воспользовалась:
- Хорошо, Павел Иванович. Можете вы мне разрешить испортить несколько
плит на восьмом секторе?
- А что вам это даст?
- Попробуем. Кто знает, не обойдемся ли мы десятком неработающих ячеек,
чтобы сделать нужные выводы?
- Но одна вы все равно не справитесь. Я сам мог бы, но меня вызывают в
Ташкент по поводу строительства комбината.
- Почему одна? Я думаю, товарищи не откажутся. - Лида вопросительно
посмотрела на Багрецова и Бабкина, сидящих за соседним столом.
Для них это было столь неожиданно, что оба промолчали. Димка все еще
боялся истории с осколком, а Бабкин не уяснил себе окончательного мнения
начальства. Молчание затянулось, и Курбатов, чтобы не попасть в неловкое
положение человека, которому отказывают, проговорил:
- У техников свое задание, и мы не в праве загружать их посторонними
делами.
Лидия Николаевна хотела было возразить; порывались к этому и Бабкин с
Багрецовым. Но Курбатов уже сел за свой стол, надел наушники от
измерительного генератора и как бы выключился из окружающего.
Переглянувшись с ребятами, Лида вышла вместе с ними.
- Какой тут может быть разговор! - покосившись на дверь, сказал Бабкин
вполголоса. - Завтра же и начнем.
А Багрецов поддакнул обиженно:
- Конечно, хоть сегодня. Подумать только, "посторонние дела"! Не ожидал
я этого от Павла Ивановича. Разве мы для формы, для отчета работаем?
- Спрячьте свою обиду в карман, - перебила его Лида. - У человека земля
под ногами горит, а вы тут с претензиями.
Она решительно взяла ребят под руки и потянула их к беседке, где им
никто не помешает обсудить, как быстрее исследовать плиты с восьмого
сектора. Что же касается основной работы, которую техники должны были
выполнять за время командировки, то, по словам Бабкина, она ничуть не
пострадает. В сутках двадцать четыре часа!
Спускался вечер. Зеркало синело. Лишь его дальняя кромка горела золотым
позументом. Но вот и он исчез, будто потянули его за конец и утащили в
кусты.
Бабкин подсчитал, сколько нужно времени, чтобы на десятке плит
высверлить против каждой ячейки дырки, нарезать и залудить тысячу
проводничков, припаять их к распределительным гребенкам (припайку он брал
на себя), сколько нужно сделать нумерованных бирок, чтоб провода не
перепутать, в какой последовательности подключать их к вольтметрам и
самописцам.
Багрецов предложил подвести провода от ячеек к лампочкам карманного
фонаря.
Наверное, на складе их сотни. Если в ячейке обнаружится пробой, то
лампочка сразу погаснет.
Хоть и не нравилось Бабкину подобное кустарничество (то ли дело
вольтметр, по нему напряжение определяется точно), но выхода не было,
пришлось согласиться с Димкой.
Потом подсчитали вместе, сколько нужно рабочих рук, чтобы вся проверка
заняла не больше недели, и убедились, что их маловато, втроем не
управиться.
- А Кучинский? - вспомнила Лида.
Вадим кисло поморщился.
- Обойдемся. Лучше попросим Нюру и Машу. Они не откажутся.
В самом деле, не отказались. Все равно после работы делать нечего, а
тут хоть чему-нибудь полезному научишься. По вечерам в беседке они
разматывали катушки с тонким проводом, резали его на куски, зачищали и
облуживали концы.
Зная, что все это нужно для проверки поля, Нюра хотела своими
маленькими ручками защитить Павла Ивановича от грозящей ему неприятности и
в то же время думала, что, возможно, этими же руками она приближает его
отъезд, рушит свое счастье.
За работой время летело незаметно.
Иногда, чтобы девушки не скучали, Вадим читал им стихи. Лицо его при
этом то темнело, то вновь озарялось яркой внутренней вспышкой.
Нравилось ему открывать в людях все новые и новые качества. Бывают люди
сложные, с непонятными характерами. Таких разгадаешь не сразу. Две подруги
вначале казались Вадиму ясными, одинаковыми, как страницы чистой тетради.
Белые страницы, пустые. Что в них интересного. Но с каждым часом он
открывал в незаметных девушках множество приятных неожиданностей. Согретые
животворной теплотой, точно написанные невидимыми чернилами, на белых
страницах постепенно проступали мысли, мечты, характеры вот уже совсем не
одинаковых подруг.
Они охотно рассказывали о себе, и Вадим не оставался в долгу, желая,
чтобы от встречи москвичей с "девицами из Чухломы", как презрительно
отзывался о них Кучинский, у Нюры и Маши остались самые теплые, дружеские
воспоминания.
Лиде тоже хотелось этого. Она перебралась к подругам в комнату, -
скучно жить одной.
Многое было неизвестно девушкам из маленького городка Запольска. Ни
картинных галерей, ни музеев там не было. Кино? Радио? Но ведь этого мало.
Еле-еле подруги дотянули до седьмого класса и пошли работать.
Так прошло их детство и уже проходит юность. Здесь, в пустыне, они
понемногу привыкли к чтению. Но многих книг осилить не смогли - скучными
казались, непонятными. Разглядывали фотографии в "Огоньке". Больше всего
интересовались последней страницей, где иногда попадались "Моды сезона".
Пошивочные мастерские, ателье и просто портнихи находились в сотнях
километров от испытательной станции, но это не смущало подруг, они сами
умели шить и даже купили швейную машинку.
До приезда москвичей им не перед кем было хвастаться своим искусством;
разве только Алимджан мог по достоинству оценить их наряды. Шили они
платья к каждому празднику: к Октябрю, Маю, Новому году, Восьмому марта, а
потом даже и ко Дню физкультурника.
Павел Иванович - единственный коммунист в здешнем маленьком коллективе
- не раз задумывался над судьбой аккумуляторщиц, советовал им, что читать,
рассказывал о последних событиях, изредка вызывал из города кинопередвижку.
Но все это делалось урывками.
Самое страшное, что на этих "чистых страницах" могут отпечататься как
высшее проявление культуры пошлые мысли Кучинского. Разве можно такое
допустить?
И по молчаливому сговору трое друзей - Лида, Димка и Тимофей - ни на
час не оставляли Жорку одного с Нюрой и Машей. Девушки тоже не очень
искали его общества. С новыми друзьями им было интереснее. Димка
рассказывал начало какой-нибудь увлекательной книги и обрывал на самом
волнующем месте. После этого хотелось книгу прочесть. В редкие часы отдыха
приохотились слушать по радио оперу. Лида, хорошо знавшая многие оперы,
подробно описывала девушкам, что делается на сцене, декорации и т. д.
Странная метаморфоза происходила с Бабкиным. Всегда и всюду он
по-мальчишески снисходительно разговаривал с девушками, никогда не искал
их общества, сторонился их, думая, что Стеша это оценит. Ведь, кроме нее,
для Тимофея никого не существовало. Но здесь произошло другое.
Подготавливаясь к проверке курбатовских плит, работали до вечера, а
перед наступлением темноты опять все собирались в беседке или бродили по
краю зеркального поля. Почему бы Тимофею, человеку, которого никогда не
интересовало женское общество, не пойти к себе в комнату, не взять
занимательный роман да не почитать перед сном?
Нет, он тоже оставался в беседке, и никакая сила не могла загнать его
домой.
Димка подсмеивался:
- Ну погоди, все будет Стеше известно. Думаешь, я ничего не замечаю?
Кучинский был недоволен. Деятельность "святой троицы", как мысленно
называл он друзей, затрудняла выполнение задания Чибисова. Если однажды
Нюра решилась достать осколок, то с новой просьбой к ней не подступишься.
Девчонка будто сразу поумнела и, как казалось Жорке, сожалела о том,
что для него сделала. А вдруг разболтает? Но он сразу отбросил эту мысль.
"Будет молчать, как миленькая! Ведь не я же колупал плиту, а она".
Не дождавшись удобного случая, чтобы выполнить второе поручение своего
друга, Кучинский при первой же оказии самолетом отправил в Москву посылку.
В ящике с сушеными персиками лежал осколок курбатовской плиты. На
вложенной в ящик бумажке был написан телефон, по которому мать должна
позвонить.
Лабораторный стол Кучинского стоял у окна, а стол Михайличенко - в
глубине комнаты. Здесь же работали оба техника. Кучинский заметил, что
результаты своих исследований Лидия Николаевна заносит в тетрадь с
нумерованными страницами. Хоть бы краем глаза посмотреть ту страничку, где
записаны проценты разных кислот!
Преодолевая муки уязвленного самолюбия, он нередко обращался к
аспирантке с техническими вопросами. А так как придумать что-либо
серьезное ленился, то вопросы его были наивными, и на них вместо Лиды
отвечал, как правило, Бабкин. А Багрецов при этом острил:
- Слыхали, Лидочка? Одного студента спросили на экзамене: "Что такое
лейденская банка?" Он подумал и ответил: "Поршень от динамо-машины". Вы
такого умника не знаете?
Лида прыскала со смеху, а Кучинский, стоя возле ее стола, жалко
улыбался.
- А вот еще случай, - не унимался Димка. - Был у меня один, так
сказать, друг. Толь Толич Медоваров. В прошлом году я от этого бюрократа
немало натерпелся. Но правда восторжествовала - Бабкин эту историю хорошо
знает, - выгнали Толь Толича из института, где он был заместителем
директора по хозяйственной части, и, как говорится, "бросили на
производство" - в промкооперацию. У Толь Толича высшее образование, но он
все перезабыл. Зачем ему техника, он начальник! Приезжает однажды на
фабрику, идет со своей свитой в машинный зал. Чистота, порядок. Но глаз у
начальника острый. Видит, стоит у машины ведро - явная бесхозяйственность!
Подзывает дежурную, а она техник и понимает что к чему. Ошибка, конечно,
произошла, ведро уборщица забыла. Как выкрутиться? Ну и пошутила: "Ведро
это, товарищ директор, для отработанных амплитуд". Толь Толич
глубокомысленно сдвинул брови, вроде Кучинского, и спросил: "А куда же вы
их потом деваете?" - это в том смысле, не пропадет ли добро. Девица бойко
ответила: "Мы ими аккумуляторы заряжаем, товарищ директор".
Лида громко смеялась, а Кучинский презрительно улыбался. Придумал тоже
- "отработанные амплитуды". И ничего здесь нет смешного.
Однажды ему удалось заметить, что проценты кислотности были записаны
аспиранткой на тридцать второй странице. Но сколько раз он ни подходил к
столу, Михайличенко этой страницы не открывала.
Он наивно спрашивал у нее о технологии нанесения серебра на пластмассу,
хотя, занимаясь печатными схемами, должен был знать это сам. Лида
поднимала его на смех - с такими знаниями Жора никогда не будет инженером.
Иногда она выходила из лаборатории, оставляя тетрадь на столе, но
приблизиться к заветной тетради было невозможно - проклятые техники
глядели во все глаза.
После окончания работы тетрадь запиралась в стол, но чаще всего
Михайличенко брала ее с собой в комнату, где поздними вечерами обдумывала
результаты дневных исследований.
Кучинский решил опять обратиться за помощью к Нюре, другого выхода не
было.
Так как после работы ему не удавалось остаться с Нюрой наедине, он
выбрал момент и зашел к ней в аккумуляторную.
- Вы зачем? - спросила Нюра.
- А если я по вас соскучился?
Нюра стояла перед ним хрупкая, маленькая, в синем халате с дырками от
щелочи.
Втайне она надеялась, что проверка плит на восьмом секторе и того
осколка приведут к длительной отсрочке отъезда Павла Ивановича, а потому
спросила:
- Ну как, проверили?
- Не могу, Нюрочка, - кисло улыбнувшись, признался Кучинский. - Данных
не хватает.
- Каких таких данных?
- Ну что я вам буду объяснять, все равно не поймете. Я бы, конечно, их
достал, но ваша новая подружка...
- Лидия Николаевна?
- Угадали. Так вот, эта милая особа выписала в тетрадку нужные мне
цифры. Ей в институте их передали, а она, вместо того, чтобы помочь
товарищу, сидит на тетрадке, как собака на сене. Боится - не украду ли я
эти данные для своего диплома. Безобразие! А еще комсомолка.
- Ничего она не боится, у нее и в мыслях такого нету.
- Вы бы мысли эти как следует почитали, девочка. Там есть кое-что
интересное. Вас касается.
- Меня? - изумилась Нюра.
Жора с нежностью потрогал свой пышный хохолок и дерзко улыбнулся.
- Вас, красавица. Лиде хочется здесь подольше остаться. Ивы помогаете
ей в этом. Затеяла все поле перевернуть, тогда как я мог бы сразу сделать
проверку. Ну и привет Лидочке. Поезжай в Москву.
- Какой же ей интерес тут засиживаться?
- Ах, Нюрочка, святая простота! Ничего-то вы не видите. Павел Иванович
каждый вечер галстуки меняет, два раза в день бреется. Уж не думаете ли,
что для вас?
Нюра хотела что-то сказать, но так и застыла с полуоткрытым ртом. Потом
резко отвернулась и стала собирать на столе аккумуляторные пробки. Руки ее
бегали угловато, порывисто. Тяжелые металлические пробки падали на стол с
громким стуком.
Подойдя к ней ближе, Кучинский животом уперся в край стола.
- Н-да, - протянул он. - История с географией. Ведь я же помнил эти
цифры.
Они у нее на тридцать второй странице записаны. Только бы взглянуть...
И через неделю Лидия Николаевна убралась бы в Москву.
- Уйди, дьявол! - Нюра не сдержалась и горсть пробок бросила ему в лицо.
Схватившись за голову, Кучинский выскочил за дверь. Вдогонку ему
неслись горячие, гневные слова, но он их уже не слыхал.
Глава 10
ПО ЗАСЛУГАМ И ЧЕСТЬ
Кучинский взбешен. Какая-то паршивая девчонка, которая всю жизнь будет
завинчивать аккумуляторные пробки, посмела его оскорбить! Бросать пробки в
физиономию - ведь это же хулиганство на производстве. Уголовное
преступление. Можно возбудить судебное дело.
Он хотел нажаловаться, потребовать, чтобы привлекли аккумуляторщицу к
ответу. Правда, свидетелей не было, но вряд ли она откажется. К тому же,
не прибегая к медицинской экспертизе, можно установить и следы
преступления - на лбу Кучинского вздулась солидная шишка. Безобразие!
Зачем делают такие массивные пробки. Металл не экономят.
И все же Кучинский не пошел к начальнику. Ощупав лоб, вынул из кармана
зеркальце, вытер грязь на щеке и вернулся в лабораторию.
Сидя спиной к техникам и Михайличенко, он делал вид, что поглощен
исследованиями, а сам кипел в бессильном гневе. Планы мести, один коварнее
другого, рождались в его голове, но осуществить их он не мог. "За что вы,
Нюрочка, - спросит Курбатов, - попортили красоту нашего гостя? Вероятно, у
вас были основательные причины?" Конечно, она признается.
Надо молчать, будто ничего не случилось. Кучинский страдал не только от
оскорбления и шишки на лбу, которая его беспокоила, - больно, нельзя
дотронуться, - но и оттого, что рухнули все надежды.
Он привык к мысли, что нет на свете бескорыстных друзей, - а таких у
него и на самом деле не было, - что все делается по принципу "рука руку
моет", "услуга за услугу". Зачем, спрашивается, инженеру из главка
стараться для Жоры, если он не смог выполнить пустякового поручения. Ведь
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг