Княгиня деловито распоряжалась, к ней подбегали управляющие, бояре,
сотники, но чувствовалось, что она умеет править умело и уверенно. Однако
Олег то и дело ловил на себе ее взоры, то застенчивые, то умоляющие, а то
и вовсе трусливые.
За ним тоже гуськом ходили бояре, ловили слово, он в последней
попытке отбояриться протолкался к ней:
- Славная Бруснильда! Не делаешь ли ошибку? Все-таки я не княжеских
кровей!
Она просияла:
- Вот и прекрасно!
- Почему?
- Дурни, они ничего не понимают!.. Ты и будешь основателем великого и
славного рода, из которого выйдет много героев, способных завоевывать
княжества, разорять царства, топтать поля врага и уводить в полон женщин и
детей!.. У каждого княжеского рода основателем был либо простолюдин,
наделенный необычайной силой, либо вообще дикий человек из гор, леса или
песков. Самая большая слава ему, самые красивые песни ему, самые
героические песни и легенды - о нем!
- Да брехня это, - отмахнулся Олег. - Мне старый Боромир рассказывал.
Это волхв, у которого я учился...
- Так ты еще и грамотный? - спросила она с беспокойством. В серых
глазах появилась задумчивость, княжна прикусила губку, на лбу безуспешно
подвигалась кожа, пытаясь собраться в складки, потом чудесные глаза
просияли. - Пока что можно об этом никому! И так со всех сторон: почему
пеший, что за мужчина без коня...
- А что рыжий? - осведомился он угрюмо.
Она отмахнулась:
- Это терпимо. И среди рыжих не все уроды. Для мужчины внешность не
главное. Чуть красивше козла - уже красавец. Главное, ты здоровый, как
сарай. Теперь тебя все боятся, а это в жизни главное... Эй, девки! Отвести
нашего дорогого... гос... жениха и правителя в его покои! Воды нагреть,
перины взбить, подмести, пол посыпать душистыми травами!
В тереме стояла радостная суета. Челядь спешно готовилась к великому
пиру, во дворе пока поставили походные котлы, жаровни, торопливо пекли,
жарили, варили, вечером на их место вынесут столы, он видел, как на первом
поверхе беспрерывно грели воду, как цепочкой словно муравьи таскают от
колодцев в расписных ведрах, потом за ним явились сенные девки, щеки как
помидоры, веселые и смешливые, глаза хитрые. Его привели в светлицу, туда
невесть каким образом затащили огромную бадью, шел пар, вода заполняла до
половины, а снизу воду несли еще и еще.
Его раздели, все со смешками и шуточками, усадили в бадью, вода не
горячая, а как раз чтобы расплыться от удовольствия, как тесто на середке
стола. Его поливали из трех серебряных ковшиков, со смешками скребли,
терли, отмывали, чесали, лезли в уши, терли, и не только уши. Взвизгивали
и сами плескались, он терпел, сперва напряженный как струна на степняцком
луке, потом сделал выдох и сказал себе: а почему нет?
Глава 11
А почему нет, сказал себе, когда стоял голый в светлице возле окна,
на него падал яркий солнечный свет, а хитрые девки неспешно вносили
богатые одежды. Примеряли, советовались, заставляли снимать, а лишь затем
отправлялись за другими.
Почему не заниматься чародейством, будучи князем? И учиться проще,
князя учить не так, как ученика... У него сотни слуг, готовых выполнить
любое повеление. Враги будут страшиться, а друзья искать его защиты...
Из раскрытого окна доносились хриплые вскрики воинов. Усталые, мокрые
от пота, как мыши, переплывшие реку Даны, гридни бросались дружно на
обрубки дерева, кололи и рубили, а безжалостный воевода всякий раз находил
их промахи. За что в бою потеряли бы головы, заставлял кидаться на
деревянную чурку снова и снова.
В другое окно тянуло горьковатым запахом смолокурни. Мерно бил молот,
к запаху смолы примешивался человечий аромат горячего железа. Судя по
ударам молота, ковали не мечи, либо плуг, либо простые подковы.
Олег вздохнул, по телу прошла холодная волна. Это странник слаб и
голоден, как птица, но, как птица, и свободен. А князь обязан и сам
упражняться с мечом, и воинов упражнять, и за боярами следить, и кордоны
укреплять, и подать не упустить, и пастбища расширить... и много-много
такого, что не даст голову поднять к небу, а не то что раскинуть мыслями о
вечном и нетленном. Мозгами раскинуть может, на то и воин, а вот мыслью
княжеским рылом не вышел.
Ему кланялись уже как князю, что побил самого Крутогора, это великий
герой, конечно, но герою можно шубу с княжьего плеча и поди охраняй
кордоны, чтобы чужих бил, а в своем граде не буянил, мужних жен не
бесчестил. Этого же княжна приветила, обласкала. Значит, быть под его
рукой, так что поскорее бы присмотреться, угадать, чего от него ждать, на
чем можно проехаться, на чем поймать.
Олег видел везде поклоны, вытаращенные в любопытстве и почтении
глаза. Иные кланялись чересчур усердно, старались попасться чаще, чтобы
заприметил. Он чувствовал, что ему приятно, ведь это он идет с прямой
спиной, а кланяются все, кто попадается навстречу.
Не поклонится только князь соседних земель... мерзавец, что он о себе
думает или не знает еще о судьбе Крутогора, что тоже считал себя великим
героем? Кто кланяется, к тому милость, кто не поклонится - того надо
наклонить так, чтобы сапоги ему поцеловал. И другие князья узрят, что с
покорными да послушными он добр и ласков, а с дерзкими да гордыми, да-да,
с теми сумеет говорить на другом языке.
- На другом, - повторил он вслух, чувствуя, как кровь ударила в
голову, а кулаки сжимаются сами по себе. Если понадобится, то и магия
поможет... Что-то умеет и без обучения! Змея вызвать ли, огненный ветер, а
то и землю трескануть...
Трубы гремели все мощнее, громче, в медном реве слышались ликующие
крики победителей, лязг мечей, сухой стук стрел о деревянные щиты, ржание
горячих коней, крики воинов и сладкие хрипы умирающих врагов.
Вдруг слух болезненно царапнуло. Он вздрогнул, огляделся. Он стоял с
перекошенным лицом у окна, видно и слышно трубачей на городских воротах,
те покраснели от натуги, щеки раздуты, как переспелые тыквы, глаза от
усердия выпучены, как у сов. Один то ли от усталости, то ли слюней
напустил в медное горло, как голодный пес при виде сахарной кости, но
начал выдувать не в лад с другими. Чуть-чуть, самую малость, Олег
чувствовал, что никогда бы не заметил, не ощутил: ну дудят и дудят, он
различает, только если дудят громко или тихо, а все остальное...
Чертов Таргитай, мелькнула горячечная мысль. Если бы не донимал их с
Мраком своим дудением, то так бы и не учуял сейчас крохотный сбой, что как
по сердцу царапнул и сразу разрушил те высшие чары, что набрасывают на
человека музыка или пение.
В металлической пластине, что заменяла здесь зеркало, он увидел свое
отражение: могучий молодой мужик, взъерошенный, полный ярости, растущей
злобы, уже готовый обрушиться на соседей только потому, что те вдруг
когда-нибудь могут захотеть напасть на его земли, увести его скот,
насиловать его женщин! Которых может насиловать он сам, как князь,
властелин этих земель, сел, лесов, двух озер, шести мостов!
Насиловать по праву сильного, который даст потомство более сильное и
здоровое, чем все эти слабые людишки...
- Черт, - сказал он вслух, - опять... Опять!
Он закрыл ладонями уши, ноги с неохотой понесли от окна. Чувство было
такое, что отказывается от большого и сытного ужина, от сеновала с теплыми
и сочными девками, а то, ради чего отказывается, то ли будет, то ли будет
что-то такое...
"Трус я подлый, - подумал он с раскаянием. - Всего боюсь, но из этого
всего нет страшнее откровенного разговора с женщиной. Мужчине дать в лоб
могу, мозгами раскинет на полдвора, но как объяснить этой молодой и
ослепительно красивой, что не хочу в князья, что чего-то бы такого...
такого..."
Бедная девушка тут же в слезах напрыгнет на зеркало, что же в ней
такого, ведь даже на уродинах женятся, неужто она такое страшилище, но
кони ж не пугаются, да и люди говорят, что не страхолюдина, не могут же
все врать!
Он распахнул двери в сени. Молодая девка с готовностью вскочила,
мощно колыхнула спелыми грудями.
- Что изволишь, господин?
Голос был игривый, глазки стреляли по сторонам, не слышат ли, успеют
ли, Олег посмотрел бараньим взором, велел:
- Ну-ка, принеси мою волчовку.
Девка от удивления распахнула рот так, что он мог рассмотреть под нею
половицы. Даже отшатнулась:
- Это... какую?
- Мою, - повторил он раздельно. - В которой я пришел. Из волчьей
шкуры. Не этих серых... что как зайцы шныряют по полям, овец режут, а из
шкуры настоящего волка...
Она разевала рот как рыба на берегу. Глаза от удивления вылезали из
пещер.
- Но княжна велела... На тебе, витязь, лучшая одежка во всем
княжестве! Лучшие девки-золотошвейки трудились, очи при лучине портили,
старались!
- Верю, - сказал он терпеливо. - Но сейчас принеси мне мою волчовку!
Поняла?
Она опасливо попятилась, витязь явно сердился, хотя непонятно за что.
Попробовала объяснить:
- Теперь негоже в этой поганой шкуре на людях-то!.. Ведь встречают по
одежке. Кто силен да умен, кто видит? А одежду издали видно. Эта сияет
так, что как бы вороны не сперли. Только золотое да красное!
- Это дурак красному рад, - буркнул он.
- А умный носит, - парировала она.
Он повысил голос, эту девку не переспоришь, здесь и князья
подчиняются обычаям, которые только для странников да волхвов не писаны:
- Где? Моя? Волчовка?
Она отступила еще, перемена в голосе молодого витязя не нравилась.
- В главной палате. Княжна по совету бояр велела повесить ее над
престолом. Чтобы все видели, в чем пришел человек из Леса, спасший ее
княжество! И каким князем стал.
- В какой одежке теперь, - сказал он понимающе. - Так?
Он раскованно слетел по лесенке, напомаженные маслом волосы
растрепались, встали неопрятными красными космами, как застывшие языки
пламени. Подошвы утопали в мягких коврах и шкурах, на перилах мелькали
резные фигурки диковинных зверей, пахло душистыми травами, но он уже чуял
за стенами простор, свежий ветер и внезапно понял степняков, для которых
высшее счастье вскочить на коня и мчаться по степи, разрывая грудью
встречный ветер.
Задний двор тоже полон челяди, режут скот для пира, но хоть нет
княжны или воеводы, Олег бегом пронесся к забору, прыгнул, ухватился,
перебросил себя на ту сторону, на улице что-то шарахнулось, загремели
горшки. Стены домов замелькали и слились в серую полосу быстрее, чем если
бы мчался на коне.
Когда возникла и начала стремительно надвигаться городская стена, он
не стал высматривать ступеньки и лесенки, подпрыгнул, с разбегу сильно
ударился грудью и коленями, но пальцы зацепились за край, без усилия
встащил себя наверх, сразу соскочил на ту сторону и, пригибаясь, словно по
нему стрелял десяток лучников, метнулся от бревенчатой стены через
вырубленное место к близкому лесу.
Еще ввиду городских стен увидел, как на опушку вышел огромный матерый
лось, брезгливо понюхал воду в крохотном озерке, отхлебнул, огляделся,
принялся нехотя, как боярин в хате простолюдина, цедить воду.
Вроде бы мудрецу пристала неторопливость и даже величавость, Олег об
этом вспомнил уже на спине лося. Тот несся напролом через кусты, колючие
ветви хлестали по голым плечам, прыгал через буреломы, и душа замирала в
страхе, ибо если лось грохнется, то шеи сломают оба...
Ноги лося выдерживали, Олег дважды тыкался лицом в твердые рога,
разбил лоб и разодрал губу. Наконец, когда после долгой бешеной скачки
вдали замаячили хатки уже не из бревен, а глиняные, он понял, что земли
Бруснильды кончились, это уже другое племя, здесь другие правители, а о
нем, скорее всего, пока что не слыхали.
Освобожденный зверь метнулся в лес. Олег проводил завистливым
взглядом. Хотя нет, там надо уединяться, когда наберет мешок, а лучше два,
разных разностей, что не поместятся и не уложатся в голо-ве, а выбросить
жалко. Тогда в пещеру, чтобы все осмыслить, приладить, понять, придумать,
как жить дальше с тем, что узнал, как всем этим пользоваться. Сейчас же
дурак дураком, какие пещеры, какое отшельничество?
Деревья раздвинулись приглашающе. Узнав своего, повели было в чащу,
но вовремя почуяли его новую жажду, бросили под ноги тропинку, что вела
хоть и вроде бы в глубину, но там за лесом новые распаханные поля, новые
веси и даже, может быть, города или хотя бы городища...
Ноги двигались все быстрее, деревья замелькали, он ощутил, что
мчится, как только что мчался лось. Бег - естественное состояние человека,
а в последние дни он ходил как старик, которому не до бега. Сейчас же даже
не разогрелся, ноги отмахивали версту за верстой, только сердце застучало
чуть чаще, гоняло кровь, но дыхание почти не участилось, сила в теле не
тает, даже прибавил в беге, стараясь изнурить свои мышцы, но сила все еще
выплескивалась из ушей.
Когда деревья разбежались в стороны как вспуганные куры, впереди на
просторе зеленели хлебные поля, а дальше виднелся город, обнесенный
высоким частоколом и даже рвом. Правда, дорога к воротам не через мост, но
все же так защищаться легче...
Он снова вспомнил о войне, мир померк, и только сейчас кровь участила
бег, дыхание стало хриплым, а тело ощутило усталость.
На воротах стражи лишь скользнули по нему недружелюбно завистливыми
взглядами: ишь какой рослый и широкий, где такие только и водятся,
сотню-другую князю в дружину, и соседи бы присмирели...
Олег, стараясь держаться незаметнее, пробирался к центру. Если есть в
городе колдун, то обязательно там. Либо при местном властителе, как думают
все, а на самом деле правит именно он, либо вовсе не вмешиваясь в мелкие
делишки не посвященного в высшие тайны люда.
Куры, что как раз переходили дорогу, внезапно с дикими криками
бросились обратно. От их машущих крыльев взвилась тонкая придорожная пыль,
воздух стал желтым. На Олега начали оглядываться совсем зло, кто-то
пробормотал ругательство.
"От Мрака разбегались собаки, - подумал Олег несчастливо, - потому
что видели в нем огромного волка, а от меня разве что куры..."
Вдруг в спину несильно клюнуло. Он оглянулся, непроизвольно дернул
головой, и камень или комок сухой земли пролетел мимо. Мальчишка тут же
скрылся за высоким забором, но краем глаза Олег видел, как еще двое
воровато выглянули в сторонке из-за плетня, в руках камни. Детский
срывающийся голосок выкрикнул:
- Рыжий, рыжий!
- Злой колдун! - поддержал другой.
Олег поспешно двинулся посреди улицы, не драться же с детьми. Он не
тот древний пророк, что за подобные детские крики наслал на шалунов
медведей, и звери разорвали сорок детишек...
Ободренные, незнакомец почти бежит, дети погнались с победными
криками. Олег втянул голову в плечи. Камни и комья твердой земли били в
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг