Блеснула медь рубильника, забурлила вода... И снова побежала
вверх светящаяся точка...
Возле шлюза осталось трое...
Минутное молчание. Видимо, каждый думал об одном: чья очередь?
Впрочем, для Васильева этот вопрос был уже решен.
- Теперь вы, Александр Петрович, - хрипло проговорил Керимов,
словно откликаясь на мысли инженера.
- Нет уж! - силясь улыбнуться, возразил Васильев. - Капитан
покидает корабль последним, ты это знаешь, Ага Рагимович.
Он прислушался и, убедившись, что наружный шлюз автоматически
закрылся после того, как сжатый воздух вытеснил воду из торпедного
отсека, открыл внутренний шлюз:
- Прошу, товарищ Керимов!
- Не пойду, - неожиданно спокойно проговорил старый мастер. -
Какое мне дело до капитанов! Я старый человек, свое отработал. А тебе
еще надо много строить... - Он закашлялся и, еле переводя дыхание,
прошептал: - Послушай меня, старого, Александр Петрович! Мы с тобой
большевики... Ты же понимаешь, кто из нас нужнее...
- Правильно, Керимов! Мы большевики. Так будь дисциплинированным,
как того требует партия. Тебе сейчас приказывает начальник... - Он
помолчал. - Ну?.. Я жду!
Керимов растерянно стоял перед Васильевым, затем, как бы
решившись, обнял Нури, прошептал ему что-то и медленно вошел в
торпедное отделение...
Тихо плескалась вода под ногами. Один за другим покидали люди
подводный дом...
Нури стоял, прислонившись спиной к холодной стальной перегородке.
Он раскинул руки в стороны, как бы в последнем усилии стараясь
удержаться на этом месте, остаться здесь и ни на один шаг не
сдвинуться с места. Нет, будь что будет, он не может покинуть
Васильева!
Вот уже задрожал луч фонарика на лице Нури. Юноша молчал. Инженер
выжидательно смотрел на него.
- Кто-то должен остаться, - наконец проговорил Нури, широко
раскрыв глаза. Он, не мигая, смотрел на свет фонаря. - Вы были на
войне, а я не был... Но я знаю, как наш солдат берег жизнь своего
командира. Это был его долг... Почему вы отнимаете у меня это право? -
Нури выпрямился во весь рост. - Оно мое!.. И я не уйду отсюда, пока вы
здесь!
- Ты слышал мое приказание? - шепотом спросил Васильев.
Нури оглянулся по сторонам, как бы ища выхода, затем ринулся в
сторону, стараясь выбежать из светящегося круга. Васильев схватил его
за руку. Нури вырвался и побежал по коридору. Заметался луч
фонарика...
* * *
Луч прожектора "Калтыша" ощупывал чуть ли не каждую волну: он
искал белые цистерны. Лодки с большим трудом ловили прыгающие шары и
подтаскивали их к борту танкера.
- Открыть люки у всех цистерн! - приказал Агаев.
Шары качались около бортов.
Гасанов, стиснув зубы, бегал по палубе. Где же Саида? Где? В
какой она цистерне?.. Уже открывали четвертую, а ее все не было.
Молодой техник в кожаном костюме вылез из люка и невидящими
глазами посмотрел по сторонам. Гасанов спросил:
- Где Саида?
- Там... - Техник взмахнул рукой и молча опустился на пол.
Отвинтили крышку пятого шара и вытащили оттуда старого мастера
Ага Керимова. Он щурился от яркого света и нетвердыми шагами ступал по
палубе.
Из люка вылез молчаливый штурман подводного корабля. Он деловито
огляделся, сосчитал шары и беззвучно что-то прошептал.
Кто то нетерпеливо стучал каблуками в стенки шара. Матросы начали
торопливо отвинчивать крышку люка. Что там случилось? Стук не
прекращался до тех пор, пока не сняли крышку.
Из люка показалась голова Опанасенко. Он презрительно оглядел
сидящего на шаре матроса с квадратными плечами, подтянулся на руках и
недовольно проговорил:
- Вырос, як бугай, а добрую годыну гайку виткручивал. Треба
швидче робыть! Бисова дытына! - Затем примирительно добавил: -
Закурить есть?
- Огонь с левого борта! - крикнул вахтенный.
- Это девятый! - всматриваясь в темноту, сказал Агаев и спросил у
Гасанова: - Людей там десять?
- Да, - не отрывая взгляда от прыгающих цистерн, ответил инженер.
"Может быть, в этом шаре Саида?.. - думал он, и ему казалось, что
сердце его не выдержит. - Почему ее не выпустили раньше? Она женщина".
Ибрагим уже обвинял всех, кто был там, внизу... Мысли путались, он
ничего не понимал, мучился и ничему не верил.
- Ибрагим Аббасович, - как сквозь шум ветра, услышал он голос
Керимова, - Саида раньше всех была отправлена. Она здесь...
Успокойтесь.
Гасанов спустился по трапу вниз и, держась за цепи, старался
помочь матросам открыть люк еще одной цистерны.
Крышку отвинчивали нестерпимо медленно - так казалось Гасанову.
Наконец открыли люк. Оттуда в полуобморочном состоянии вытащили
Саиду.
Ибрагим, не помня себя, бросился к ней, взял на руки и со слезами
радости осторожно опустил на палубу.
Саида открыла глаза.
- Все? - спросила она, оглядывая каждого по очереди.
Никто не решился ответить.
Еще три шара с открытыми люками бились о борт танкера. Пустая
железная коробка судна гудела, как колокол.
В ближайшей цистерне нашли Нури. Руки его были крепко связаны
ремнем.
С помощью матроса он вылез из цистерны, оттолкнул плечом
протянутую ему кем-то руку и поднялся на палубу. Здесь он встретился
глазами с Керимовым.
- Прости... Видишь... - Нури не закончил и бессильно опустился на
колени. - Синицкий поднялся при мне, - помолчав, прошептал он,
указывая головой на оставшиеся шары.
- А он? - спросил Гасанов, поддерживая Саиду и все еще не веря
тому, что там, внизу, остался человек, который уже никак не может
спастись. - А он? - повторил Ибрагим.
Нури уронил голову на грудь. Люди застыли в тяжелом молчании...
Гасанов навсегда запомнил эту страшную минуту... Белая палуба,
словно покрытая снегом: она блестит под холодными лучами прожектора.
Сидит на этой палубе человек, опустил голову и молчит. Вокруг него
стоят молодые и старые: инженеры, матросы, рабочие... Они тоже молчат.
Никто из них не может произнести ни одного слова.
Слова будто замерзли на губах. У каждого из них еще есть надежда.
Но об этом нельзя говорить. Кто решится потерять ее?..
Ветер свистел над головой, срывал с волн крупные клочья белой,
словно мыльной, пены и бросал на палубу.
Нури развязали руки. Он медленно поднял голову, посмотрел вокруг
непонимающими глазами и приподнялся. Рядом с ним стоял Агаев.
- Товарищ директор... пожар начался в буровой, - задыхающимся
шепотом говорил Нури. - Нефть фонтанировала... Пламя появилось сразу,
как взрыв... Закрыли дверь, пожар не утихал. Сгорели провода связи,
потом провода от аккумуляторов. Всплыть нельзя: держат трубы
буровой... Он решил спасти всех в цистернах. Выпускали по очереди.
Хотели спасти его тоже, но... - Нури задыхался, боясь, что не успеет
сообщить самого главного. - Он не соглашался... Мы остались вдвоем...
Стена раскалилась, дышать нельзя... В торпедном аппарате надо было
включить рубильник. Кто-то должен был остаться... Мне он не
позволил... Потом...
Он наклонился над водой, словно пытаясь что-то увидеть в морской
глубине. Голова его опускалась все ниже и ниже.
Саида бросилась к Нури.
- Не надо, Нури, милый, родной! Не нужно... - Она обнимала его за
плечи и повторяла: - Не нужно, не нужно, родной... Он был для всех
нас... - Саида не выдержала и закрыла лицо руками.
- Зачем так говоришь? - вдруг вскрикнул Нури. - Он жив еще! Он
еще там! Ведь правда? Ну, скажи, скажи? - с отчаянием и мольбой
спрашивал он, словно одна Саида могла ему ответить.
- Да, да... Он жив, жив, Нури...
- Товарищ Гасанов, товарищ директор!.. Послушайте меня... Почему
мы здесь? Скажите, почему? - Нури спрашивал то одного, то другого. -
Спасать надо!.. Я знаю... Нет, не отвечайте мне... Я знаю, это очень
трудно - триста метров глубины. Я сам спущусь в скафандре... - Он
всматривался в суровые лица Гасанова и Агаева, стараясь прочесть в них
ответ. - Ну что же вы молчите? Ведь там такой человек... такой
человек!..
Налетел резкий порыв ветра. Волны загрохотали по железной коробке
танкера.
Оставшиеся у борта шары ударялись о верхнюю обшивку. Один из них
накренился, словно стараясь зачерпнуть открытым люком разбегавшуюся
кипящую пену.
Матросы удерживали прыгающие шары, но волны, словно играя, били
ими в борт "Калтыша".
Вдруг одна из открытых цистерн оторвалась от борта и, подгоняемая
волнами, поплыла в сторону. За ней погналась шлюпка. Все бросились к
борту и с отчаянием смотрели за исчезающим шаром. Шлюпка почти совсем
скрылась в волнах, наконец нагнала цистерну. Матросы закрепили канаты
за поручни и взяли шар на буксир. Шлюпка медленно приближалась к
танкеру.
Ветер со свистом носился по палубе. Волны поднимались все выше и
выше.
Из последней цистерны вытащили моториста. Синицкий, видимо,
остался в шаре, который сейчас буксировала лодка.
Все как будто спасены, кроме капитана подводного дома. Но никто
не хотел верить в гибель Васильева.
- Ибрагим. Ты слышишь меня, Ибрагим? - заглядывая мужу в глаза,
со слезами в голосе кричала Саида. - Ты все можешь. Я верю в это,
верю!.. Неужели спасения нет? Нури говорит, надо спустить водолазов,
поднять дом...
Гасанов отвернулся. Он молчал. Молчали и другие. Агаев стоял с
обнаженной головой, в его руках дрожала фуражка. Наклонившись над
бортом, Пахомов и Керимов смотрели в темную глубину.
- Ты молчишь, Ибрагим? - прошептала в отчаянии Саида. - Ну,
скажите вы, Джафар Алекперович! Скажите! Я не верю, что нельзя этого
сделать...
- Пожар скоро кончится. Не вечно же будут работать кислородные
установки! Огонь задохнется. Васильеву тогда удастся пройти в буровую,
- неуверенно проговорил директор. - А водолазы на такую глубину
опуститься не могут. Вот... Больше я ничего не могу сказать, Саида...
Он уронил трубку, нагнулся и долго искал ее на палубе.
Какое-то странное клокотанье послышалось у левого борта.
Прожектор осветил кипящую воронку. Из глубины выскакивали блестящие
пузыри и с шумом лопались на поверхности.
Вдруг вода закипела, образовался водоворот, пузыри помчались по
стенкам воронки, как бы догоняя друг друга.
- Он затопил буровую, - прохрипел Нури.
Саида широко раскрыла плачущие глаза:
- Теперь... подняться нельзя...
Матросы вытянулись, как по команде "смирно", и сурово смотрели на
крутящуюся воронку... Она постепенно успокаивалась, исчезли пузыри, и
только радужная пленка нефти дрожала, переливаясь в лучах прожектора.
Шлюпка с цистерной на буксире подошла к борту танкера. Матросы в
мокрых робах закрепили цепи на поручнях шара и подняли его вверх.
Нури пробрался к люку и крикнул:
- Синицкий!
Глухо, как в бочке, прозвучал голос. Никто не отвечал.
Быстро спустившись в шар, Нури вытащил оттуда мокрую шляпу.
Синицкого там не было.
Глава двадцатая
ЧТО НАЗЫВАЕТСЯ ПОДВИГОМ?
Васильев чувствовал, что задыхается. Он слышал грохот падающих
камней, словно лавина неслась с горы...
Темнота. Тускло светит лампочка электрического фонарика, словно и
ей не хватает воздуха. Неумолчный грохот и плеск... Неужели все еще
заполняется водой буровая?..
Он помнит, что повернул рычаги и сам открыл краны, для того,
чтобы впустить воду. Это было необходимо, так как в буровой взорвались
новые баллоны с кислородом и начавший уже постепенно затухать пожар
стал разрастаться еще сильнее.
Помнит он, как зашипел выпускаемый воздух, заклокотал пар, вода с
ревом ворвалась в изолированный отсек буровой.
Теперь отрезаны все пути, дом не сможет всплыть наверх...
Тусклый луч фонарика осветил почерневшую от огня стену буровой.
На ней дымилась краска. Васильев приложил руку.
"Постепенно остывает", подумал он и пошел по коридору, освещая
путь желтоватым лучом.
Это последнее прощанье... Через несколько минут он откроет все
кингстоны. Ворвется вода, и все будет кончено... Васильеву казалось,
что лучше встретить смерть мужественно, сразу, не мучаясь, не
задыхаясь, как суслик в заваленной норе. Но в сознании еще теплилась
далекая, неясная надежда.
Инженер вошел в комнату с зеркальным окном черного иллюминатора,
потушил фонарик и стал смотреть, как светится фосфоресцирующими огнями
подводный мир.
Проплывали, словно призраки, диковинные глубоководные рыбы; чешуя
их светилась... Одна подплыла к окну и уставилась на Васильева
немигающими глазами, похожими на зеленоватые виноградины.
Васильев поднялся вверх по винтовой лестнице и зашел в
штурманскую рубку.
Здесь было все, как и прежде. Стояли приборы, покрытые чехлами,
светилась в темноте стрелка большого компаса... Инженер поймал себя на
невольном движении: ему захотелось поправить завернувшийся край чехла
у локатора.
Он по привычке проверил, выключены ли все приборы, провел пальцем
по стеклу компаса - нет ли пыли... Не верилось, что через несколько
минут подводный дом станет склепом в морских глубинах...
Дышать становилось тяжелее. На сколько же времени хватит воздуха?
Васильев боялся об этом думать.
Вот он снова у себя в кабинете. Сел за стол, положил фонарик.
Развернул тетрадь на последней странице, посмотрел дату: "30
сентября", взял карандаш.
"Что можно сейчас написать?.. Кто это прочитает? - мелькнула
мысль. - Однако тетрадь с записями найдут, если когда-нибудь поднимут
подводный дом. Записи, наверное, пригодятся тому, кто станет
восстанавливать его. Здесь указаны все недостатки конструкции..."
Можно, не задумываясь, отдать всю свою жизнь только затем, чтобы
на один день придти в институт и сказать: "Дорогие друзья, вот здесь
ошибки, здесь я не додумал, здесь я не учел. Надо их исправить, и
тогда подводный дом станет тем, чем он должен быть..."
"Пусть моя тетрадь хоть в какой-то мере этому поможет", подумал
Васильев и встал.
Он знал, почти был уверен, что тетрадь обязательно найдут... его
тоже. Что при нем останется? Он осмотрел карманы своего костюма,
выбросил ненужные записки, застрявшие в уголках билеты московского
метро, пригласительный билет на праздник в институт...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг