принял его всерьез. Странно ведет себя Женечка. Чего он медлит?
А Женя смутился еще больше. Готов был провалиться сквозь пол каюты,
только бы остаться наедине с Надиным письмом и, главное, не чувствовать на
себе испытующих глаз друзей.
Чтобы как-то собраться с мыслями, Журавлихин рассматривал штемпель
авиапочты, даты и номера почтовых отделений, но видел только одну ласково
звенящую фамилию Нади рядом с ее домашним адресом. Вспомнил ночь на
берегу, у маленькой пристани, когда рвал письмо. Клочки его плыли по
черной воде, как крупные нетающие снежинки. Значит, Надя написала первой,
и это особенно волновало Журавлихина.
Конверт был из плотной бумаги. Неповинующимися пальцами Женя старался
вскрыть письмо, но бумага казалась пергаментом, выделанным из кожи.
Друзья сочувственно смотрели на Журавлихина, и каждый из них понимал,
что предложить свои услуги по меньшей мере бестактно, Женечка не выпустит
драгоценность из рук. Наконец он вынул из конверта сложенный в несколько
раз большой лист. К удивлению и Левы и Митяя, он был похож на подробную
анкету, разлинован на отдельные графы, вопросы напечатаны на машинке.
Журавлихин пробежал их глазами и, сдерживая невольный вздох, протянул
Митяю.
Это был перечень вопросов к телезрителям. Начались новые
экспериментальные передачи. Так вот, Институт электроники и телевидения
просит ответить на вопросы о дальности и качестве приема. Вверху
вопросника адресованные Журавлихину несколько строк, в которых Надя
сообщает о личной просьбе Пичуева следить за опытными передачами. Вот и
все.
Митяй пожалел, что задержал письмо. Час назад загадка феноменальной
дальности Московского телецентра была бы разрешена. Впрочем, нет пока еще
ничего неясного. Экспериментальные передачи Института электроники и
телевидения должны были приниматься далеко, иначе зачем же присылать
вопросник в Казань? Но каким же путем достигнута эта дальность?
Буквально становятся на голову привычные Митяю представления о
телевидении, рушатся законы поведения ультракоротких волн. Все это никак
не укладывалось в сознании. Студент-отличник, ему уже давно были известны
строгие и проверенные формулы распространения радиоволн. Он их, если так
можно сказать, глубоко прочувствовал, причем творчески, экспериментально.
Формулы казались ему живыми и, главное, абсолютно справедливыми, особенно
после испытаний разных передатчиков в поле, в лесу, в городе. Все
получалось как надо, как в учебнике, - и вдруг такая неожиданность!
- Чуть-чуть проясняется, - задумавшись, проговорил Лева. - А как же...
это самое... псы во фраках и остроголовые? Мне помнится, я не встречал
их у Нади в лаборатории.
- Двадцать копеек, - недовольно буркнул Митяй.
Так оценивал он Левкины потуги на остроумие. "Словечка просто не
скажет, все с ужимкой. Проясняется... Вот чудак человек, голова - два уха.
Где он ясность нашел? - Митяй укоризненно глядел на Леву. - Наоборот,
теперь уже все перепуталось, академики не разберутся. Теория вверх ногами
поставлена, а для Левки шуточки".
В письме из комитета комсомола говорилось, что "Альтаир" будут искать
не только трое студентов, но и некоторые радиолюбители Поволжья. Комитет и
студенческое научное общество обратились в радиоклубы разных городов с
просьбой к любителям, занимающимся ультракороткими волнами, установить
радионаблюдение за путешествующим "Альтаиром". На своих приемниках они
должны слышать ежечасные пятиминутные передачи. Правда, не всегда микрофон
будет улавливать разговоры или шумы, но что передатчик включен и работает,
опытному любителю убедиться нетрудно. Высоко поднятая антенна и
чувствительный приемник позволят услышать "Альтаир" на расстоянии в
несколько десятков километров.
К сожалению, волна "Альтаира" была очень коротка и таких приемников в
Поволжье мало. Редкие любители строили их для себя. Однако сделать их
легко, и два радиокружка в городских Домах пионеров уже откликнулись на
просьбу московских студентов. Конечно, надо помочь, приемники будут
собраны за два-три дня. Возможно, что кому-нибудь из дежурных операторов и
удастся определить местоположение "Альтаира", о чем мгновенно будет
сообщено в местный радиоклуб. Ну, а уж там бывалые радисты как-нибудь
сговорятся с Московским радиоклубом. Дело простое.
Журавлихин искренне обрадовался этому сообщению и даже позабыл о другом
письме, то есть о своих личных неприятностях. Вероятно, Надя обиделась,
потому что он не подает о себе весточки, а девичья гордость не позволяет
ей написать первой. Прислала вопросник - хватит, понимай, как знаешь.
В этих серьезных и очень тонких делах Женя решил разобраться сегодня
же, но не так, накоротке, а на свободе. Сейчас все его внимание было
поглощено письмом из комитета. В самом деле, правильно решили ребята,
обратившись к коллективу. Что могут сделать три студента, посланные
вдогонку за аппаратом, даже если он показывает берега и пристани?
Радиолюбителям-волжанам, знающим каждый поселок, каждое судно на своей
реке, достаточно услышать название городка, деревни или теплохода, как
любой из них, сопоставив все эти данные, может догадаться, где сейчас
плывет теплоход с "Альтаиром", чего до сих пор студентам не подсказали ни
карты, ни путеводители. "Прекрасное решение! Молодцы ребята!" - подумал
Женя о своих московских товарищах, с легким сожалением, что не он это
предложил.
Когда же он высказал свою радость Митяю и Леве, то почувствовал, что
они никак не разделяют ее, молчат.
Митяй устало закрывал глаза, будто ему очень хотелось спать (сегодня
встал чем свет, веки не расклеишь). Лева откровенно выражал свой интерес к
тому, что делалось за окном каюты. А там ничего примечательного не было:
серо-голубое тусклое небо и вода, разделенные узкой шероховатой чертой
берега.
- Глубокая мысль! Настоящее понимание! - восхищался Женя. - Вы, чудаки,
не представляете себе, что из этого дела получится, - Он уперся руками в
узкий столик каюты, принимая позу привычного докладчика. - Основная суть
не только в помощи коллектива. И на Волге и в других местах страны
любителям нужно изучать ультракороткие волны, которые используются во
многих отраслях нашего хозяйства... Им нужно...
- Погоди, - перебил его Митяй. - Мы знаем, что им нужно. Ты скажи, что
нам теперь делать.
Женя поспешно убрал руки со стола и опустился на диван.
- Как что? Я говорил насчет радиолюбителей. У них появится спортивный
интерес к ультракоротким волнам. Действительно, каждому приятно найти
путешествующий передатчик. Ведь это вроде технического соревнования.
Ради такого дела стоит построить приемник. Ну, а мы обязаны тоже
искать...
- Тебе, Женечка, хорошо, ты чистенький, ни в чем не виноват, - наконец
высказался Лева со всей откровенностью. - Кто должен найти аппарат?
Усиков и Гораздый, презренные растяпы, или это самое... пионер Ваня
Капелькин?
- Найдет и утрет нос вполне взрослым мужикам, - горько усмехнувшись,
заключил Митяй.
Журавлихин рассердился, что с ним случалось редко, и шлепнул ладонью по
дивану.
- Вы что же, славу не хотите делить с этим... как его... Капелькиным?
- Сказал тоже... слава! - лениво отмахнулся Митяй. - Не до жиру, быть
бы живу. Ты думаешь, нам приятно, поджав хвост, возвращаться к ребятам?
- Эгоизм чистейшей воды, - так определил Женя повеление своих друзей.
Но в голосе его прозвучала некоторая неуверенность, чем и
воспользовался Усиков.
- Конечно, - согласился он, - пришпилить ярлычок нетрудно. Мало того,
что мы сами себя поносим последними словами, ты еще нас донимаешь.
Соревнование, говоришь? Пожалуйста! Мы разве... это самое... против?
Но, Женечка, милый, - ласковым хитрецом прикинулся Лева, - если
разобраться по-человечески, кто должен победить в этом соревновании?
Пострадавшие радиозубры или мальчонка, слепивший за два часа приемник на
фанерке?
- Ну ладно, пусть зубры. - Женя отвернулся к окну. - Вам предлагают
помощь, а вы спорите, кто первым разорвет ленточку на беговой дорожке.
- От помощи не отказываемся, - заярил Митяй, причесывая свою жесткую
шевелюру, - но ты должен понять, что для нас это не спорт, а дело чести.
Журавлихин не возражал, уверенный, что прежде всего важна конечная цель,
то есть найти "Альтаир", а кто это сделает, не столь существенно. Если в
поисках примут участие многие любители - прекрасно. А если его найдут
виновники всей этой истории, то лучшего и желать нельзя.
В окно каюты заглянуло закатное солнце. Лева первым вышел на палубу. За
ним лениво поплелся Митяй. Он все еще беспокоился за исход "технического
соревнования", отчего был скучен и мрачен. Журавлихин задержался в.
каюте. Ему было приказано надеть пальто - вечер сырой.
Теплоход шел Жигулями. Известковые, слоистые горы подступали к самой
воде, точно сделанные из пастилы, так называемой "белёвской", кремового
цвета с коричневыми прожилками, Лева любил ее с детства. Но первое
впечатление обманчиво. Горы были многоцветными, слои не только коричневые,
а и голубые, кирпично-красные, золотистые.
Скалы, озаренные солнцем, как бы светились изнутри. Они нависали над
водой, готовые сорваться вниз. А чуть выше шумели ели, березы поднимались
из расселин, сосны росли на голых камнях.
На склонах темнели пещеры. Вначале они представлялись Леве загадочными,
овеянными славой далекой старины. Не в них ли прятались храбрые молодцы
понизовой вольницы? Нет, многие пещеры появились недавно, в них добывают
известь. Грохочут камни, скатываясь по желобам.
У причалов застыли припудренные белой пылью громадные, как киты,
широкомордые баржи и терпеливо ждали погрузки.
Но Лева ждать не умел. Он знал, что путь этих барж недалек. Доверху
наполненные известью, они скоро причалят к пристаням, где работают десятки
тысяч молодых и старых советских людей. Вскоре и Лева увидит эти места.
Захотелось узнать поточнее. Лева побежал разыскивать помощника капитана.
Оказывается - что Леву очень обрадовало, - теплоход задержится возле
Куйбышевской ГЭС до самого утра. Ребятам это было особенно важно.
Поднявшись на гору, они могли принять "Альтаир".
Наконец Левку поймал Митяй и предложил пообедать, как подобает всякому
уважающему себя человеку. Потом будет некогда.
В коридоре встретили Афанасия Гавриловича. Он тащил в каюту целую
корзину еще горячих раков. За ним, в предвкушении великолепного пиршества,
следовали бывшие преферансисты и официант с подносом, уставленным
бутылками пива.
Была у профессора маленькая слабость - обожал раков. В Москве он искал
их по всем магазинам, заказывал по телефону, просил своих друзей волжан
прислать с оказией "хоть сотенку в мокрой тряпочке. От Горького одна ночь
езды. Выживут". Сейчас ехал в Ростов. Вот где, говорят, раки!
Короли раков!
Дочь Набатникова, молоденькая учительница, окончила в Москве
педагогический институт и вместе с мужем-агрономом была направлена в село
недалеко от Рязани, Афанасий Гаврилович приезжал к ним прошлым летом.
Вместе с зятем ловил в Оке раков, а потом надоумил председателя колхоза
организовать там нечто вроде "раковой фермы". Скоро у колхоза появится
новая статья доходов.
- Что? Обедать? - удивился Набатников, встретив ребят. - И это вы
говорите такому ракоеду, как я? Идемте с нами.
Митяй и Лева хотели было воспользоваться предложением, но Женя сурово
взглянул на них и вежливо отказался. Неудобно, все-таки нужно чувствовать
и понимать, что есть известное расстояние между Левкой и обществом
старших. У них свои интересы, свои разговоры. На подносе покачивается
графинчик с водкой. Ясно, что она не предназначается для мальчишек.
Заметив косой взгляд Жени, Набатников не настаивал. Действительно,
графин мальчуганам не очень-то подходит. Он забежал в каюту, взял у
официанта тарелку и, выбрав самых крупных раков, отправил ребятам на стол.
- Садитесь со мной, - предложила Зина, когда они вошли в ресторан.
Затем спросила, не удалось ли поймать волну "бродячего телеглаза", и,
услышав отрицательный ответ, посочувствовала:
- Жалко мне вас. Если в Жигулях ничего не получится, попросим летчиков.
В Куйбышеве меня знают. Свои ребята, помогут.
Зина уже заканчивала обед, сейчас вылавливала из компота чернослив.
Женя смотрел на нее и думал не о помощи летчиков, а о девушке с теплым,
отзывчивым сердцем.
В салон-ресторан вошел человек в сиреневой полосатой пижаме. Его
иссиня-черные волосы курчавились на висках. На затылке просвечивала
маленькая, с пятачок, лысинка. Человек расправил над ней пышную прядь и
сел за большой стол посреди салона.
- Мишук! - громко крикнул он в открытую дверь. - Папа тебя дожидается!
Из коридора, подпрыгивая на одной ноге, выбежал шестилетний мальчуган в
матроске, взгромоздился на стул и поставил перед собой заводной автомобиль.
- Хочу мороженого, малинового... - капризно заныл мальчик.
Он крутил головой, болтал ногами и всем своим видом старался показать,
что все ему надоело и все не нравится.
Отец мягко убеждал его: Мише сначала надо обедать, а потом уже есть
сладкое. Но сын оставался непоколебим, зная, что ему долго перечить не
будут.
- Ну, я тебе самолет куплю, - уговаривал папа.
- Где купишь? - пищал юнец. - Врешь, обманываешь! Тут магазинов
игрушечных нету...
Довольный отец, улыбаясь, посмотрел на присутствующих: видите, мол,
какой сообразительный мальчик, его не проведешь!
- Приедем в Куйбышев - и куплю, - продолжал он уговаривать. - Надо хоть
немного скушать!
Наконец после долгой осады мальчишка устал и за несколько ложек супа,
которые обещал проглотить, выторговал себе не только самолет, но и паровоз
с вагонами.
За этой сценой с интересом наблюдали студенты и Зина. Она мрачнела,
уткнувшись в чашку с компотом. Лева отворачивался, краснел, а Митяй сжимал
под столом кулаки, готовый по-своему накормить шестилетнего властелина.
Митяй обожал ребят. Все мальчишки с соседних дворов ходили за ним
толпами. Как же иначе? Он был организатором ребячьей футбольной команды,
наисильнейшей в районе. Это он построил во дворе турник, повесил кольца и
научил ребят заниматься гимнастикой. Он был их товарищем, другом и
советчиком. А тут этому визгливому отпрыску ничего не посоветуешь - папаша
на страже.
Журавлихин был в смятении. Ведь совсем недавно он соглашался с
Набатниковым о недопустимости равнодушия к людям - все равно к знакомым
или незнакомым. Афанасий Гаврилович требовал активного вмешательства в
воспитание юных граждан, смело указывая на их ошибки, на недостойное
поведение в общественном месте. "И что же? - спрашивал себя Женя. - Вот
он, живой пример, когда надо подсказать папаше, как не надо относиться к
сынку. На глазах у всех он коверкает характер мальчишки. Из таких
вырастают себялюбцы, стяжатели, молодчики вроде вчерашнего танцора. Так
почему же я молчу? Ведь нелепо, противно. И все это понимают - и все
молчат".
Журавлихин знал, что у Набатникова нашлось бы смелости прямо высказать
самодовольному отцу справедливые и резкие слова. Не сейчас, а позже, на
палубе, Афанасий Гаврилович постарался бы познакомиться с ним, завести
разговор о воспитании, а потом убедительно доказать, к чему приводит
родительская слепота.
Однако, когда Женя себя представил в роли советчика, ему сразу стало
скверно. Молодой отец изумленно вскинет вверх черные дуги бровей: "А
вы-то, собственно говоря, здесь при чем?" - и пошлет безусого
доброжелателя к черту. Трудная жизнь! Видишь плохое, нездоровое, а по
молодости лет сказать не решаешься (ведь он же не Левка, "инспектор
справедливости"). Неудобно перед старшими: они вправе обижаться. Могут
вежливо, с улыбочкой заметить, что ты нахал и выскочка. Тяжело молодым!
А где же выход?
Отводя глаза в сторону, чтобы не встретиться с вопрошающим взглядом
Зины, Женя торопливо глотал куски творожников, не ощущая в них никакого
вкуса.
Зато мальчишка, выпросив все, что ему нужно, обедал с завидным
удовольствием. Его повелительный голос и нетерпеливый стук ложки по
тарелке заполняли весь ресторан. Вспомнив обещанное, потребовал мороженое,
но только малиновое, и когда сказали, что его уже нет, истерично заревел.
Видавший виды официант пожимал плечами, отворачиваясь к окну. Папа
готов был сам превратиться в сладкое, тающее мороженое, лишь бы угодить
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг