покинув стол, тоже шушукались кучками, остальные пировали по-прежнему,
холопы носились со всех ног, таскали сладкое.
Гостомысл сказал внезапно:
-- Вон к нам направляется Прибыслав, у него нюх на все новое. На днях
его жена сбежала с хлопцем, который служил у него приказчиком.
Прибыслав, осанистый мужик с разбойничьими глазами и серьгой в левом
ухе с крупным диамантом, поклонился еще издали:
-- Гостомысл, что будем делать с твоим сном?
-- Счaстье тебе, Прибыслав, -- ответил Гостомысл с достоинством. --
Слышал я, женка твоя сбежала с приказчиком?
-- Не жалко, как раз собирался его увольнять. Ты лучше скажи, будешь
Рюрика звать на княжение аль нет? Твой сон ведет к тому!
Гостомысл бросил на Олега многозначительный взгляд, и тот невольно
восхитился купчиной, который так молниеносно выстроил цепь причин и
следствий.
-- Не знаю, -- ответил Гостомысл с напускным равнодушием. -- А что?
-- Да вроде бы нам чужаки ни к чему, -- сказал Прибыслав сердито. --
Набегут всякие! С ними же совсем не будет жизни честным людям!
-- Так то честным... Тебе-то что?
Прибыслав оскалил желтые зубы, однако сказал уже более мирно:
-- Но ежели чего, дай знать. Рюрик не совсем чужак, но с ним явятся
чужаки. Я хочу знать заранее, это мой город!
Он подмигнул хитро, быстро отошел в сторону. Гостомысл проводил его
долгим взглядом, шепнул Олегу:
-- У него двенадцать постоялых дворов, тридцать две корчмы, табуны
коней на выпасе, склады ломятся от овса... Да он за Рюрика с войском
обеими руками! Нигде выгоду не упустит. И с бабами везет старому черту.
-- Но... от него же сбежала жена?
-- В том и везение!.. Другую возьмет, получше. Если захочет.
Гостомысл ухмыльнулся, на миг став похожим на удалого ушкуйника,
каким Олег его знал полста лет тому.
-- Отдыхай, отче... Ты ведь постарше меня? Я даже не пытаюсь узнать
на сколько -- оторопь берет. Голова кружится, будто заглянул в бездну.
Отдыхай, а я переговорю с боярами. Кого-то все одно придется звать на
княжение: то ли киевского князя, то ли хазарского кагана. Есть такие, что
хотят немецких рыцарей, свеев. Нужна сила, дабы защитила Новгород!
Внизу гулял и гремел весельем нижний поверх терема и даже весь двор.
У Гостомысла ежели гуляют гости, то гуляют и холопья. Пляски, песни,
веселые гудошники; кто-то вывалился на крыльцо, грубо ткнув Олега, пышущий
румянцем, разгорячившийся от обильной еды, хмельной, начал шумно мочиться
прямо с крыльца. Олег дал по шее, и гуляка рухнул лицом в парующую лужу.
Над головой выгибался купол темно-синего неба. Звезды горели частыми
россыпями, кучками, словно далеко-далеко у походных костров собралось
огромное воинство. Ворота были распахнуты, пьяный народ шлялся в обнимку.
Орали песни, во двор заходили с улицы. Олег постоял на крыльце, неслышно
отступил в тень. Он пока не знал, что не понравилось ему во дворе, но
отодвинулся еще чуть, быстро присел.
Сбоку сухо щелкнуло, в ухо больно ударила отлетевшая щепочка. Олег
издал короткий стон, повалился через порог, высоко вскинув ноги. В тени
сразу отполз, приподнялся на корточки, опустив ладони на рукоять ножа.
В тереме играла музыка, на разные голоса орали песни. К крыльцу никто
не бросился, даже не прошел вроде бы мимоходом. То ли решили, что убит, то
ли стрелок был непрост, знавал трюки. Олег напряженно вслушивался и
всматривался, мышцы заныли от напряжения.
Вдруг во дворе среди гуляк, разрисованных повозок, скоморохов
появилась маленькая женщина в мужской одежде. На широком поясе,
подчеркивающем ее тонкую талию, висел узкий кинжал. Она огляделась, словно
ища кого-то, быстро прошла к терему. Олег отодвинулся глубже в тень, чтобы
она оказалась на полном свету от масляных светильников.
Она перешагнула порог, остановилась. Олегу показалось, что она шарит
взглядом по деревянному полу, но нагнуться не решается. Ее лицо все еще
оставалось в тени. Олег неслышно зашел с другой стороны, внезапно положил
руку ей на плечо.
Она резко обернулась, вскрикнула. Свет бил прямо в лицо, она
побледнела, ее брови взлетели. Ему показалось, что в черных глазах
промелькнул ужас.
-- Ты ждала кого-то другого? -- спросил он быстро.
-- Как ты меня напугал... -- прошептала она. -- Разве ж можно так!
-- Так можно, -- ответил он. -- Или под тобой уже лужа?
Он вывел ее на крыльцо, держа за плечи, кивнул на торчащую стрелу:
-- Дай-ка ее.
Гульча с недоумением взялась за стрелу, дернула, потом дернула
сильнее, негодующе фыркнула, ухватилась обеими руками, уперлась ногой в
дверной косяк и рванула изо всей дури. Олег успел подхватить --
кувыркнулась бы через спину. Она протянула ему стрелу, глаза ее были
непроницаемы. Олег потрогал ногтем застрявшие в железных заусенцах
древесные волоконца. Гульча могла притвориться, что дергает изо всех сил,
но стрела действительно была пущена очень сильной рукой.
ГЛАВА 15
Постоялый двор расположился, как водится, на перекрестке, а комната
Гульчи и Олега была на третьем поверхе, под самой крышей. Погасив лучину,
он сидел у окна, глядя на толпы народа на улицах. Этой ночью уже начали
шляться с факелами, кое-где возникали драки. Уже все вроде бы признали,
что над городом нависла опасность, а самим не отбиться. Надо нанять князя
с его закаленными воинами, которые ни на что другое не пригодны, как
только продать свои головы за звонкую монету новгородцев. Но к которому из
наемных воителей обратиться?
Надрывно звонил колокол, на главную площадь с боем прорывались
сторонники одной группировки, их тут же вытесняли другие, но и тех с
треском вышибали третьи. В ход шли рукавицы со свинчатками, колья. На
утоптанной, словно камень, земле под ногами шелестели, как жухлые листья,
изодранные клочья рубах, пояса, воротники, а от пролитой крови кое-где
накапливались лужи.
Каждая улица Новгорода жила своей жизнью -- улица кожевников, улица
оружейников, улица бондарей и прочие, -- своими интересами, потому там
часто собиралось малое вече. Новгород разросся на пять концов, каждый
держал своего посадника, каждый конец собирал свое среднее вече. Но все
улицы и все концы города составляли единый Новгород, жили его жизнью,
потому разноречивые решения утверждали окончательно на общегородском вече.
Пока что драки шли в разных концах. На восточном конце решили после
недолгой драки послать к арабам, просить выслать им князя. В Новгороде
издавна водились мусульманские купцы, у них были свои склады, лавки.
Торговля шла бойко, наладили дела с немцами, свеями, данами, мурманами --
у тех тоже был свой конец. Постепенно ряды ислама множились, иные русские
купцы приняли ислам, обратили детей и домочадцев, ислам приняли их
работники. И скоро уже весь восточный конец Новгорода с его улицами,
проулками, площадями был мусульманским. К тому же там осели гости из
Булгар, недавно всем племенем принявшие ислам, там же были дома торков --
в Новгороде их звали черными клобуками, -- берендеев, узкоглазых и с
косичками.
Южный конец издавна тянул сторону киян -- в Киеве власть у Самовита
была крепка, раздоров нет, и хотя хазары показывались уже на другом берегу
Днепра, он полян в обиду не давал, копил силу, чтобы освободить от
хазарской дани северян и вятичей.
Северный конец склонялся к поискам князя за дальними морями -- дабы
не обрел силу от соседей. Славенская сторона, самая крупная, передравшись,
все же решила звать на княжение неправедно изгнанного Рюрика, гонителя
варягов и прочих насильников. Олег чувствовал опытную руку, ибо еще пару
дней тому здесь о Рюрике никто не вспоминал.
Олег, пытаясь склонить чашу весов на сторону Рюрика, охрип в
словесных баталиях, схватках, кулаки саднили -- не всегда кончалось
криком, -- на косточках кожа была сбита, текла сукровица. Горячие головы
Славенской стороны рвались идти через реку на Торговую сторону, ломать и
крушить, утверждая свою правоту. Посадники, бояре, воеводы и знатные мужи
удерживали, обещали дать бой через два дня, в час новгородского веча.
На Славенской стороне было три конца и три посадника, а от
оружейников, кузнечного ряда, скорняков, кожевников обещались выставить
надежных выборных, что не отступятся на бурном общем вече. С южного конца
обещались прислать двоих выборщиков Рюрика, даже с восточного --
исламского от края до края -- один из шести должен был подать голос за
призвание рюгенского князя с его дружиной. Олег насчитал, что за Рюрика
будет около трети голосов, другие же распределятся между князем от
киевского владыки Самовита, хазарского кагана, исламских шейхов и
немецкого короля. За них тянуло чуть двух третей новгородцев, так что если
настрой вольных новгородцев не переменится, за Рюрика будет небольшой
перевес. Крохотный, но все же...
Олег последние две ночи провел без сна, встревал в любую уличную
драку, молил судьбу, чтобы не сорвалось в последний момент, не
переменилось, чтобы расстановка сил сохранилась до общего веча.
В первый же день после пира у Гостомысла его остановил посреди улицы
один русич, оглядел оценивающе:
-- Полгривны заработать хочешь?
Олег сделал лицо как можно более простецкое, ответил с северным
говорком:
-- Хто ж откажется!
-- Будешь шататься по городу, -- сказал русич строго, -- как сейчас
шатаешься, бездельник! Только ори громче: "Волим Рюрика с дружиной!"
Понял?.. А будут спорить... У тебя кулаки для чего отросли?
Олег заулыбался во весь рот:
-- Давно чешутся!
Русич вытащил из калитки тоненький прутик серебра:
-- На! Это вперед за работу. А кормиться приходи во двор русича
Тараса.
-- Премного благодарен, -- ответил Олег радостным голосом. -- Уж я
возьмусь! Полгривны -- это ж какие деньги!
Теперь, оставив Гульчу на постоялом дворе, он шатался с десятком
добрых молодцев -- они тоже тянули за признание Рюрика. На улице
небезопасно, но на постоялом дворе скорее могут пырнуть ножом, а здесь
все-таки вокруг свои. Дрались вместе, сроднились. Ожерелье из оберегов он
оставил на постоялом дворе, и теперь никто не признавал в нем волхва, а в
глаза -- мудрые и печальные -- кто заглядывает в кулачном бою?
В последнюю ночь перед всегородским вечем Гульча не спала, с
отвращением наблюдала из окна кровавые драки, слушала крики, вопли,
призывы. Пещерника не было, он показал свой звериный нрав, ввязавшись в
уличные драки, приходил поздно, сразу падал на постель и засыпал.
В этот раз Гульча решила дождаться, однако ночь тянулась и тянулась,
на востоке начало светлеть, а на улицах все так же мелькали факелы, пахло
дымом, слышались яростные вопли. Наконец-то она легла, укрывшись с
головой, чтобы не слышать звериного буйства, и почти сразу же за дверью
послышалось шарканье, кто-то тщательно вытирал подошвы. Она насторожилась,
бесшумно нащупала свой кинжал. Дверь отворилась, Олег вошел, тихонько
ступая, направился к постели.
Гульча потянула носом, сказала удивленно:
-- На этот раз что-то новое... От тебя пахнет подземельем.
Он тихо засмеялся, в темноте она не видела его лица.
-- Подвалы для заточения здесь именуются срубами. Ты чего не спишь?
-- Как бы я заснула, беспокоясь за тебя?
-- Вопросом на вопрос, -- пробормотал он.
Ложе заскрипело под его могучим телом. Она опустилась рядом. От него
в самом деле несло очень глубоким подземельем -- она привыкла различать
разные благовония в доме отца, -- но еще крепким мужским потом. Гульча
смочила чистую тряпицу, вытерла его грудь, перевернула на спину, принялась
мять мышцы, в который раз удивляясь, что у пещерника такие массивные
плечи.
Утром, в день общего веча, на мосту через Волхов дорогу загородила
толпа сторонников Самовита. Сшиблись, потеснили, но те быстро озверели,
поперли дуром -- впятеро; перила моста затрещали, народ гроздьями падал в
реку, продолжая в воздухе хватать за горло, вцепляться в волосы, бить
ногами.
Олег держался в переднем ряду, валил кулаками замертво, но далеко не
зарывался, дабы сбоку не пырнули ножом. Справа азартно гатил могучими
кулачищами рыжеголовый парень с озорными глазами. Кликали его Васькой, а
прозвище было Буслаев -- явно из киевлян, там полно Буслаевых, да и когда
сами буслы летят к лесу, то закрывают широкими крыльями небо. Олег дрался
расчетливее, несколько раз спасал голову Буслаева от жерди или кола,
сбрасывал таких в реку.
Один ляпнулся в воду с диким воплем, забарахтался, крича:
-- Спасите!.. Спасите!.. Я не умею плавать!
Васька Буслаев зло крикнул через обломки перил:
-- Я тоже не умею, но не ору же?!
Другой наклонился, спросил:
-- Ты за кого руку тянешь?
Утопающий изо всех сил бил руками по воде, захлебывался, кричал,
глотая брызги:
-- За... кого скажешь...
Доброхот разочарованно отвернулся:
-- Как петушок на палочке: куда ветер подует... Нам такие не нужны.
Поклон рыбам!
Прорвались по ту сторону Волхова, а там уже трещали лавки, народ
ломал навесы, в грязь вываливались шелка, узорчатые платья. На вечевой
башне неумолчно бил большой колокол -- отчаянно, как на пожаре.
Внезапно Олег увидел через распахнутые ворота одного терема троих
всадников -- один из них был миниатюрный, с распущенными по плечам темными
косами. Всадник чуть повернул голову, и Олег узнал Гульчу. Он сразу
пригнулся, успев заметить, что Гульчу внимательно выслушивали оба
всадника: костлявые, с хищными худыми лицами, хмурые, одетые словно для
короткой, но злой сечи.
Олег быстро проскользнул мимо ворот, прячась за спинами соратников, а
на перекрестке снова ввязался в драку. Выборные от малых веч на площадь
пробиться не сумели -- драка, давка, над головами взлетают колья, дубинки,
жерди. С трудом пробивался к вечевой башне и высокий русич на прекрасном
породистом коне -- в доспехах, лицо в шрамах, на поясе висел огромный меч,
но могучий воин за рукоять не хватался: вокруг свои, новгородцы, не
варяги.
Олег кивнул Буслаеву, надо-де помочь, в четыре кулака пробились к
русичу, того мотало в грозной толпе, грозило выкинуть из седла. Жадные
руки хватали за сапоги, троих гридней русича стянули с коней на землю,
молча и остервенело топтали, сладострастно хакая. Вдвоем с Буслаевым
сумели отгородить от натиска лютой толпы, пропихнули к помосту. Русич
смахнул кровь, заливающую глаз, сказал хрипло:
-- Благодарствую!.. С меня еще гривна.
-- Что? -- не понял Олег. Засмеялся, узнав русича Тараса. -- Неплохо,
а?
Русич в ответ весело рассмеялся. К помосту пробрались еще трое
выборных, стали у вечевых ступеней, с которых должно прозвучать решение
новгородцев. Отборные молодцы, нанятые служить лишь порядку и никому
больше, работали дубинками, расчищая вечевую площадь, теснили озверелый
народ, не разбирая, кто из них смерд, кто боярин. Крепкий ратник чуть не
огрел Олега, тот перехватил дубинку, крикнул бешено:
-- Дурень, совсем очумел?
На площадь, усыпанную воротниками, пуговицами, расцвеченную пятнами
крови, сквозь толпу протискивались растрепанные выборные -- от каждого
торгового союза, цеха, земледельцев, волхвов. Толпа орала, улюлюкала,
плевала вслед, бросала камни и палки, других же поощряли воплями.
Внезапно колокол умолк. Крики начали утихать тоже, над площадью,
словно огромная птица взмахнула крыльями, пронесся ветерок. На вечевую
ступень медленно поднялся Гостомысл. Был он бледен, под глазами повисли
темные круги, а двигался тяжело, словно нес на плечах гору.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг