Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
лабораторию.
   Солидно, выпятив животик, Толь Толич шагал по коридору, а вслед за ним
шли молчаливые, угрюмые Дерябин, Набатников и Поярков.
   За столом сидел Багрецов. Заслышав шаги, он положил паяльник и, увидев
старших, вытянулся по-военному.
   Афанасий Гаврилович поздоровался и попросил Багрецова временно перейти
в другую комнату. Не успела за ним закрыться дверь, как Толь Толич вскочил
на стул, достал со шкафа кассету с пленкой и легко спрыгнул на пол.
   - Сейчас попробуем разобраться, кто из нас прав, кто виноват. Прошу
заранее извинения.
   Глядя на Медоварова, как он ловко и привычно сменил кассету, как
заправил пленку, Набатников все еще надеялся на чудо. Нет, Медоваров не
мог решиться на такую глупую выходку, чтобы записать разговор американца с
Багрецовым.
   Но вот из аппарата послышался голос Мейсона, и глаза Набатникова
покраснели от гнева.
   - Да как вы посмели?
   - Ничего не поделаешь, Афанасий Гаврилович, приходится. Уж очень мы
доверчивы, товарищ начальник. Но вы послушайте, послушайте. Волосы дыбом
встанут. - И Толь Толич погладил свою блестящую лысину.
   История с записью разговора Мейсона была уже известна и Дерябину, и
Пояркову, но каждый из них не очень-то придавал этому значение, смущала
лишь пропавшая кассета. И вот она нашлась столь неожиданным образом. В
конце концов, это лучше, чем неизвестность. Мало ли в какие руки могла
попасть пленка и кто ее будет прослушивать?
   А Толь Толич торжествовал: он подкручивал ручки громкости и регулировки
тембра, похлопывал по блестящей решетке громкоговорителя:
   - Вот сейчас, сейчас... Слушайте. Мальчик такую клевету возвел на
советскую власть, так ее поносил, что...
   Борис Захарович сердито прервал Медоварова:
   - Никогда не поверю!
   - Воля ваша, - криво улыбнулся Толь Толич. - Сейчас услышите
собственными ушами.
   Мейсон и Багрецов разговаривали о том, что же мешает человеку жить
по-настоящему? Что мешает строить новые города, переделывать природу,
растить сады? Багрецов сказал, что советскому народу мешают заокеанские
друзья Мейсона с их авиационными базами вокруг нашей страны и те, кто,
например, придумал орла-разведчика. Мейсон согласился: эти джентльмены ему
тоже мешают, ибо он изобретает и строит аппараты для науки, а не для
войны, а на военных заказах богатеют и расширяются конкурирующие с ним
фирмы.
   "Конкуренция. Это есть отшень, отшень страшно, - слышался из
громкоговорителя глуховатый голос Мейсона. - В Советский Союз можно
работать вместе. Мистер Поярков изобретать "Унион". Мистер Дерябин
изобретать другой аппарат. Никакой фирма не можно мешать".
   Заговорил Багрецов:
   "У нас, конечно, частных фирм не существует. Есть институты, заводы. Но
хозяин у них один - народ. Именно поэтому и легче работать. Только не
думайте, что Пояркову, Дерябину и другим никто у нас не мешает".
   "О да, я знаю. Я смотрел "Крокодил". Самый плохой человек - это есть
бюрократ. Он всегда убивает изобретатель. Он есть гангстер". И Мейсон
рассмеялся.
   "С бюрократами мы как-нибудь справимся. Гораздо чаще мешают другие.
Иногда у нас печатаются объявления, что разыскиваются родственники -
наследники какого-нибудь заокеанского предпринимателя. Бывает это довольно
редко. Но родственников по духу вашим молодым бездельникам, по стремлениям
и жизненным установкам можно встретить и у нас. Вы уже знаете, что в
"Унионе" оказались испорченные аккумуляторы. Произошло это по вине одной
девушки, равнодушной и невнимательной".
   "Папа этот мисс есть академик? Я знаю, девочка не можно работать. Много
есть деньги".
   "Все не то, мистер Мейсон. У ее родителей совсем немного денег. Папа -
бухгалтер, мама - медицинская сестра. А дочь..."
   "Сестра мой сын, - со вздохом сказал Мейсон, - ничего не думать. Ничего
не хотеть. Только дансинг, авто... Только весело. Я отшень хотеть иметь
такой сын, как вы. Ваш папа рабочий?"
   "Нет. Меня воспитала мать - доктор медицинских наук,
член-корреспондент, почти академик. Разве в этом дело?"
   "Мой сын надо было учить в советской школа".
   "В советской школе училась и Зоя Космодемьянская и Римма - девушка, о
которой мы сейчас говорили. Во французской школе учились и смелые
патриотки и много девушек вроде Риммы. Значит, дело не только в школе".
   "Мистер Багретсоф хочет сказать, что есть француз лютше советский
человек? И американец тоже есть лютше?"
   "А разве вам самому это не ясно?"
   Толь Толич схватился за голову:
   - Ну и ну!.. Дошел мальчик до точки...
   А "мальчик" продолжал развивать такую простую и понятную мысль,
кажущуюся Медоварову невероятной в устах советского человека.
   "В вашей стране у нас много друзей, - говорил Багрецов. - Есть имена,
известные всему миру. А кроме того, мы не настолько ограниченны, чтобы
ставить хорошего, честного американца ниже своего плохонького".
   "Вы есть коммунист?" - спросил Мейсон.
   "Пока комсомолец. Чувствую себя не совсем подготовленным".
   "История партия не учил?"
   "Нет, не то. С характером надо было что-то делать".
   Мистер Мейсон попробовал уяснить себе, что означают эти слова
Багрецова, но для Вадима все это было абсолютно естественным и
закономерным и он ничего не мог прибавить.
   "Можно еще один маленький вопрос?" - сказал Мейсон, и голос его
прозвучал хотя робко, но с явно выраженным любопытством.
   Сущность вопроса сводилась к тому, что если многие помехи в нашей
стройке Багрецов объясняет "дальними родственниками капитализма", то нет
ли и других людей, которых никак нельзя назвать этими родственниками, но
они тоже мешают. Ведь есть же просто лентяи. А кто еще?
   "А кто еще? - По некоторой паузе можно было судить, что Багрецов
подбирал ответ. - Набатников говорит, что люди равнодушные и благодушные.
Из-за них в служебные кабинеты нередко пробираются такие начальники,
которым работа эта совсем не подходит. Например, я знаю бывшего директора
галантерейной фабрики, а сейчас он вроде заместителя директора научного
института. Я молод, мне трудно судить, но старшие говорят, что он мелкий
человек и не очень умный". Мейсон спросил:
   "Он есть инженер? Коммерсант?"
   "Образование инженерное. Но всегда был администратором".
   Мейсон все допытывался, какой же талант у этого человека, чем он
заслужил право руководить? Ведь он вроде вице-президента фирмы. Возможно,
при ее организации он внес большой капитал? Багрецов ответил, что у нас
этого не бывает, и "фирма", то есть институт, никакого капитала от
"вице-президента"
   не получала.
   Это страшно удивило Мейсона. Такой человек в его фирме не заработал бы
ни одного доллара.
   "Я буду нанимать инженера, смотреть, что умеет, если не умеет, буду
выгонять".
   Багрецов поспешно сказал:
   "На то у вас и волчий закон капитализма. А мы выгонять не будем".
   "Тогда переводить его в цех на станок".
   "Не умеет".
   "Зачем тогда платить деньги?"
   "Мне трудно разговаривать с вами, мистер Мейсон, - с заметной
нервозностью ответил Багрецов. - Я привел довольно редкий случай... И
потом, сейчас все будет по-другому. Кстати, вы хотели проверить клапан
анализатора? Тут изменилось напряжение..."
   Толь Толич подошел к магнитофону и повернул ручку громкости, чтобы
сделать тише.
   - Дальше обыкновенный технический разговор. До конца я его не успел
прослушать. Но и этого достаточно... Теперь, мне кажется, всем понятно,
что дело требует особого разбирательства.
   - И для этого надо задержать испытания? - иронически спросил Поярков.
   Выключив магнитофон, Толь Толич надел свою академическую шапочку и,
обведя глазами присутствующих, сказал многозначительно:
   - Вам решать, товарищи. Но я считал своим долгом сигнализировать.
   Послышался телефонный звонок. Набатников взял трубку.
   - Москва? Кинокорреспондент? Когда прилетать? Пока мы никого не
приглашали... "Космическая броня"? Не знаю... Товарища Медоварова?
   Пожалуйста.
   Медоваров побелел от гнева и отвел протянутую ему трубку.
   - Не беспокойтесь, Афанасий Гаврилович, я с ним поговорю из телефонной
будки. Вот нахал!
   И когда за Толь Толичем закрылась дверь, лицо Набатникова осветилось
широкой мягкой улыбкой.
   - А магнитофон тебе здорово помог, Борис. Теперь тебе легче расстаться
со своим помощником.
   - Не мудрено, что Багрецов не сумел ответить на последний вопрос, -
сокрушенно добавил Поярков. - Действительно, сколько мы денег переплатили
таким бездарностям вроде Медоварова. А попробуй предложи ему поработать
руками, если головой не может. Такой крик поднимется... Забота о человеке,
то, другое, третье...
   Набатников прошелся по комнате и внушительно подчеркнул:
   - Именно забота о человеке. В технике есть выражение: "Защита от
дурака".
   Это значит, что аппарат должен быть так хорошо и умно сконструирован,
чтобы даже дурак не смог его испортить. Вот и в жизни надо бы такого
добиться: так организовать аппарат научного учреждения или предприятия,
чтобы дураки его не портили. И, заботясь о человеке, надо защищать его от
дурака.
   В эту минуту вошел Медоваров и подозрительно оглядел разговаривающих.
   - Придется дать ход этому делу, - печально произнес он, снимая с
магнитофона кассету. - Ваши кадры, Борис Захарович. Сами должны заняться.
   Дерябин не успел возразить, как вмешался Поярков.
   - Вы хотите дельце состряпать? - гневно спросил он Толь Толича. -
Неужели решитесь?
   Испуганно попятившись, Медоваров потряс кассетой над головой:
   - А как же вы думаете? Разве это голос советского человека? Это "Голос
Америки". Антисоветская пропаганда... Клевета...
   - Я вас не узнаю, Анатолий Анатольевич, - успокоительно проговорил
Набатников. - Будьте благоразумны. Вы предъявляете Багрецову столь тяжкие
обвинения, что если бы они подтвердились, то пришлось бы делать
соответствующие выводы. Во всяком случае, такие поступки должны быть
наказуемы. Итак, что же вы считаете клеветой на советское общество?
   - Вы же сами слыхали. Он поносил систему подбора кадров. Он ставил под
сомнение советскую систему заботы о человеке. Так откровенничать с
американцем! Ведь тот может подумать...
   - Не может, а уже подумал и сказал мне, - прервал Медоварова Афанасий
Гаврилович. - Сказал, что, только побывавши в нашей стране, он понял
искренность и дружескую простоту советского человека. Он в восторге и от
мужества Багрецова и от его честного разговора.
   - Еще бы, столько грязи вылить на советский парод! - брезгливо скривив
губы, выдавил из себя Медоваров. - Любому капиталисту понравится.
Наверное, его заинтересовал разговор насчет... недоумков...
   Дерябин переглянулся с Афанасием Гавриловичем и с его молчаливого
одобрения сказал:
   - Дорогой Анатолий Анатольевич! Должен признаться, что некоторые
основания к этому разговору у Мейсона были. Он заметил вашу неумную
выходку с микрофоном. Афанасию Гавриловичу пришлось извиняться.
   Поярков зло посмотрел на Медоварова:
   - А вам придется извиняться и перед нами и перед всем нашим
коллективом. Но думаю, что в последний раз. Забота о вашей персоне слишком
дорого нам всем обходится.
   - Ну, это мы еще посмотрим! - взъярился Толь Толич. - Не вам
распоряжаться кадрами. Да и потом, я не пойму, что здесь происходит?
   Борис Захарович подышал на стекла очков и, протирая их платком,
переспросил:
    
 - Не понимаете? Присядьте на минутку. И разрешите мне, человеку
беспартийному, что вы изволили не раз подчеркивать, разъяснить известный
вам принцип социализма "От каждого по способности, каждому - по труду". Я
высоко ценю способность руководить и считаю, что здесь мало способности,
здесь нужен талант. У меня, например, такого не имеется. С лабораторией
как-нибудь справлюсь, а за большее никогда не брался. В хоре петь могу, а
на солиста не вытягиваю.
   - Не прибедняйся, Борис Захарович, - прервал его Набатников. - Вытянешь.
   - А вы, Анатолий Анатольевич, - продолжал Дерябин, - считаете себя не
только солистом, но и дирижером. Труд ваш почетный, нужный, но опять-таки
не чересчур обременяющий. Вы по ночам не просыпаетесь, чтобы записать
ускользающую мысль, не мучаетесь годами в поисках единственного решения.
Вы покинули кабинет - и до следующего утра мозг ваш возвращается к
младенчеству. На вас надеялись, вам верили. И так уж получилось, что,
несмотря на весьма скромные способности и не очень тяжелый труд, вы
получали, вопреки принципу социализма, гораздо больше, чем заслуживали.
Дачу вам предоставило государство? Предоставило. Была персональная машина,
и когда ее отобрали, вы кричали, что это безобразие, что работать нельзя.
Но потом успокоились и превратили дежурную машину в свою персональную для
жены и домочадцев.
   - Это вас не касается! - оборвал его Медоваров.
   - Зато вас касается, - мягко продолжал Борис Захарович. - Мне хочется,
чтобы вы поняли. Я согласен с Серафимом Михайловичем, что мы с вами уже не
встретимся ни в каком институте, ни на какой другой ответственной работе,
где требуется светлый ум и чистое сердце. Но очень горько сознавать, что
все это не произошло раньше, что потребовалась ваша глупейшая ошибка,
связанная с нарушением - международных норм гостеприимства. Тут уж ваши
заступники ничего не сделают. Побоятся.
   Понурив голову, Толь Толич вышел из кабинета.
   - Вот человек! - вздохнул Афанасий Гаврилович. - Никогда он не поймет
своей вины и будет ссылаться на несчастную случайность.
   Оставшись один, Набатников все еще продолжал думать о Медоварове. В
какой-то мере он жертва - растерялся и вылетел на крутом повороте.
   Он не понимал, что сейчас нельзя работать по старинке - посматривать на
потолок и ждать указаний, что электронно-вычислительная машина не решает
таких сложных и тонких задач, как подбор сотрудников, она не умеет
отделить семена от плевел в науке, она не знает, кому можно доверить это
священное дело.
   У нашего парода большая и гордая душа. С каждым годом она раскрывается
все шире и шире. В ней находится место и для близких друзей, и для тех,
кто может быть другом. Но разве это понимает Медоваров? Так глубоко в нем
укоренилась мания подозрительности, таким мохом обросло его сердце, куда
нет доступа простым человеческим чувствам, что он, вероятно, до сих пор
считает себя правым в грязненькой истории с магнитофоном. Ошибка это или
недомыслие?
   Ни то, ни другое...
   Афанасий Гаврилович не успел еще определить, чем был вызван проступок
Медоварова, как пришлось столкнуться с новой неприятностью.
   Предварительно постучавшись, в кабинет вошел немолодой человек в
темно-синем костюме, с забинтованной шеей.
   Он предъявил удостоверение органов государственной безопасности и сел в
предложенное ему кресло.
   - Извините, что отрываю вас от дел. Но я на минутку, - сказал он почти
шепотом и, дотронувшись до бинта, улыбнулся. - Да вы и сами понимаете,
какой я разговорчивый. Простыл в дороге.
   - Не хотите ли горячего кофе? - предложил Афанасий Гаврилович.
   - Благодарю вас, я уже лечился, - вежливо отказался гость и сразу же
приступил к делу. - Мне поручено расследовать одну маленькую неприятность.
   Как вам известно, первый вариант "Униона" довольно широко использовался
для исследования атмосферы. Работа эта не была секретной, однако в печати
о ней не упоминалось.
   - Насколько я знаю, ни в газетах, ни в журналах даже фотографий не

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг