Олег уже полагал, что смолчит, уйдет, сохраняя тайну, но тот вдруг
заговорил быстро, захлебываясь словами:
- А я и таился!.. Но когда увидел, во что превращаюсь, это ж
позор для воина! Уж лучше навстречу... лучше грудью! И будь то, что
предначертано. Я не опозорю своего имени ни бегством, ни...
Он запнулся, глаза застыли. Олег повторил:
- Не хочешь - не говори.
- Меня зовут Скиф, - сказал бродяга с усилием. На лице Олега
ничего не отразилось, и он сказал уже чуть свободнее, - В этих краях
мое имя ничего не говорит... но есть и другие края.
Голос его впервые прозвучал гордо, с достоинством. Плечи
раздвинулись, он выпрямился и стал чуть выше ростом. Олег ощутил,
как в сердце дрогнула и отозвалась сладкой болью неведомая жилка.
Вот откуда синие глаза Таргитая, черные волосы Миш, гордая стать
Колоксая!
Глава 2
Все это годы он сам был занят Высоким: собрал самых могучих
магов и основал Совет Семерых, который должен погасить все войны на
земле, восстановить мир и справедливость, везде нести свет и правду,
однако в его высокую башню доходили вести и о простых людях, которые
не знают, что они - простые, ведь зовут себя тцарами, властителями,
властелинами.
А также эти слухи догоняли его в скитаниях, находили на
вершинах гор, с взрывами хохота долетали от костров, где веселятся
воины, вкрадчивым шепотом вползали в уши во дворцах...
У Миш, как рассказывали редкие гости, от Колоксая родилось трое
сынов: Агафирс, Гелон и Скиф. Все в отца силой и отвагой, все с
детства не знали равных хоть в скачке на конях, хоть в борьбе, все
росли красивыми и любимыми...
...но однажды до них дошел слух, что их доблестный отец умер не
сам, а был отравлен их матерью. Неизвестно, как они отнеслись на
самом деле, все скрыто за стенами дворца, но Гелон и Скиф ушли от
матери, а единственного, кто остался, оскорбленная Миш объявила не
просто наследником, а демонстративно передала всю власть над своей
страной.
Агафирс, став правителем, тут же попытался восстановить с
братьями дружбу. Гелон, который ушел на дикие земли и основал там
город, названный соседями просто Гелоном, постепенно не то, что
простил мать, но с Агафирсом поддерживал почти дружеские отношения,
хотя в прежних землях уже не появлялся.
И только самый младший, Скиф, не простил. Он исчез, никто его
не видел в течении трех последних лет, хотя иногда возникали слухи,
что видели убитым в таких-то землях, женатым на богатой купчихе - в
других, спившимся и умершим от болезней - в третьих.
Сейчас Олег не снимал руки с седла, даже подобрался для прыжка
в седло, но заколебался, повернулся и взглянул в синие глаза.
- И что же? - спросил он в упор. - Для бродяги, что скрывается
от гнева Миш, ты слишком близко от ее земель. В самом деле, прешь на
погибель?
- Я иду к брату, - возразил Скиф. - Там Агафирс.
Олег покачал головой:
- Тебя встретит Миш.
- Она моя мать, - сказал Скиф, но в голосе прозвучала
неуверенность.
- Ты, в самом деле, считаешь, - спросил Олег, - что эти трое
пытались тебя убить из-за твоей драной рубахи... наверное, очень
ценной?
Скиф нахмурился, непривычно черные брови на белом лице
сдвинулись к переносице. Но в синих глазах сверкала прежняя
непримиримая злость. Олег со вздохом забросил поводья на седло.
- Побудь с моим конем, - велел он. - Вы чем-то похожи. А я
поговорю с хозяином.
Через полчаса они выехали с постоялого двора бок-о-бок. Под
Скифом шел поджарый гнедой конь, а самого всадника Олег переодел в
чистую одежду из выбеленного полотна. Скиф предпочел бы доспехи,
пусть хоть из кожи, но Олег заметил, что надо лопать, что дают.
Хорошо, что хоть такое отыскалось. Зато для Скифа купил настоящий
боевой топор. Слегка пощербленный, рукоять пора заменить, но все же
не с голыми руками.
За ними в поводу двигался заводной конь. Справа и слева от
седла колыхались мешки с необходимой в дороге мелочью и одеялами для
ночевки под открытым небом.
Когда выехали из города и отъехали на три-четыре полета стрелы,
Олег, прервав фразу, оглянулся. Во всей его фигуре была
настороженность бывалого воина. Скиф невольно опустил руку на
рукоять топора. Новенькое седло вкусно заскрипело, когда он тоже
развернулся всем корпусом.
Из ворот выехали две телеги, явно селяне отправились за лесом:
кони тяжелые, медленные, но сильные, а также с десяток всадников.
Эти на легких конях, без оружия, едут, не спеша, переговариваются
весело. Один толкнул соседа, тот едва не свалился. Остальные
веселились, размахивали руками, Скиф рассмотрел их смеющиеся лица.
Олег покачал головой, лицо оставалось задумчивым. Скиф
некоторое время ехал молча, но не в его характере долго держать
что-то в себе, спросил:
- Тебя что-то тревожит?
- Да так, - ответил Олег хмуро. - Не люблю, когда
подсматривают.
- Подсматривают?
- А ты любишь? - спросил Олег. - Вот ты думаешь, что никто тебя
не видит, чешешься как свинья о дерево, ковыряешься в носу, достаешь
оттуда жирную зеленую соплю... Убивал бы таких!
Скиф пугливо оглянулся, посмотрел по сторонам, вверх. В синем
небе пронеслась стайка мелких птах. Верещат, машут крохотными
крылышками, затеяли драку совсем как люди. Посыпались крохотные
перышки.
- За нами разве подглядывают?
- Еще как, - ответил Олег. - В корчме, потом во дворе, да
сейчас... Они потому на легких конях и без оружия, что в бой и не
думают. А без тяжелых мечей и доспехов за нами легче.
Скиф зябко передернул плечами. Оглянулся, но всадники далеко,
постепенно отстают. В их сторону никто, вроде бы, не смотрит.
Впрочем, даже если они двое скроются из вида, опытный следопыт
отыщет следы и через месяц, если за это время не размоют ливни.
- Не знаю, - пробормотал он, - с чего вдруг... Столько лет не
замечали, а теперь вдруг! А может быть, следят не за мной?
Олег не ответил, красные волосы под встречным ветерком
трепетали, похожие на раздуваемое пламя горящего дома. Лицо его
показалось Скифу выкованным из светлого, но невообразимо твердого
металла. В зеленых глазах не бушевало пламя, но Скиф видел сильный
ровный огонь, рассчитанный на очень долгое горение.
Он с внезапным холодком понял, что его слова, сказанные просто
так, чтобы уколоть, могут оказаться страшноватой правдой.
Олег иногда подносил к глазам ладонь козырьком, защищая их от
солнца, но Скифу всякий раз казалось, что этот рыжеволосый
всматривается не в даль, а в то, что за далью, что зримо только
богам и тем людям, что бывают равны богам.
- А кто ты? - спросил вдруг Скиф внезапно.
Олег устало пожал плечами.
- Тебе-то что?
- Да так, - ответил Скиф. Он подумал, что на самом деле у него
хватает своих забот, жизнь висит на волоске, к черту этого бродягу в
старой волчовке... но все-таки этот бродяга единственный человек,
кто за последнее лето не пытался обжулить, обмануть, ограбить,
обсчитать в корчме. - Если я не всегда похож на простого бродягу, то
ты - тем более. Мне все время кажется, что ты тоже от кого-то
скрывается, бежишь... Ты убил кого-то из знатных?.. Или ограбил
казну местного царька? От кого ты скрываешься?
- От себя, - ответил Олег.
Всего двадцать лет тому, мелькнула горькая мысль, ему удалось
ценой непомерных усилий свести воедино шестеро самых могучих
чародеев, колдунов и волшебников. До этого между ними шла
ожесточенная война, что не прекращалась ни на минуту. Уговорами,
лестью, хитростью, силой - но удалось! Двадцать лет правят не своими
крохотными мирками... из которых самый крупный не больше мелкого
племени горцев, а всем человечеством. Но почему у него крепнет
ощущение, что за эти двадцать лет счастья на земле вовсе не
прибавилось? Может быть, даже стало меньше?
- От себя? - повторил Скиф непонимающе, - это как? Что ты такое
натворил?
- Я волхв, - ответил Олег горько. - Я всего лишь пытался
сделать людей счастливыми.
Скиф широко распахнул глаза, став до щема в груди похожим на
Таргитая.
- Как это?
- Ну, хотел, чтобы все жили справедливо и добродетельно.
В голосе волхва звучала неподдельная горечь. Скиф расхохотался:
- Вот оно что! Тогда понятно... Мой учитель говорил, что когда
пробуешь людей сделать добрыми, мудрыми, свободными, воздержанными,
великодушными, то неизбежно приходишь к желанию перебить их всех!
Вот потому он и пил беспробудно, только бы его глаза этих людей не
видели.
Олег кивнул.
- Может быть, он прав.
Скиф поинтересовался:
- А почему ты в одиночку? Странствующие всегда сбиваются в
кучи. И безопаснее, и легче. Да и есть с кем словом перемолвиться.
Олег покосился на него полусонно, ответил равнодушно, но
подозрительному Скифу почудились насмешка и намек разом:
- Если странствующий не встретит подобного себе или лучшего,
пусть укрепится в одиночестве. С глупцом не бывает дружбы.
Скиф ощерился:
- А я в друзья и не набиваюсь!
Олег хмыкнул, открыл было рот, но посмотрел на Скифа, засмеялся
и смолчал. Скиф сказал рассерженно:
- Ну, говори! Говори, что хотел сказать!
Олег усмехнулся, голос его стал тише, добрее:
- Лучше отказаться от острого словца, чем от друга. Возможного,
только возможного друга.
Скиф жадно всматривался в простор, что начинался по ту сторону
конских ушей. Места тянулись незаселенные, хотя земля здесь
неплохая, стоило бы жить и возделывать.
Далеко-далеко справа, упираясь вершинами в небо, белели острыми
вершинами горы, а слева, как он уже знал от Олега, небо подпирают
вековые леса, тропок там нет, народ пробирается только по берегам
рек, а дальше в низовьях эти леса часто прерываются топкими поймами,
где кусты растут твердые, как железо, злые. Ни конному, ни пешему не
пробраться, зато зверю тут такое раздолье, что даже бывалые охотники
вздыхают, рассказывая о сокровищах тех дебрей, трясин и непролазных
зарослей.
Там туры ходят не по десятку голов, как привыкли видеть они в
пути, а такими несметными стадами, что редкие счастливчики, кому
удавалось их узреть, не могли даже приблизительно сказать, сколько
же голов видели, а когда идет стадо свиней, то землю нельзя
разглядеть на расстоянии двух-трех полетов стрелы. Медведи здесь
живут сытые, огромные, ленивые, их не боятся даже козы, эти гиганты
чаще всего лежат кверху пузом в зарослях дикого малинника,
лакомятся, а через кусты осторожно пробираются остроухие волки,
высматривают круторогих оленей, но нападают и на опасных лосей, что
ударом переднего копыта нередко проламывают черепа нерасторопным
охотникам.
Зато по суходолу с грозным гулом, от которого дрожит земля,
проносятся грозные табуны диких коней, волшебных, дивных, с
огненными хвостами и глазами лесных зверей. Реки выходят из берегов
от обилия крупной рыбы, а сверху не всегда разглядишь воду из-за
обилия уток, гусей и всего, что плавает, ныряет, ловит рыбу, крякает
и гогочет, создавая свой мир, мир реки.
Когда огромное красное солнце приблизилось к темному краю
земли, Олег повернул коня в небольшую рощу. Из-под корней самого
могучего дуба выбивается родник, а по всей роще видны побелевшие,
как старые кости, сухие ветки. Все еще погруженный в думы, Олег
неторопливо спешился, начал расседлывать коня. Двигался он как муха
на первом морозе, медленно и осторожно, едва не засыпая на ходу, но
Скиф молчал, помнил, с какой скоростью этот красноголовый может
поймать нож и швырнуть обратно.
Хворост сразу исчез в красных языках огня. Сухие прутья часто
щелкали, словно мелкие камешки под копытами тяжелого коня. От
перегретой на день земли тянуло сухим теплом. Олег сидел перед
огнем, сгорбившись, как старик, что-то чертил прутиком на земле.
Скиф придирчиво осмотрел коней, пучком травы потер бока,
стреножил, поискал, чем бы еще заняться, но не нашел и, помывшись в
ледяной воде, вернулся к костру.
Его красноголовый спутник поднял с земли засохший листок.
Зеленые глаза всматривались долго и внимательно. Скифу почудилось,
что Олег видит перед собой необъятную карту, по которой несутся
конные войска, где горят города и веси, а в соседних землях ничего
не подозревающие земледельцы убирают урожай.
Он не выдержал, спросил с насмешкой:
- Лечебная?
- Разрыв-траву, - ответил Олег все так же замедленно, словно
засыпал или разговаривал еще с тремя невидимыми собеседниками, -
называют еще спрыг-травой или скакун-травой... Когда засуха или что
еще, она передвигается с места на место. Не так, как перекати-поле,
а медленнее...
- Как вьюнок?
- Быстрее, - ответил Олег равнодушно, глаза смотрели уже не на
траву, а в костер. Что-то видел, судя по том, как слегка
поворачивались глазные яблоки, - быстрее... как жаба.
- Ну и что? - спросил Скиф уже раздраженно. - Сидеть среди поля
и смотреть, вдруг какая трава поползет? Жизни не хватит! Это ж трава
редкая?
- Редкая.
- Ну вот!
- Ее можно заметить издали, - пояснил Олег равнодушно. - Где
она идет, там лопаются деревья... если наткнется, конечно. Даже
камни - вщент, скалу в состоянии расколоть, если та окажется на
дороге. Да и на тебя, если наползет спящего... гм...
За спинами раздался жуткий хруст. Скиф в испуге подпрыгнул,
обернулся, рука на рукояти топора. Конь Олега выдвинулся из кустов,
блеснули огромные зубы, бодро поедает молодые веточки. Так и
кажется, что вот-вот схватит за плечо могучими челюстями.
Когда Скиф оглянулся во второй раз, ближайшие кусты уже словно
ножом срезало, из земли торчат белые расщепленные прутья, а конь,
как ни в чем ни бывало, сжирает соседний кустарник. Жрет, как траву,
а то время как его конь, а у него хороший конь, деликатно срывает
только самые сочные верхушки трав.
- Что у тебя за зверь? - пробормотал он. - Не понимаю.
- Конь? - переспросил Олег рассеянно. - Да так... Просто конь.
- Ничего себе просто! У меня не такой.
- Мы все не такие, - ответил Олег. - Мы все разные... Эх, как
найти это счастье для всех! Одинаковое.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг