- Откуда вам знать? - заносчиво спросил Кучинский - Каждому школьнику
известно.
Вадима интересовало, как Жорка будет выкручиваться. Тот вынул из
кармана трубку и стал выколачивать ее о подошву.
- Вы, пожалуй, правы, - заговорил он вкрадчиво. - Когда я сел в самолет
и запустили двигатель, то я буквально оглох. Потом, уже на большой высоте,
мне все еще слышался какой-то грохот, шипение. - Он печально потупился и
вздохнул. - Так я ничего и не понял в этой технике.
Лиде, видно, не нравилась надоедливость Кучинского, и потому она сухо
заметила:
- Не только техника, но и люди бывают непонятными.
- Таинственными? - спросил он многозначительно, уминая в трубке табак.
По губам Лиды пробежала улыбка.
- Не совсем. Иной раз думаешь над неизвестным словом в кроссворде.
Скажем - что означает соцветие растения из такого-то семейства, ценное
сырье, применяется в парфюмерии? Ломаешь, ломаешь голову, наконец,
догадываешься:
ничего особенного - репей. Так и с непонятными людьми.
Вадим не выдержал и громко прыснул. Действительно, Жорка - репей!
Неизвестно, как воспринял это Кучинский, может быть, намек и не дошел
до его сознания, но Димкин смех чувствительно уколол и разозлил его. Еще
бы! Сидит себе на лавочке и исподтишка издевается. Помалкивал бы лучше,
трусишка несчастный!
- Ты здесь, старик? - с деланной радостью воскликнул Кучинский. Сунув
трубку в карман и придерживая фотоаппарат, он быстро сбежал по ступенькам
беседки.
- Чего прячешься?
Он вытащил Димку из кустов на зеркальное поле и закричал испуганно:
- Берегись!
У Вадима потемнело в глазах. Прямо на него катился серый клубок.
"Наверное, фаланга! - мелькнула страшная мысль. Он бросился в сторону,
поскользнулся и больно ударился затылком о твердую плиту.
Жорка мигом подтянул к себе нитку, на которой болтался комочек шерсти с
растрепанными шнурками, похожими на мохнатые ноги страшного паука, и
захохотал.
- Извини, старик, я не знал, что ты такой нервный... - Повернувшись к
Лиде, он добавил: - Ничего, привыкнет.
- А вы чего радуетесь? - Лида смотрела на Жорку с нескрываемым
презрением.
Он не ожидал такого оборота и процедил сквозь зубы:
- Все понятно. Ну что ж, старик, действуй. - И, заложив руки в карманы,
мурлыкая, удалился.
Проводив его гневным, взглядом, Лида круто повернулась к Вадиму.
- Вы не очень-то разборчивы в выборе друзей.
- Да я его терпеть не могу.
- Расскажите. Меня он интересует.
- Недавно я сдавал аппараты в малярный цех, - задумчиво проговорил
Багрецов.
- Там их красят нитролаком. Лак разбрызгивают пульверизатором. Я
смотрел на это дело и вспомнил Жорку. Он разбрызгивает вокруг себя пошлые
слова. Иной раз кажется, что слова эти - сладковатое облачко лести -
оседают на мне вроде пахучего нитролака. Я это вижу, а другие не замечают,
как обволакивает их непроходимая пошлость. - Что же вы можете ему
предъявить?
- Не смейтесь. - Вадим нервно застучал пальцами по скамье. - Таких
людей нужно остерегаться.
- А по-моему, - сказала Лида, - он какой-то дуракоподобный. Виден
насквозь.
Глаза Вадима сердито заискрились.
- Не скажите. Это его личина. Она многим нравится. Каждому приятно
чувствовать, что он умнее этого шута.
За каменным забором послышался смех. Вадиму он был неприятен, как
дребезжание разбитого колокольчика.
В воротах показались две девушки, за ними важно шествовал Кучинский.
Девушки были одеты в одинаковые платья, одинаковые туфли, даже носки у той
и у другой с одинаковыми голубыми полосочками.
Вадим подумал, что это сестры. Но они ничуть не похожи друг на друга ни
фигурой, ни лицом, ни цветом глаз. Правда, прически у них были похожи -
завитые локоны спадали почти до самых плеч. Весь внешний облик этих
девушек не нравился Багрецову. Все, начиная 6т туфель, где по капризу моды
были отрезаны носки, до обесцвеченных перекисью мертвых волос. Одинаковые
сумки, напоминающие огромные кисеты с кольцами, розовые, будто сделанные
из мыла, так называемые клипсы, брошки пластмассовые с именами, -
вероятно, затем, чтобы отличать девушек друг от друга, - дополняли их
туалет. Подруги подошли ближе, и Вадим разобрал имена на брошках.
- Можно даже не знакомиться, - шепнул он Лиде. - Видите, одна из них
Нюра, а другая Маша... Бедные, мне их жалко.
И действительно, странное чувство сожаления испытывал Вадим, глядя на
этих наивных девушек, не умеющих отличать красоту от подделки и пошлости.
А Лиду это нисколько не удивляло. Не в первый раз ей приходилось видеть
одинаково одетых подруг. Раздражал Кучинский. Лида хмурилась при каждой
его выходке. А он, нарочито подчеркивая свое пренебрежение к заносчивой
аспирантке, вился ужом перед смущенными подругами.
- "Позвольте предложить, прелестная, вам руку", - отчаянно фальшивя,
напевал он, вероятно, единственно знакомые ему слова из "Фауста". - Я,
Марусенька, буду вашим Мефистофелем.
Опустив глаза, Марусенька милостиво приняла руку веселого кавалера.
- Вот уж не похожи. Вы совсем как этот... Ну как его? Тоже студент. Он
поет... "Расскажите вы ей..." - и она робко задела тонким, прерывающимся
голоском.
Кучинский закрыл глаза от восторга.
- Вот где таланты скрываются! Учиться надо, Марусенька.
- Скажете тоже! - Она спряталась за спину подруги.
Другая - Нюра, или Нюрочка, как льстиво обращался к ней Кучинский, -
была молчалива, иногда смеялась над шутками студенту, но, видно, по
привычке или из вежливости.
Вадим этого не заметил. Обе девицы казались ему одинаковыми даже по
характеру.
А Кучинский славно попал в родную стихию, держался развязно и
независимо.
- Не боги горшки обжигают. У меня была одна знакомая девочка. И что же
вы Думаете? Колоратура открылась! Поучилась немножко, и сразу в Большой
театр.
Из ворот вышел Бабкин и подозрительно покосился на Димку: нет ли намека
на навое увлечение? Но тот сидел рядом с Лидой и весьма неодобрительно
посматривал на одинаковых девиц. Беспокоиться нечего.
Лида подозвала Тимофея и спросила, что это за девушки.
- Да так, - отмахнулся тот. - В аккумуляторной работают.
А Жорка щелкал аппаратом и разглагольствовал:
- Получитесь в натуральных цветах. Пришлю фото - несите прямо хоть в
Третьяковскую галерею. Картиночка!
- А цветочки на платье выйдут? - кокетливо спросила Маруся.
- Спрашиваете! Не только цветочки, даже ягодки! - И, притопывая на
ходу, запел: - "Про меня все люди скажут, сердцем чист и неспесив. Или я в
масштабах ва-а-ших недостаточно красив".
Он поднял фотоаппарат, прищурился и указал на скамейку:
- Сюда, сюда, девочки, на солнышко... Сделайте умное лицо.
Подруги рассмеялись. "Еще бы! Услышали привычную остроту. Веселый
мальчик Жора Кучинский, с ним приятно провести время, - подумал Вадим. -
Сейчас щелкнет и скажет: "Спасибо, испортил"... Опять девицы захихикают.
Остроумный мальчик Жора Кучинский".
А тот чувствовал себя любимцем общества. Девочки смеялись, видно было -
довольны, а Маруся, та просто с восхищением смотрела на симпатичного
"мальчика": какой он ловкий и умный!
Из громкоговорителя послышалась музыка вальса, Маруся закружилась на
зеркальном поле. Видно, не смогла удержаться и пошла танцевать. А почему
бы и нет? Чудесный лень, молодость, веселые друзья, а впереди еще много
таких дней.
Кучинский с видом знатока следил за девушкой, и когда она, смутившись,
подбежала к подруге, зааплодировал.
- Красота! Вот это я понимаю... Ну и девочка! Прямо Уланова!
Лида переглянулась с Вадимом. Он прочел в ее глазах гнев и
растерянность.
Мелочь. Кто же не сравнивал в шутку своих друзей с настоящими талантами!
Сейчас в устах Жоры Кучинского каждое слово как бы подчеркивало тупость
и нелепость подобных аналогий. "Если бы записать Жоркину речь, -
представил себе Вадим, прислушиваясь к его развязной болтовне, - а потом
жирным красным карандашом подчеркнуть все пошлые словечки, глупые остроты,
сравнения, то, пожалуй, глядя на этот мусор, сделается стыдно и самому.
Ведь мы к нему привыкли, не замечаем".
- Жора, почему вы сами не снимаетесь? - спрашивает Маруся. - Поучите
меня, я сниму.
- Синьорита, невозможно, - кривляется он, кланяясь и размахивая шляпой
у самой земли. - От моей физиономии пленка треснет.
- Жора, который час?
- Клянусь аллахом, не знаю. Часы забыл дома на рояле...
Опять смех, по привычке.
- Девочки, составим живописную группу, - распоряжается Кучинский,
усаживая их на скамью. - Черноглазая, поближе, поближе... Ах, эта
черноглазая с ума меня свела.
И Вадиму, и Тимофею, и Лиде было ясно, что в своей студенческой
компании, где любая девушка, даже не обладающая острым язычком, может
сразу осадить Жорку, он воздержался бы от подобной болтовни. Но здесь
совсем другое. Жорка понимает, что перед этими девушками он может
резвиться как хочет. Не стоит труда искать свежие остроты. Он и так
неотразим.
- "Никто в нашем крае Маруси не знает", - напевал он сладким голоском.
- Вы на меня не сердитесь? Скушайте конфетку... Потанцуйте еще... Раз,
два, начали! Два притопа, три прихлопа... Спой, светик, не стыдись... Ну
прямо Любовь Орлова!
- Скажете тоже...
- Потом поблагодарите. У меня опытный глаз. - Кучинский оглянулся на
беседку и, выщелкивая подошвами чечетку, запел: - "Ни о чем меня не
спрашивай, не выпытывай... ничего..." Замрите, снимаю.
Девушки застыли в напряженных позах. Кучинский нажал кнопку и взглянул
на счетчик кадров.
- Ах я рассеянный с улицы Бассейной! Пленка кончилась. Пока! До
скорого! - и скрылся за углом главного здания.
Девушки наклонились друг к другу, стали шептаться, изредка поглядывая
на гостей в беседке.
- Ваше мнение, наблюдатели? - спросил негромко Вадим.
Бабкин безапелляционно заявил:
- Девчонки, конечно, пустые. А Жорку переделать невозможно. Да и что ты
от него хочешь?
- Значит, тебе все равно? Пусть эти девушки, наверное никогда не
видавшие московских студентов, будут считать Жорку образцом культуры и
судить по нему о всех наших ребятах. Так?
Бабкин замахал на него руками. Жесткий комок застрял в горле,
невозможно вымолвить слова. Высокое звание студента-заочника далось ему не
легко. Он был на экзаменах в институте, где все казалось диковинным и
чудесным, встречался с учеными. Люди, известные всему миру, проходили по
коридору обыкновенными мелкими или размашистыми, крупными шагами. Бабкин
долго смотрел им вслед и гордился тем, что уже давно хорошо знал их по
книгам и журналам. А ребята? Нет, как можно допустить, чтобы о студентах
судили по поведению Жорки Кучинского! Хотелось сейчас же подойти к этим
девушкам и сказать, что таких, как Жорка, в Москве совсем немного и что
ему, Тимофею Бабкину, технику и студенту-заочнику, стыдно за своего
товарища... Не поймут глупые девчонки, и не найдется у Тимофея слов таких,
чтобы высмеять Кучинского, показать, насколько он ограничен и как плоски
его шуточки.
Димка, конечно, прав, но уж очень не хочется связываться с Кучинским.
- Итак, Лидочка, у вас появились две подруги, - вздохнув, сказал Вадим.
- А нам с Тимкой не повезло: один товарищ, да и тот Жорка. Теперь я
понимаю, что значит пустыня.
Лида подняла полные руки и небрежно поправила на затылке пучок.
- Подруг я сама выбираю.
- По какому принципу?
- На это трудно ответить. Но во всяком случае необходима общность
интересов.
- Вы думаете, что в данном случае они разные? - спросил Вадим,
вглядываясь в лицо Лиды.
- Не обижайте меня, Вадим. Я же не сравниваю вас с Кучинским.
- И правильно делаете. Он бездельник, а девушки эти работают. Я одного
не пойму, Лидочка; откуда в вас столько высокомерия? Высшее образование и
научная деятельность абсолютно не дают вам права презрительно относиться к
работницам. Они ничего не знают о химических соединениях таллия и цезия,
не умеют со вкусом одеваться. Но разве это унижает их? "Не обижайте меня",
- передразнил ее Вадим. - А откуда вы знаете их души? Возможно, они богаче
и человечнее любого из нас, любого из тех, кто в уме решает уравнения и до
отказа напичкан формулами. Возможно, у них в душах "золотые россыпи", как
писал Маяковский...
Багрецов говорил, все больше распаляясь от гнева. Его всегда возмущало
подчеркивание своего превосходства, если дело касалось образования.
Никакого подвига нет в том, что ты получил его. Благодари тех, кто за тебя
в это время работал, пахал, сеял хлеб и строил дома.
Лида сердилась, хотела перебить Вадима. Мальчишка - и вдруг отчитывает
ее ни за что ни про что. Но стоило ей покопаться в памяти, как многое из
того, что говорил Вадим, стало подтверждаться довольно ясными примерами из
Лидиной собственной жизни. Это уже совсем нехорошо. Было немножко стыдно
и, главное, обидно - ведь услышала она об этом от мальчишки! Неужели сама
за собой не замечала?
Глава 6
ДОРОГИ И ТРОПИНКИ
Лида Михайличенко не совсем понимала, почему Павел Иванович, как
руководитель ее практики (на что он в конце концов согласился), резко
изменил представленный ею план исследований. Его прежде всего интересовали
возможные взаимодействия фотоэлектрического слоя и пластмассы.
- Потом вернемся к другим вопросам, - сказал он, утверждая новый план.
На лабораторном столе Лиды появилась шестиугольная плита с выщербленным
краем и два осколка. Надо было выяснить причины ее растрескивания. В своем
задании Курбатов исключил возможность механического повреждения, хотя Лида
и высказала эту мысль.
- Нет, нет, - с раздражением подчеркнул он, - занимайтесь химией,
механика здесь ни при чем.
Багрецов и Бабкин, работавшие за соседним столом, удивленно
переглянулись, но промолчали. Вероятно, Павел Иванович решил, что его
подозрения неосновательны - плита треснула сама.
"Найдется третий осколок, и все будет в порядке. Димка может спать
спокойно", - подумал Тимофей, но ошибся. Багрецов не мог и мысли
допустить, что смелый опыт Курбатова потерпит неудачу. Не может этого
быть. Надо искать виновника, а не объективные причины. Но руки у Димки
были связаны, оставалось лишь страдать и сочувствовать.
В первый же день своей работы Михайличенко обнаружила повышенное
содержание щелочи в осколке пластмассы, но как это могло повлиять на
растрескивание, она пока еще не определила.
Вечером, когда стемнело, сотрудники испытательной станции вновь
собрались вместе - куда же деваться? За каменной стеной - пустыня, а
здесь, на зеркальном поле, яркий свет фонарей, радиола с пластинками, а в
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг