подчинение Набатникову звонили из Киева: "Кого бы вы, Афанасий Гаврилович,
рекомендовали директором? Вы же непосредственно связаны с этим институтом.
Мы собираемся расширить его производственную базу и совершенно изменить
профиль работы. Посоветуйте, Афанасий Гаврилович".
И, ярый враг всяких протекций, использования родственных и дружеских
связей, профессор Набатников с чистым сердцем посоветовал назначить
директором НИИАП своего друга - инженера Дерябина. "Не пожалеете".
Афанасия Гавриловича попросили переговорить с Дерябиным, о котором в
Киеве много слышали, встречались с ним и были о нем самого лучшего мнения.
Борис Захарович отказался категорически:
- Не в мои годы, Афанасий. Да и способностей руководителя у меня нет.
Сколько народа, и я их всех должен знать, чем они живут и что у каждого
за душой. Характер у меня колючий, неуживчивый, не со всеми могу ладить.
- Зачем же со всеми? Это называется подлаживаться. Рабская привычка,
отвратительная. Такой руководитель никому не нужен.
- Пусть другого подберут.
- Это не очень легко. Хочешь, чтобы остался Медоваров? Ведь свято место
пусто не бывает.
- В том-то и дело, что место руководителя для меня действительно свято.
А если не справлюсь? Ведь я народу должен смотреть в глаза. И потом, если
говорить откровенно, зачем мне все это нужно?
- Спасибо за откровенность. Но уж если ты вспомнил о народе, то надо
ставить вопрос правильно. Не тебе это нужно, а ему. Понял?
- Хорошо, я подумаю.
* * * * * * * * * *
Не желая быть навязчивым - как-никак, а есть же у него мужское самолюбие,
- Поярков не искал встречи с Нюрой. Все равно это ни к чему не приведет, -
как говорится, "насильно мил не будешь". Но какая-то глупая ревность к
Багрецову все чаще и чаще заставляла сжиматься сердце. В самом деле, куда
он исчез?
Почему Нюра должна мучиться? Дурной он человек, непорядочный, хотя
Бабкин отзывался о нем хорошо. Но ведь дружба, как и любовь, часто бывает
слепа.
Кто знает, не прав ли в данном случае Медоваров? Он всерьез
недолюбливает Багрецова и говорит, что это "тот мальчик".
А Медоваров чувствовал себя хозяином положения. Выбрасывая вперед
маленькие ножки и постоянно прихлопывая спадающую шапочку, он бегал по
всем этажам, делал вид, что все его интересует, хотя, кроме восхищения
"космической броней", никто от него ничего не слышал.
- Признайтесь, Серафим Михайлович, - вкрадчиво начал он, останавливаясь
возле линии контрольных самописцев, где отмечались технические показатели
некоторых узлов "Униона", - довольны вы нашими иллюминаторами? Смотрите,
какой мороз выдерживают!
- Нужны более длительные испытания, - сухо отозвался Поярков. - И на
больших высотах.
- Теперь уже немного осталось, Серафим Михайлович.
Вошел Дерябин, сказал, что Медоварова вызывает дежурный по НИИАП. Толь
Толич недовольно поморщился и побежал на переговорный пункт. Впрочем, это,
наверное, насчет приказа о новом начальнике.
На переговорном пункте Толь Толич встретил Набатникова. Он заказал
Москву и, в ожидании, когда освободится нужный телефон, рассматривал
бумажную ленту с записью вредных излучений, которые неожиданно появились
внутри центральной кабины. Как они просочились туда из уловителей? Ведь
была предусмотрена полная защита внутренних приборов. Правда, что-то
странное случилось с давлением жидкости: то оно резко повысилось, то упало
ниже нормы.
Разве мог подумать Набатников, что виной тому лопнувшая трубка, которую
Тимофей все же исправил, но часть жидкости успела вытечь?
Разговаривать в присутствии Набатникова Медоварову не хотелось, тем
более что все слышно через репродуктор, но ведь хозяина не выгонишь, это
не частный разговор, а служебный, и Набатникову даже в голову не придет
оставить Толь Толича одного. Вежливость здесь ни при чем.
Он придвинул к себе микрофон.
- Медоваров слушает.
- Извините за беспокойство, Анатолий Анатольевич, - как бы
оправдываясь, начал дежурный. - Обязан сообщить. Звонили из Голубевского
сельсовета.
Найден ботинок с запиской. В "Унионе" остались двое. Подпись
неразборчива.
Толь Толич стукнул кулаком по столу.
- Что за глупые шутки?
- Я обязан доложить, товарищ начальник, - обиженно заметил дежурный. -
Но если сопоставить это с другим звонком...
- От вас этого не требуется, - быстро прервал его Медоваров, боясь, что
дежурный выболтает нежелательное. - Других новостей нет? До свидания. - И,
повернувшись к Набатникову, развел руками: - Слыхали, Афанасий Гаврилович?
Но кому нужны эти подлые шутки?
- Потом разберемся. А сейчас - на посадку.
- Что вы, Афанасий Гаврилович! Абсолютный вздор. Я сам осматривал
кабину и все печати.
Но Афанасий Гаврилович уже шагал по коридору.
- На посадку, - сказал он Дерябину, торопливо входя в зал пункта
радиоуправления. - У тебя все готово, Борис?
Борис Захарович узнал, чем вызвано столь срочное приказание, и молча
подошел к пульту, где многоцветной россыпью светились контрольные глазки.
За огромным окном, от пола до самого потолка, открывалось широкое поле
ракетодрома, куда нужно было посадить "Унион".
- Неужели поздно? - нахмурившись, сказал Дерябин, нервно протирая очки.
По самолетной посадочной площадке мчалась полуторка. За ней бежали,
кто-то размахивал флажком. Все напрасно. Но вот машина развернулась, на
мгновение наклонившись левым бортом, и резко затормозила у главного здания.
В кабине сразу же открылись две дверцы. Выскочили водитель и
оборванный, с перевязанной головой Багрецов. Прихрамывая, подбежал он к
вышедшему ему навстречу Набатникову и, не в силах произнести ни слова,
поднял руку к небу.
Афанасий Гаврилович усадил Вадима на скамейку и, понимая, что сейчас не
до расспросов, поспешил к Дерябину.
Пока не пришел врач, Нюра хлопотала возле Вадима, поправляла повязку,
осматривала его, отряхивала и не знала, что делать. Он отвертывался, чтобы
скрыть слезы. Неужели Тимка погиб?
Микола Горобец, он же случайный водитель полуторки, беспокойно ходил
возле человека, летающего без крыльев, за которым он ездил в горы. Когда
Багрецов узнал, что в НИИАП ничего толком добиться не удалось, он попросил
Миколу хоть как-нибудь связаться с Набатниковым. Для Миколы это было проще
простого, ведь институт совсем неподалеку. Можно доехать за полчаса.
- Где вы там были в кабине? - спросила Нюра, забинтовывая руку Вадима.
- Почему остались?
- Аккумуляторы... Замыкание...
Ничего больше Нюра уже не спрашивала.
Подбежал Медоваров и сразу же набросился на Багрецова:
- Оправдываетесь? При чем тут аккумуляторы? Да кто вам разрешил? Из-за
вас сорваны испытания.
Нюра умоляюще посмотрела на Медоварова:
- Анатолий Анатольевич, дайте же человеку опомниться. Он не виноват.
Могла быть авария.
- Кто ставил аккумуляторы? Кто проверял?
Нюра коротко ответила:
- Я.
- Ну что ж, - скривив губы, усмехнулся Толь Толич, - выясним.
Посоветуемся коллегиально. - И, неодобрительно покачав головой, исчез.
Торопясь к Дерябину, Серафим Михайлович на минутку задержался возле
Багрецова, сказал ему несколько успокаивающих слов, стараясь не смотреть
на ласковые Нюрины руки, что гладят его по лицу и нежно обнимают... Нет,
никогда и ничего Поярков не спросит о Нюре. Да и зачем, когда многое
становится понятным.
Стыдясь своего эгоизма, он побежал к Дерябину. Разве можно думать о
чем-то личном и постороннем, когда надо спасать человека.
Строгий и сосредоточенный стоит у пульта Борис Захарович. Ведь сейчас
от его искусства зависит не только целость изумительной конструкции, но,
возможно, и жизнь человека, если он не погиб раньше.
В таких условиях трудно быть спокойным.
На пульте одна за одной вспыхивают цветные лампочки. Это значит, что
телемеханические устройства "Униона" готовы принимать команду.
Вращающееся зеркало радиолокатора уставилось в зенит. На темном экране
рядом с пультом управления светится голубая жемчужина.
Больше всего беспокоило Бориса Захаровича, что неожиданно проникшие в
центральную кабину вредные излучения в какой-то мере могли повлиять и на
человека и на приборы, которые будут нечетко принимать команды с земли.
Дерябин легко придавил красную кнопку. Вспыхнула сигнальная лампочка,
показывая, что там, наверху, команда принята. Жемчужина на экране чуть
заметно сползла вниз.
Пока еще работают двигатели. Но вот "Унион" приближается к более
плотным слоям атмосферы. По приказу Дерябина стягивающие рычаги уменьшают
объем диска, и он быстро начинает снижаться.
Радиолокатор не выпускает его из поля зрения. По масштабной сетке
определяется высота.
- Двадцать тысяч метров, - Дерябин вытирает пот, вздыхает. - Далеко еще.
Успокаивает лишь одно - диск покорно слушается команды. Значит,
радиация не повредила приборов, да и, судя по контрольной ленте, она
быстро угасла.
Сейчас в кабине ее почти нет.
Из окна видно, как в ярком синем небе появляется серебряная точка.
Борис Захарович включает двигатели и, управляя газовыми рулями с помощью
штурвала, как у самолета, ведет "Унион" на посадку.
Точка постепенно растет. Уже можно рассмотреть блестящую паутинку, что
тянется за диском. Это - трос, выпущенный без сигнала с земли.
Все сотрудники Ионосферного института, все наши и иностранные гости
выбегают на балконы, раскрывают окна, чтобы лучше видеть, как опускается
на землю "Унион".
* * * * * * * * * *
Сверкающий на солнце диск, похожий на барометрическую коробку, словно
отдыхая после трудного пути, устало склонившись на один бок, лежал на
мягкой траве. Оба люка, что вели в центральную кабину и кольцевой коридор,
были покрыты ледяной коркой.
К диску подвезли многоярусный самолетный трап и установили его возле
центрального люка, который из-за огромных размеров всего этого сооружения
оказался действительно высоко.
Первым бросился к трапу Вадим. За ним спешил рассерженный его
поведением Марк Миронович.
Перескакивая через ступеньки, Багрецов поднялся к люку, скользил руками
по обледеневшим запорам.
Горобец вытащил из-под сиденья машины гаечный ключ и, мигом взбежав по
трапу-лестнице, стал откалывать лед. Вверх уже поднимались Набатников,
Поярков и Марк Миронович. Внизу дожидались санитары с носилками.
Пользуясь правом врача, Марк Миронович категорически отослал Багрецова.
Возле лестницы Вадим бессильно опустился на траву, но подбежала Нюра и
увела его в сторону.
Открыли люк. Он зиял как черная глубокая нора. Люди прошли туда и долго
не показывались.
Нюра сохраняла внешнее спокойствие. Не менее других ее тревожила судьба
Тимофея. Но и Димку жалко.. Зубы стучат от волнения, бледный, еле сидит...
Она вытерла кровь у него под глазом. Сильно исцарапался, раны заживут
не скоро. Но самое мучительное, что она, Нюра, чувствовала себя виноватой
и перед Димкой и перед Бабкиным. Не согласись она тогда с доводами Бориса
Захаровича, что надо ставить ярцевские аккумуляторы, возможно, не было бы
такой беды. Проклятые аккумуляторы, сколько горя они принесли!..
В темной дыре люка появился Набатников, он поддерживал ноги Бабкина.
Поярков и Марк Миронович несли Тимофея за плечи. Несли бережно, чтобы не
задеть о борт люка.
Подбежал Вадим, увидел Тимкино посиневшее лицо с закрытыми глазами,
распухшие болтающиеся руки. Спустили Тимофея вниз, положили на носилки,
голова его соскользнула на землю.
- Не надо, потом, - прошептал он побелевшими губами, когда ему хотели
подложить подушку. - Земля...
Он приоткрыл глаза, увидел Димку, потянулся к нему, но даже головы
поднять не смог. Прижавшись щекой к горячей от солнца траве, жадно вдыхая
запах земли, оп чувствовал ее материнское тепло, живительный ток
растекался по телу. Вот так бы и лежать, долго-долго, чтобы забыть
навсегда холодное и черное небо... Земля. Родная земля...
Тимофея увезла санитарная машина. Сейчас она вернется за Вадимом. Надо
поскорее отдать птицу-разведчика. Она лежит в кузове.
Несмотря на протесты Нюры, Вадим, прихрамывая, подошел к грузовику,
приподнял брезент и увидел там мальчика в школьной фуражке.
- Юрка?
Вадим не ошибся. Растрепанную птицу сторожил мальчуган, - он и птицу
нашел, и "дяденьку, упавшего с неба". Разве можно было удержаться от
любопытства, чтобы не посмотреть на летающий корабль, откуда без всякого
парашюта человек выпрыгнул? А кроме того, надо же узнать, что случилось с
тем, кто там остался? И не долго думая, захватив из дома только фуражку,
Юрка проскользнул в кузов. Хотелось еще раз увидеть смелого человека,
которого Юрка нашел. И вовсе он не герой, про каких пишут в книжках, он
самый обыкновенный. Настоящий герой не стал бы кричать, когда Юрка
попробовал оторвать прилипшую к ране рубашку. Какой же он герой? Совсем не
похож. И все-таки спрыгнул вниз, чтобы спасти воздушный корабль и своего
товарища. Да и сейчас за него страдает.
Вадим попросил Юрку вытащить птицу из кузова, и ее унесли в лабораторию.
Сидя рядом с Вадимом на скамейке, Юрка болтал ногами, говорил какие-то
успокаивающие слова, а сам думал, что бы такое хорошее сделать для
Багрецова. Часы подарить? Но у него уже есть. А не подарить ли тот
золотистый осколок, что недавно нашел? До чего же здорово он горит на
солнце, переливаясь огнями, прямо как драгоценный камень. Ребята говорят,
что это стекло. Только они врут. Может быть, это какое-нибудь особенное
вулканическое стекло? Сквозь него посмотришь на солнце и видишь радугу и
много-много маленьких звездочек.
Юрка очень ценил этот осколок и чуть не каждую минуту вытаскивал его из
кармана, чтобы полюбоваться. Он куда интереснее калейдоскопа. И вот с этим
своим сокровищем Юрка решил расстаться.
- Возьмите, пожалуйста, - сказал он, протягивая Вадиму сверкающий
осколок.
Ничего не понимая, Вадим рассеянно взял его.
- Спасибо. - И, чтобы не обидеть мальчика, спросил: - Где нашел?
- Там, - Юрка неопределенно махнул рукой. - Посмотрите насквозь.
Подбрасывая на руке осколок, Вадим заметил, что стекло покрыто особым
слоем, характерным для мельчайшей мозаики телевизионных передающих трубок.
Да ведь точно такая трубка была в орле-разведчике!
Подъехала санитарная машина, и Марк Миронович приказал положить
Багрецова на носилки.
- Если хотите знать мое мнение, молодой человек, то это вам нисколько
не повредит.
Пришлось согласиться, но Вадим прежде всего попросил, чтобы чучело орла
ц осколок сразу же передали Борису Захаровичу.
- Потом я ему все расскажу.
Пока Багрецова укладывали в машину, Поярков отозвал Марка Мироновича в
сторону.
- Как вы думаете, с Бабкиным серьезно? Обморозился, а главное - сильное
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг