серьезно пострадать.
- Я плохо разбираюсь... - старался увильнуть Тимофей от прямого ответа.
Дерябин возмутился:
- А ты, друг, не юли! В чем это ты не разбираешься? Кому-кому, а
Бабкину должно быть известно, необходима батарея или нет! Доложи своими
словами, ежели потребовалась твоя консультация.
Отступать было невозможно, Тимофей краем глаза взглянул на начальника.
На губах совершенно непонятная улыбка, а брови сердито сдвинуты. Кто
его знает, что у него на уме, какие планы?.. Почему он так настаивает?
- Батарея все-таки нужна, - вымолвил техник, стыдливо потупившись.
Поярков недоуменно пожал плечами.
- Обойтись нельзя?
- Я так думаю. - Бабкин еще ниже опустил голову.
- Ты это всерьез? - спросил Дерябин и от неожиданности присел на корпус
двигателя. - Как нельзя обойтись?
Ничего не понимал Тимофей. Чем же расстроен начальник? Разве не такого
ответа он ждал? Бабкин расстегнул воротник. "Как жарко в этой проклятой
трубе! От солнца, наверное, раскалились стенки. Нет, не обманывай себя,
Тимофей, здесь прохладно, но ты как в огне... от стыда".
Борис Захарович во всем доверял новому технику. Приборы, которые он
устанавливал в отсеках летающего диска, разрабатывались в девятой
лабораторий. С ними Дерябину еще не удалось как следует ознакомиться -
времени не хватало. За короткий срок Бабкин показал себя как нельзя лучше.
У него были знания, практика, разумная инициатива, искренняя любовь к
своему делу, примерная дисциплина. Короче говоря, начальник второй
лаборатории Дерябин мог гордиться своим помощником. Этот парень не
подведет.
Вот почему у Бориса Захаровича не было оснований сомневаться в
правильности утверждения Бабкина. В девятой лаборатории он долго возился с
новыми, мало знакомыми Дерябину аппаратами, сам придумал схему
электронного прерывателя. А если так, то кто же должен знать лучше
Бабкина, нужна ли при установке этой аппаратуры дополнительная батарея?
Старый специалист понимал, какие странные и неприятные явления - вой,
свист, трески - могут возникнуть в приемниках и разных электронных схемах,
когда они все связаны общим питанием. Видно, Бабкин этого и боялся.
Недаром появилась отдельная батарея.
- Ну, значит, не судьба, - помолчав, сказал Борис Захарович и, как
всегда, чтобы успокоиться, стал протирать стекла очков. - Не повезло нам,
товарищ Пичуев. - Он обернулся назад и, не видя его, крикнул в темноту: -
Да где же вы?
Вячеслав Акимович стоял поодаль, чувствуя себя лишним в разговоре о
дополнительной батарее. У противоположной стороны двигателя еле
различалась плотная фигура его конструктора. Так же как и представитель
телевизионного института, он молча выжидал, чем кончится спор. И тому и
другому хотелось получить согласие Пояркова на то, чтобы дополнительно
нагрузить летающую лабораторию. Впрочем, сейчас уже не было никакой
надежды, коли речь шла о пустяковой батарее, весом в полсотни килограммов.
Пичуев появился из темноты, и Борис Захарович представил его Пояркову.
При упоминании о телевидении лицо конструктора болезненно передернулось.
- Успокойтесь! - Борис Захарович похлопал его по плечу. - Миллионы
будущих телезрителей претендуют всего лишь на сто килограммов.
Поярков нетерпеливо застучал ногой по звенящему полу.
- Может быть, они вам подсказали, какую аппаратуру снять? Не обойдутся
ли они без метеоприборов вашей лаборатории? Тогда - пожалуйста! Мне все
равно.
- Шутки в сторону! - Дерябин вынул из кармана блокнот. - Я шел сюда с
готовыми расчетами. Думал, что удастся сократить вес всего нашего
хозяйства. Например, убрать дополнительную батарею, заменить мощный
генератор и еще кое-что по мелочам. Глядишь, и выгадаем сотенку...
Приподняв колючие брови, Поярков наморщил лоб.
- Новое дело! Чего же вы артачились, когда я сам предложил выбросить
батарею?
- В том-то и загвоздка. - Борис Захарович перелистывал блокнот. - Эта
батарея висит у меня камнем на шее. Если ее выбросить, то придется заново
возиться с регулировкой. Не успеем.
Бабкин слушал этот разговор, чувствуя, как у него отнимаются ноги. Он
понимал, что следует сейчас же признаться: "Произошла ошибка, не судите
строго. Батарею я зря сюда затащил, для перестраховки. Потом побоялся
возразить начальнику, хотел угадать его мнение, но и тут ошибся..." В
голову лезли всякие дипломатические уловки и хитрости. "Можно предложить
испытания аппаратов без батареи и при этом, что совсем нетрудно, найти
хоть маленькую неполадку, - думал он. - Тогда надо заявить, что именно
такой пустяк и заставил меня осторожничать... Нет, как же это я,
комсомолец, - и вдруг обманщик, трус? С ума сойти можно!"
- Батарея... не обязательна, - наконец прошептал он пересохшими губами.
- Она на всякий случай...
Бледнея и смущаясь под суровым взглядом Бориса Захаровича, Тимофей
каялся. Это было противно, как оскомина на зубах, и, что самое главное,
болезненно стыдно. Никогда такого не повторится!
Пичуеву хотелось поскорее забыть о неприятном инциденте, свидетелем
которого он невольно оказался. Тут, как говорится, дела семейные. Пусть
старик сам в них разбирается, а его, инженера Пичуева, сейчас интересует
другое. Если верить технику насчет батареи, то уже появляются какие-то
проблески надежды. Важно зацепиться. Нашли пятьдесят килограммов, а там
Борис Захарович еще отвоюет столько же у своих друзей метеорологов. Он
здесь почти хозяин, ему и карты в руки.
- Завтра же проверю необходимость отдельной батареи, - говорил Дерябин,
подводя первые итоги летучего техсовещания представителей трех институтов.
- А вообще, постараемся выкроить нужные нам сто килограммов.
- Может, и для нас найдете? - на всякий случай спросил конструктор
двигателя. Это была его последняя надежда.
Даже Поярков рассмеялся. "До чего же настойчивый дядя! Трудно работать
с такими людьми, но полезно. Они тебя никогда не оставляют в покое и часто
требуют невозможного. Нет, это неточно. Лучше сказать: "почти
невозможного". Разве не так?"
По коридору бежал человек. Под ногами упруго вздрагивал и звенел металл.
- Товарищ Поярков! - гулко, как из железной бочки, послышался голос. -
От-клик-ни-тесь!..
Бабкин поспешил ответить за него.
В блестящей трубе запрыгала чья-то тень.
- Вот... начальник... просил, - запыхавшись, говорил щупленький
паренек, протягивая записку конструктору. - Приказал аллюр три креста. -
Он поднял недоуменное лицо и простодушно осведомился: - Аллюр - это чего
значит?
Поярков не слышал вопроса, несколько раз перечитал краткое послание
начальника метеоинститута, вскинул вверх упрямые брови.
- Приказано предельно облегчить нагрузку лаборатории, - сообщил он. -
Снять все возможное и невозможное. Освободить ячейки для аппаратов
Набатникова. Перед отъездом он просил что-то проверить. Дело срочное,
важное. Испытания послезавтра. Сейчас приглашаемся на совещание.
Пичуев растерянно взглянул на Бориса Захаровича. Все рухнуло, биллионы
будущих телезрителей, о которых мечтали инженеры, пусть набираются
терпения. До них еще не дошла очередь.
* * * * * * * * * *
Только к вечеру после памятного посещения летающей лаборатории Пичуев
приехал домой. Ему не хотелось возвращаться в свой институт. Что он может
сказать директору, когда так хорошо начавшиеся переговоры об испытаниях
телевизионной установки в конце концов не привели ни к чему?
Удрученный он сел в свою "Победу", выехал на Ленинградское шоссе,
проскочил мимо Новопесчаной улицы, куда ему было нужно свернуть, и
помчался дальше. Быстрая езда успокаивала инженера, отвлекала от
неприятных мыслей, и после трудового дня домой он возвращался свежим, "как
огурчик", - так говорила мать Вячеслава Акимовича, встречая его на пороге
квартиры. Сегодня она не могла этого сказать. Слава - а он для нее всегда
останется человеком без отчества - выглядел усталым, озабоченным,
рассеянно поцеловал ее в лоб и прошел в кабинет.
Машинально развязывая галстук и переодеваясь в домашний костюм, инженер
думал о сегодняшней неудаче. Разговоры с Поярковым, затем с директором
метеоинститута ни к чему не привели. Вячеслав Акимович вместе с Дерябиным
помчались в министерство. Там выслушали внимательно, вежливо, но после
консультации в техсовете все же согласились отложить испытания
телевизионных устройств. Если бы раньше сообщили насчет этих возможностей
и запланировали испытания, то, конечно, и результат был бы другой. А
сейчас надо вооружиться терпением. Вероятно, месяца через три после
дополнительных исследований, требуемых Набатниковым, после проверки
аппаратуры некоторых других институтов - они давно ждут своей очереди -
можно возвратиться и к вопросу о телевидении.
"К тому же я не понимаю причин этой спешки, - заключил свою речь
уважаемый представитель главка. - Чем вызвана подобная скоропалительность?
Не думаю, что она будет содействовать высокому качеству испытаний.
Поставим их в план будущего года".
Конечно, Пичуев соглашался с этим, серьезные испытания готовятся
месяцами, а не днями. Но он был настолько взволнован близким решением
труднейшей задачи, что любое промедление казалось ему смерти подобным.
Кстати, тут примешивалось и личное. Вячеслав Акимович хотел просить
директора института изменить план лаборатории, которой он руководил.
Работа по цветному телевидению на большом экране скоро будет закончена.
Нельзя ли предусмотреть в плане новое задание по увеличению дальности?
Этим Пичуев займется с удовольствием. Еще бы! Самое главное направление!
Но эта работа только тогда займет подобающее ей место в плане, если
предварительные испытания аппаратуры на летающем диске покажут жизненность
данной системы.
Не мог Вячеслав Акимович аргументировать этим, доказывая необходимость
срочных испытаний. Не мог он выдвинуть и еще один довод, о котором много
думал за последние дни. С точки зрения научной и практической инженера
интересовал путешествующий передатчик, потерянный студентами. Нельзя ли
его принять на большой высоте? Конечно, Пичуев не предполагал подниматься
в кабине летающего диска на высоту в двести километров.
Современные устройства позволяют управлять приемниками на расстоянии.
Принятые в диске сигналы телевидения - скажем, с "Альтаира" -
возвратятся на Землю через маленький передатчик. Вячеслав Акимович отлично
представлял себе эту систему и видел ее, как на чертеже. Надя будет сидеть
возле телевизора, ловить передачу с диска. На экране появится не туманное
изображение Земли с высоты ионосферного полета, а другая картинка, из
которой можно узнать, что делается перед объективом "Альтаира". Смущала
лишь его маленькая мощность, но расчеты показывали, что, если приемник
поставить в диск, прием "Альтаира" будет вполне возможен.
Суховат был Пичуев, но доброжелателен и, конечно, хотел помочь
студентам. Жалко будет, если труды их пропадут даром и аппарат затеряется
где-нибудь на складах. А это вполне возможно. Кому же придет в голову, что
такое хитрое устройство принадлежит студенческому научному обществу одного
из московских институтов? Да не только труды пропадут, пропадет и плод
незаурядной смекалки молодого коллектива. Как известно, Вячеслав Акимович
не любил слово "изобретательство", хотя в глубине души и чувствовал, что
некоторые элементы "Альтаира" очень близко подходят под это понятие.
Надо бы поскорее найти "Альтаир", но, как ни странно, Пичуеву хотелось,
чтобы "передающая движущаяся точка" нашлась не сразу и, если возможно,
прочертила свой путь от Москвы до Каспия. Интересы науки превыше всего.
Мощность "Альтаира" известна, остальные данные тоже, поэтому, принимая
его на многокилометровой высоте, можно проверить все, что интересовало
Вячеслава Акимовича как с точки зрения теории, так и практического
развития новой системы "настоящего дальновидения".
Он решительно тряхнул головой, как бы желая отбросить все эти думы, что
волновали его последние дни, и прошел в столовую, к телевизору. Аппарат
был новой, совершенной конструкции, мог принимать разные волны, и
поставлен в квартире Пичуева для контрольного приема. Инженер щелкнул
выключателем. На экране нехотя расплывалось светлое пятно, послышалась
музыка.
Торопливо, не в силах поспеть за стремительным многообразием нашей
жизни, кинокадры показывали события последних дней. На юге началась уборка
урожая. На одном из заводов появился талантливый изобретатель.
Выведен новый сорт хлопка. Найдена древняя рукопись. Молодой спортсмен
поставил мировой рекорд в беге на средней дистанции...
В искусстве кино Пичуев больше всего любил хронику. За десять минут он
мог проехать в разные места Советской страны, побывать за рубежом и хоть
одним глазком взглянуть на то, что делается в мире. Поэтому ему казалась
особенно близкой исследовательская работа в области телевизионного
репортажа, которой занималась соседняя лаборатория, правда пока еще робко.
Пичуев считал, что у этой новой техники больше возможностей, чем у кино.
Хроника передается сразу же, отпадает процесс обработки и размножения
пленки. Но дальность, дальность! Вот основная преграда!
Вячеслав Акимович вышел на балкон, заплетенный бобами.
Цвели настурции и табак.
Москва сияла огнями. Внизу мигали фары машин. Они то появлялись, то
исчезали за поворотом. На противоположной стороне улицы высился
многоэтажный дом. Двери балконов были открыты. Иногда в них показывались
силуэты. Люди входили и выходили, стояли, облокотившись на перила, любуясь
привычной, но всегда волнующей и новой картиной вечерней столицы. В небе
застыли созвездия кранов. На самом верху одного из них пылало голубое
пламя электросварки.
Улица, где жил Пичуев, была тихой. Дети уже спали. Юноши и девушки
проходили мимо освещенных витрин, на минуту задерживались возле них, чтобы
поглядеть друг на друга, и вполголоса говорили о чем-то своем. За спиной
одинокого инженера говорил лишь телевизор. Маме не до разговоров, устает
она за день. А больше никого нет. Пустые комнаты.
Начинался концерт. В программе песни мира. Пичуев знал их и многие
любил. Но сейчас, возвратившись к телевизору, воспринимал эти песни иначе.
Ему казалось, что наше стремление к миру лучше всего выражается не словами
и музыкой, а самой жизнью, пусть даже бегло показанной в кинохронике, и
видеть ее должны миллионы людей по ту сторону наших границ.
Один певец сменил другого. Первый исполнял песню, где в начале припева
трижды повторялось слово "мир". Второй артист, уже в новой песне, повторял
это слово, но в конце припева: "Мир, мир, мир!" Это раздосадовало
инженера. Такая великая тема - и так примитивно и однообразно она
выражается в песнях! Однако тут же подумал, что песни эти слушают
миллионы. Конечно, телевизионный репортаж - более действенная форма
пропаганды идеи мира. Но как донести ее к простым людям Европы и Америки?
Пичуев думал не о фильмах, которые бы передавались из Москвы. Мы можем
решиться на смелый опыт: пусть зритель, сидя в Манчестере или Гамбурге,
видит нашу жизнь из окна экспресса Москва - Баку, с палубы теплохода,
плывущего по Волге. Пусть наблюдает людей на станциях, пристанях, в
заводских цехах, на стройках.
Как это сделать? Сразу же вспомнился "Альтаир". Можно построить более
совершенный передатчик, поставить его телекамеру у окна вагона или каюты
теплохода. А вот и другой передатчик, в автомобиле. Он путешествует по
городам, рабочим поселкам, колхозам, показывает всему миру наши великие и
малые дела. На телецентре сидит руководитель передачи и включает то один,
то другой аппарат. Не везде еще в стране хорошо. Вы увидите и это, тогда
легче будет понять нас. Увидите новые кварталы Сталинграда. Мы их
построили не затем, чтобы опять рушились дома, как в сорок первом году.
Плотины на Волге создаются навечно, хотя мы и помним взорванную плотину
Днепрогэса. Глядите, как сияет шпиль Московского университета! Мы не ждем
сюда чужих самолетов.
Он выключил телевизор, пошел на балкон. Шагал взад и вперед и никак не
мог успокоиться. Опять и опять возникал вопрос об ограниченных
возможностях телевидения. Только сегодня, после знакомства с летающей
лабораторией, Пичуев почувствовал, как близок Он к практическому решению
задачи, над которой задумывались крупнейшие ученые мира. Дорого бы дал
инженер, чтоб разрешить ее, и как можно скорее.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг