
спиной затопало, калика вскрикнул:
-- Зеленый?
-- Сейчас уже покраснел,-- буркнул Томас. Он с трудом вложил меч в
ножны, руки дрожали и не слушались, он несколько раз промахивался.
Олег осмотрел разрубленного эльфа:
-- Не могу понять, как ты успел... двигаешься, как брюхатая корова.
-- Если скажу,-- ответил Томас,-- ты, гнусный язычник, не поверишь.
-- Скажи. Может быть, поверю.
-- Меня спас вот этот святой крест!
-- Да пошел ты...
Томас молча смотрел, как отшельник, равнодушно переступив через
эльфа, побрел вдоль стены, затем отпихнулся, сердце все еще колотится как
у зайца, потащился следом. Он чувствовал, как нарастает напряжение. Это
было как ощущение лесного пожара, как приближение страшной грозы, которую
еще не видно, не слышно, но муравьи уже спешат домой, закрывают щелочки в
муравейнике, ласточки спешат наловить мошек, трава затихает, растопыривает
под землей корешки, готовясь ловить поступившую влагу.
-- Плохо? -- спросил он наконец в звериную спину.
Олег двигался все медленнее, наконец остановился. В зеленых глазах
были боль и поражение. Медленно двигая губами, словно переставлял скалы,
произнес бесцветно:
-- Ничего не получилось, Томас.
-- Но... получится же? -- прошептал Томас.-- Неужели отступим?
Калика покачал головой:
-- Все закрыто. Я ж говорил, раньше герои захаживали в подземный мир
как в соседнюю деревню. Те времена кончились.
-- Сэр калика,-- прошептал Томас умоляюще,-- Олег! Ну как же все? Ну
такого быть не может! А если может, то мы ж люди! Мы должны суметь, нас
такими создал Господь.
В зеленых глазах волхва было сострадание. Томас переступал с ноги на
ногу, заглядывал ему в глаза, губы вздрагивали, а на глазах вот-вот
выступят слезы.
-- Все,-- сказал Олег.-- Возвращаемся.
Томасу почудилось, что мир дрогнул и качнулся от этих страшных слов.
Олег повернулся и пошел прочь. Томас, как привязанный, медленно двинулся
следом. Все тело налилось горячим свинцом, в груди была боль, а горло
стискивала чужая рука.
Потерянно, он двигался, все еще не веря, что пришел конец. Под ногами
дрогнуло, ему почудилось, что земля качнулась, словно ее кольнули.
Негромкий гул докатился из глубин, но его перекрывал шум в голове.
Каменная стена, что загораживала дорогу дальше, звонко щелкнула, будто
раскалили в огне. Томасу почудилось, что там подобно зловещей черной
ящерице пробежала трещина, оставляя расколотый след. Калика уже ушел
далеко, Томас позвал дрожащим голосом:
-- Сэр калика! Это не нам предзнаменование?
Калика покачал головой, но в зеленых глазах промелькнуло странное
выражение. Все чувства Томаса были подобно ветке ивового куста со снятой
корой: он ощущал все необычно остро, сейчас почудилось, что калика ждал
чего-то подобного. Но голос отшельника прозвучал буднично:
-- Да какое предзнаменование... Камень на солнце накалился, лопнул.
Хочешь, погляди.
Все железо Томасу показалось легче звериной шкуры, с которой не
расставался язычник. Побежал, заглянул, протиснулся дальше, едва не
задавившись в узком проходе, закричал во весь голос:
-- Там вдали свет!.. Похоже, выход в какую-то долину!
Он слышал приближающиеся сзади шаги. Сердце замерло: шаги калики
выдали то, что уже ощутил он сам. Тот, кто пытался их погубить здесь, в
мире живых, намеренно открывает дорогу!
Часть вторая
Глава 1
Из щели веяло холодом и сыростью, словно вела не в ад с его кострами
и огненными озерами, а в болота родной Британии. Плечи Томаса опустились.
Во всей фигуре было столько печали, что голос калики потеплел, потом Томас
ощутил, как на плечо упала широкая ладонь, легкая, как перышко, и теплая,
как нагретое перед камином одеяло:
-- Что скажешь?
Томас глубоко и прерывисто вздохнул, как ребенок после долгого плача:
-- Не для пиров создал Господь человека, не для пиров. Как думаешь?
-- Ну, почему же... -- ответил Олег уклончиво.-- Разве не дал свободу
выбора?
-- Дал ли?
-- Можешь вернуться.
Рыцарь по-волчьи улыбнулся. Железо противно скрипело, когда полез в
щель, а Олег, оглядевшись, покачал головой. Меднолобого друга, понятно,
что заставляет лезть в саму преисподнюю. Любовь, одухотворенная часть
животного совокупления, еще долго будет вертеть людьми, как водоворот
щепками. Но что заставляет идти с ним его, мудрого, повидавшего,
разочарованного?
Томас протискивался с усилием, скрипел, звякал, а в голосе тоже
прозвучало железо:
-- Ты хочешь сказать, что наш противник... следит за нами и сейчас?
Голос за спиной был полон ядовитой горечи:
-- Я этого не сказал. Это ты сказал.
Воздух был прохладный, Томас выпал из узкой щели в сумрак, пораженно
оглянулся. Калика шел следом, за его спиной блеснули яркие лучи жгучего
полуденного солнца. От одежды калики пахло зноем, горячей пылью, на лбу
блестели капельки пота. Он перевел потрясенный взор на странную долину.
Солнце, опускаясь за горы, поранилось об острые клыки вершин и залило
темнокрасной кровью горы. Томас видел, как кровь стекает в долины, но
распухший от боли шар багрово исчезал за частоколом гор, и кровь темнела,
ее поглощала зловещая чернота, что победно поднималась снизу. Он
чувствовал, как сердце сжалось от тревоги, грудь стеснилась страхом и
смятением.
В трех полетах стрелы грозно шумел лес. Ветви уходили прямо в темное
небо, сливались. Томас угадывал движение, что-то проносилось, нагибая
ветви: то ли плотные тучи, то ли неведомые ночные звери, складывая крылья,
садились на верхушки.
Стволы все в три-четыре обхвата, чудовищные, с огромными наростами,
наплывами, черными впадинами, откуда злобно сверкают желтые глаза
неведомых тварей.
Калика отряхнулся, по сторонам не смотрел. Томас спросил шепотом:
-- Это уже... не наш мир?
-- Ты вроде бы сюда и хотел,-- отозвался Олег.-- Пошли.
-- Хотеть одно,-- пробормотал Томас.
-- Пойдем?
-- Олег, скажи еще... ты уже чувствуешь, что наш противник... который
следит за нами... не человек? Ну, не маг из Семи Тайных? Или какой-нибудь
могучий маг, которого не знают Тайные? И ты не знаешь?
Олег поколебался, но мужчину не следует оскорблять ложными
утешениями, и он, покачав головой, молча пошел вдоль леса по крутому
косогору. Томас почти сразу услышал злобное мяуканье, огляделся в
недоумении и страхе, никого не узрел. Когда же прошли еще с сотню шагов,
навстречу вышла рысь -- огромная, пятнистая, с торчащими волосами на ушах.
Томас свернул левее, но и там прогремел грозный рев. Раздвигая ветви,
вышел массивный лев, тяжелый и грозный. Он зевнул, распахнул чудовищную
пасть, до Томаса докатилось смрадное дыхание. Глаза льва горели желтым
огнем. Томас сделал движение обойти справа, но из кустов вышла худая и с
оскаленной пастью волчица. Шерсть висела клочьями, ребра торчали,
натягивая кожу, живот присох к спине.
-- Придется сражаться,-- пробормотал Томас. Он потащил меч из
ножен.-- Сэр калика...
Калика очнулся от дум, дико огляделся:
-- А?.. Что?.. Где...
-- Звери,-- объяснил Томас, он изо всех сил сдерживал дрожь.-- Трое!
А нас только двое.
Калика посмотрел на зверей, отмахнулся:
-- Да ладно тебе. Они что-то означают, из-за чего наверх не пройти.
Во всяком случае, тебе. Лев означает гордость, а это смертный грех.
Томас сказал с досадой:
-- Тогда рысь означает пороки! Думаешь, я забыл тех половецких дев?
Ночь была темна, да еще и странные волны черного тумана исходили из
недр земли, но Томас все же рассмотрел на фоне звездного неба высокую
фигуру. Человек медленно перемещался, почти не касаясь ногами земли, а
кое-где по рассеянности и не касался вовсе. Одежда Томасу показалась
странной, не по-мужски свободная, похожая на халат, только снежнобелая и с
красной полоской внизу. Ноги до колен голые, волосатые, в деревянных
сандалиях, а на голове вместо шлема шевелит острыми листиками лавровый
венок.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг