Все было рассчитано и проверено: сколько электроэнергии даст метр
полезной площади винта, сколько потребляет мотор, какова подъемная сила
всего устройства. Но если бы можно было все предугадать заранее, то к чему
нужен эксперимент? Рассчитал, сделал по чертежам машину - и дело с
концом...
Если бы кто знал, как издевался над собой Курбатов, когда вырезал из
бумажки шестиугольники и кружки... Кто бы знал, как, морщась от
негодования и проклиная тот день и час, когда летающая шляпа Багрецова
напомнила Курбатову о забытой мечте, он нетерпеливо рвал шелк старенького
Нюриного зонтика, чтобы обтянуть спицы золотой электротканью и вместе с
крохотным моторчиком послать в небеса!..
Сейчас модель в натуральную величину стоит на зеркале. На трапеции пока
еще нет человека. Вместо него привязан ремнями мешок с песком весом в
восемьдесят пять килограммов. После первых испытаний, если они окажутся
удачными, Курбатов поднимется сам.
Но как бы хотелось ему сделать это под покровом ночи, чтобы ни одна
душа не видела его детскую наивную конструкцию, где все нарочито упрощено
во имя жгучего нетерпения, с которым невозможно совладать! Он извинялся
перед теми, кого пригласил на испытания, просил их не принимать машину
всерьез, шутил, смеялся, а сердце замирало от страха. Взлетит или нет?
- Если взлетит, то уж не разобьется. Самый безопасный вертолет, он же
парашют. Может висеть на одном месте, пока солнце не зайдет.
Да, только при ярком солнце он мог испытывать свой вертолет, сделанный
торопливо, грубо, с потеками, с незачищенными местами сварки. Но это все
внешнее, с этим легко примириться, главное в другом.
- Машина неуправляемая, - признался Курбатов. - Не успел я устроить
механику перекоса винта, как в настоящих вертолетах, чтобы поворачивать в
разные стороны. Да, откровенно говоря, такая сложная механика и не по моей
части.
Пока получилось что-то вроде аэростата, но потащит его вверх не пузырь
с газом, а солнышко...
На губах его все время блуждала ироническая усмешка, и лишь при
последних словах лицо расцветилось широкой, добродушной улыбкой. Солнышко!
Всю жизнь он ловил его лучи и теперь по ним, как по солнечной лестнице,
поднимется вверх. Нет, не сегодня. Надо ждать захода солнца, чтобы
вертолет с грузом опустился, и лишь завтра с первыми утренними лучами
можно будет повторить опыт, но уже с человеком. До чего же обидно! Надо бы
приспособить какую-нибудь автоматику, чтобы, скажем, через час там,
наверху, выключился мотор.
- Ничего нет проще, - сказал Бабкин и, радуясь, что потребовалась его
помощь, побежал за автоматическим выключателем в лабораторию.
У техников их было несколько, от разных контрольных приборов. Можно
установить выключатель на любое время, сработает точно, минута в минуту.
Пока Бабкин нашел выключатель, пока закрепили его на моторе, пока
подвели провода, время пробежало быстро. Солнышко скатилось к дальним
барханам. Его косые лучи послабее дневных отвесных, не потянут они
вертолет, как говорится, "с полной выкладкой".
Курбатов взглянул на вольтметр и приказал уменьшить балласт килограммов
на двадцать. Сняли мешок, отсыпали, взвесили и вновь ремнями привязали к
трапеции.
- Держите крепче, - попросил инженер, взявшись за ручку реостата. -
Теперь отпустите.
Все быстрее и быстрее раскручиваются лопасти винта, и вот после команды
Курбатова вертолет взмывает вверх. Он летит прямо по вертикали, ничуть не
покачиваясь, точно боясь расплескать капельки солнца из своих ячеек.
Павел Иванович запрокинул голову. Глаза застилала влага - больно было
смотреть в яркое безоблачное небо, где повис золотой цветок.
- Все, - сказал Курбатов. - Дальше не поднимется.
Кучинский хоть и чувствовал себя в эти дни несправедливо обиженным,
однако делал вид, что абсолютно ничего не произошло и он не может
нарадоваться успехам своего начальника.
- Замечательно, Павел Иванович! Можно не брать билета на футбол. Виси
наверху и посвистывай.
- Другого применения вы не нашли? - с раздражением спросил Курбатов.
- Ну что вы, Павел Иванович! Незаменимая вещь в сельском хозяйстве, на
горных пастбищах... Но, конечно, это не масштабы. Ведь с таким солнечным
двигателем можно сделать космический корабль. Прямо без пересадки лети на
Луну или к марсианам...
- Значит, полетели бы?
- Спрашиваете! Все мои мысли там. А возьмешь какую-нибудь
фантастическую книжку - скукота. Все про землю больше. А если она надоела
нам?
- Кому это "нам"?
- Молодежи, конечно. Ведь у нас другие запросы.
- За всех не советую говорить. Люди разные. Но я одного не могу понять:
как в вас сочетается заоблачная романтика с чересчур низкими земными
интересами?
Я знал одного такого романтика. Заканчивал мединститут, бредил
космическими полетами. Недавно ему предложили поехать на целину, и
романтик замахал руками: "Что вы, на целину! На Луну - пожалуйста, готов
хоть сейчас, а на целину неинтересно".
Бабкин прислушался к разговору. Нельзя не вмешаться.
- Значит, ходит он по колено в грязи, даже ноги не может выволочь, а
туда же... на Луну. Пустобрех несчастный.
Медленно снижался вертолет. Выключился мотор, и лопасти, как мельничные
крылья, вращались еле-еле. Но вот мешок с песком повис над зеркальной
площадкой и до него уже можно было дотронуться руками. Замерли крылья.
Теперь вертолет напоминал большой зонтик в летнем кафе.
Посмотрев на вольтметр, Курбатов сказал с досадой:
- Меня не поднимет. Эх, как бы сразу похудеть килограммчиков на
двадцать! Но что поделаешь, придется ждать до завтра.
Нюра стояла неподалеку, бледная от страшного беспокойства за этот
первый опыт. Вначале она боялась, что ничего не получится, а сейчас
мучилась за Павла Ивановича. Ведь он не уснет, он очень нетерпеливый. Она
лучше всех это знала и терзалась своим бессилием. Об этом же думал и
Вадим. Зажмурившись, преодолевая стеснение и страх, он спросил:
- А если сегодня попробовать?
И когда Курбатов непонимающе посмотрел на него, заговорил торопливо,
несвязно:
- Конечно, вы бы сами должны... но я полегче... тут, конечно, честь...
Мне даже совестно предлагать...
- Бросьте о чести! - перебил его Курбатов. - Нужно проверить, ну, хотя
бы на высоте десяти метров... - И он подробно стал объяснять, что должен
делать Багрецов в воздухе. - Высоко я вас не пущу. На всякий случай
привяжем трос.
Балласт был снят, и на его место, на висячую скамейку, уселся Багрецов.
Он крепко затянул вокруг пояса самолетный ремень, подтянул парашютные
лямки и, когда загудел мотор и зашелестели крылья над головой,
почувствовал, как останавливается сердце.
Заметив, что Димка побледнел, Кучинский погладил его по колену.
- Не бойся, старик, на Марс не улетишь. - И тут же, чувствуя под рукой
добротную материю, определил: - "Люкс", перший класс! Ну, старик, не
поминай лихом!
Вадим знал, что первые метры самые трудные. Холоп Никитка, поднявшийся
на самодельных крыльях не выше березы, подьячий Крякутный, взлетевший на
аэростате не выше колокольни, - вот оно где трудное начало! Кто знает, не
есть ли курбатовская модель прообраз будущего летательного аппарата с
электродвигателем?
Трос натянулся. Над головой шум вентилятора. Внизу стоят люди, Курбатов
просит повернуть ручку реостата. Лопасти вращаются медленнее, и вертолет
снижается. Все обычно, буднично, просто. Жорка даже позевывает, - всю
прошедшую ночь он читал роман Буссенара.
- Сколько вольт? - кричит Курбатов, запрокидывая голову. - Что там на
динамометре?
Вадим смотрит на вольтметр, на циферблат динамометра, к которому
прикреплен трос, и, борясь с желанием отстегнуть его, чтобы вырваться на
свободу, выкрикивает цифры.
- Реостат до конца! - приказывает Курбатов.
Еще сильнее загудел мотор, зашумел ветер, внизу завертелся барабан с
тросом, и Багрецов поднялся выше деревьев. Здесь уже были плохо слышны
слова команды. Пришлось пожалеть Вадиму, что не взял с собой маленькую
радиостанцию. Солнце садилось. Оранжевым стало зеркало, трос начал
провисать, а еще не все было проверено.
Курбатов поднял руку, помахал ею над головой, и Вадим понял - дано
разрешение отцепить трос, чтобы подняться хоть чуточку повыше. Вадим
отцепляет трос, и сразу курбатовский солнцелет подскакивает вверх. Там, на
зеркале, кричат, машут руками, но поздно. Стальная струна, свернувшись в
спираль, падает к ногам Курбатова, и Димка отправлялся в свободный полет.
Точно крылья вырастают у него. Это не солнечный мотор тянет ввысь, а
ясная, осязаемая мечта, беспокойная мысль, которая, однако, у некоторых
так крепко стальным пудовым канатом привязана к земле, к мелочи личных
дел, к заботам о мещанском счастье и благополучии. У Вадима этого не было
и никогда, даже в старости, не будет. Ему легко отцепить тонкую струну, а
Жорка Кучинский, несмотря на его болтовню о полете на Марс, должен годами
рубить канат, чтобы хоть чуточку приподняться над своим трухлявым гнездом
и увидеть, сколь велик и прекрасен мир.
А он действительно прекрасен. И розовеющее небо, и золотые пески, и
сияющее зеркало, в котором отражается солнечный цветок. А на стебле его
сидит Димка Багрецов, первый человек, поднятый в небо лучами солнца. Есть
чем гордиться!
Чуть успокоившись, Димка высморкался, вытер мокрые ресницы, чтобы ясными
глазами наблюдать за стрелками приборов.
Найдя в кармане записную книжку, Вадим отметил высоту, напряжение,
скорость вращения винта. Все, о чем перед подъемом просил Курбатов. Судя
по поведению людей внизу, они уже перестали беспокоиться за Вадима, -
вертолет постепенно снижался и скоро будет на зеркале или неподалеку от
ограды.
Вадим торопился. Надо все сделать, пока не скрылось солнце. Но вдруг он
вспомнил о самом главном: Павел Иванович просил переключить обмотки у
мотора для проверки соотношения скорости вращения и мощности. Здесь была
довольно сложная зависимость, в которой Вадим не успел разобраться, но
проверить это надо обязательно. Провода от мотора тянулись к панели
управления, переключить их довольно просто, но уж очень быстро темнеет.
Так и хочется задержать, остановить солнечный диск. Погоди немного, ведь
без тебя ничего не получится!
Вертолет снижался. Курбатов приветливо махал рукой. Тимка почему-то
грозил кулаком, а Кучинский насмешливо аплодировал:
- Давай, давай, старик! Приземляйся.
Вадиму кажется, что это Жорка, уцепившись за штаны, тянет его вниз. Их
много, таких, радуются, если ты, однажды взлетев, думая, что небо всегда
голубое и в мире перевелись завистники и торгаши, вдруг падаешь вниз
нерасчетливо и глупо.
Димка злой. От барханов, деревьев, от забора потянулись длинные тени.
Еще несколько минут - и закроют они золотой цветок. Надо прорваться вверх,
к солнцу. Но как? Винты на панели уже ослаблены, а переключить провода
нельзя, потеряешь высоту и окажешься в тени. Записная книжка выскальзывает
из рук.
Но теперь уже все равно. Впрочем, можно еще попробовать. Димка
отстегивает парашютные лямки, сбрасывает с себя пиджак, потом кидает вниз
ключи, отвертку. Вертолет заметно приподнялся над вершиной дерева.
Но этого мало, Димка сбрасывает с себя всю верхнюю одежду и остается в
майке и трусах.
Последний опыт. Обмотки переключены, лопасти завертелись быстрее, и
даже при закатном солнце вертолет еще долго висел над зеркальным полем.
А когда, уже в сумерки, сотрудники испытательной станции приняли Димку
на руки - он спустился неподалеку от ограды, - Курбатов крепко обнял его,
дрожащего от холода и волнения.
- Вот это по мне! Иной раз для науки можно и штанами пожертвовать, если
они тянут тебя вниз.
Димка застенчиво улыбался... Бабкин гордился другом, а Кучинский
пожимал плечами. Сколько еще чудаков на свете! Ничто их не берет.
Глава 17
ДОРОГИ К ЗВЕЗДАМ НАЧИНАЮТСЯ С ЗЕМЛИ
Кучинскому пришлось прервать свою дипломную практику - вызвали в Москву
для объяснений. На испытательной станции о нем вспоминали редко, почти
забыли.
Но вот в связи с подготовкой строительства медного комбината у
Курбатова появились новые люди. Они не довольствовались служебной
перепиской с Москвой и частыми поездками в Ташкент - все это отнимало
много времени, - а потому сразу же была установлена радиостанция. Павел
Иванович пользовался ею редко, да и его редко беспокоили, чтобы не
отрывать от лабораторных дел.
Как ни странно, но первый разговор Курбатова с Москвой касался судьбы
Кучинского. Павел Иванович, ложась спать, взял с полки сборник рассказов
Паустовского - за последнее время они особенно полюбились, - приготовился
почитать часок-другой, но в это время в дверь постучал радист и сказал,
что его вызывает Москва. Кое-как одевшись, Курбатов побежал на
радиостанцию.
- Надеюсь, не разбудил, Павел Иванович? - услышал он знакомый голос
начальника управления. - У вас уже ночь, а мы еще телевизоры не выключали.
Как самочувствие? В Москве жара азиатская. Говорят, у вас прохладнее?
Потом он сообщил некоторые приятные вести, касающиеся строительства в
Высокове, спросил, давно ли прибыли вагоны с плитами для
фотоэнергетических полей будущего медного комбината, и, как показалось
Курбатову, несколько смущенно подошел к главной цели своего разговора:
- Что там случилось с дипломником? Малого собираются из комсомола
исключать.
- Это их дело, пусть они и решают.
- Так-то оно так, но ведь молодежь! Могут и дров наломать. Мать ко мне
приходила, плакала. Главное, отца жалко. Ты ведь его хорошо знаешь?
- Знаю. Таких людей поискать. Но что я должен сделать?
- Плохо мы наших ребят воспитываем. Ну, уж если такое дело получилось,
надо помочь Петру Даниловичу. Сообща возьмемся. Найдется у тебя место в
лаборатории?
- Не хочется мне его брать в Высоково.
- Правильно, Павел Иванович.
- Вот разве здесь, на испытательной станции... Фотоэнергетиков нам не
хватает.
- Опять что-нибудь натворит. Коллектив маленький, да и на отшибе. Я
смотрел штатное расписание. У тебя в основной лаборатории, в Москве, не
все места заполнены. Тут он на виду. А у Петра Даниловича инфаркт... Вот
так живешь и не знаешь, откуда беда придет...
Курбатов отказался взять Кучинского в московскую лабораторию, но
чувствовал, что при сильном нажиме Ирины Григорьевны, из уважения к Петру
Даниловичу куда-нибудь да пристроят непутевого сыночка, и он, Курбатов, не
в силах этому помешать.
На другой день после работы Курбатов собрал у себя в кабинете всех
сотрудников испытательной станции. Это бывало редко и потому вызвало живое
любопытство. Все почему-то были уверены, что объемистый пакет, присланный
сегодня из Москвы, имеет отношение к предстоящему собранию.
Нюра сидела возле двери, комкала платок и ждала своей участи. Наверное,
пришел приказ об увольнении. Маша шептала ей на ухо, что этого не может
быть. Ведь сам Павел Иванович говорил о зачислении Нюры в штат новой
лаборатории. Он даже спрашивал, поедет она или здесь останется. Нет,
ничему не верила Нюра, мучилась и считала себя преступницей - ей не место
среди честных людей.
Вадим, вытянув шею, нетерпеливо смотрел на Павла Ивановича. А тот
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг