Вероятно, бродит с Алексеем где-нибудь неподалеку? На всякий случай
спросил у вахтера.
- Да вот уж как полчаса с этим самым... с профессором ушли. Видать, на
станцию.
Движимый смутным чувством тревоги, Вадим выскочил за ворота. Забежать
домой было некогда, и Вадим снял светлый плащ, свернул его и сунул под
мышку. Шел он быстро, усиленно напрягая зрение. Но вот и они: фигурка в
белом пальто и рядом - темная, бесформенная. И тут смелость Вадиму
изменила: как воспримет его появление Надя? Опять подумает, что он следит
за ней, подслушивает, хотя знает, что Вадим в этом отношении щепетилен. Он
и сейчас боялся приблизиться, шагал вдоль кювета, путаясь ногами в сухих
плетях какого-то, черт его возьми, чертополоха, брюки намокли от вечерней
росы чуть ли не до колен.
Шел в постоянном страхе: а что, если Надя увидит? - из-за чего не мог
выйти на дорогу, где он сразу станет заметнее. Но все это пустяки, - долг
есть долг, - однако Вадим вовсе не думал, что придется испытать неожиданно
болезненное чувство, когда, словно вороново черное крыло, рука Литовцева
легла на плечи Нади и она допустила это. Что в мире делается! Ведь сама же
говорила, что терпеть не может Литовцева...
За спиной Вадима послышались тяжелые шаги. Кто-то бежал. Вадим
присмотрелся.
Размахивая кепкой, в расстегнутом ватнике, человек мчался, будто за ним
гнались. Странно.
Вадим предусмотрительно отошел в сторону от дороги. Человек пробежал бы
мимо, но его пришлось окликнуть. Это был Алексей.
- Где она? - запыхавшись, спросил он.
- Что-нибудь срочное?
Вадим мог предполагать, что Надю срочно вызвали на строительство,
Васильеву потребовались записи или дополнительные испытания. Ведь мысль
изобретателя никогда не дремлет, он постоянно работает - и дома и на
прогулке, всегда думает о том, как бы решить задачу, а тем более сейчас у
Васильева после неудачных испытаний. Возможны и другие срочности:
телеграмма-молния, дома неблагополучно. Но все это сразу развеялось,
стоило лишь повнимательнее посмотреть на Алексея.
- Где она? Где? - повторил тот, волнуясь.
Вадим указал на еле различимые вдали фигуры, Алексей успокоился и пошел
рядом.
Ни Вадиму, ни Алексею не хотелось говорить о Наде. Они прекрасно
понимали друг друга, и при данных обстоятельствах любое упоминание о ней
было бы фальшивым и неуместным.
Алексей неожиданно спросил:
- Ты часто письма пишешь. Кому?
- Маме. Потом еще друг есть.
- А у меня есть мачеха. Друга нет.
- Да, это, конечно, тяжело, - вздохнув, заметил Вадим.
- Я тоже так думал, когда попал домой. Я не хотел чужого человека.
Мачеха, "степ-мутер", - задумчиво произнес Алексей. - Сколько про мачеху
сказок есть! Я читать сказки по-английски, потом по-русски. У разный народ
про мачеху написано. Мачеха злая, противная очень, очень некрасивая...
Похожа...
как это? - на ведьма. Детей посылает в лес. Там дети будут замерзать.
Их будут кушать волки. Никогда я не читал, что есть добрая мачеха, ни там,
оф Америка, ни здесь... дом.
- Но ведь это в сказках.
- Зачем в сказках? Когда я говорю, что у меня есть мачеха, - все хотят
вздыхать. Ты тоже сейчас... вздохнул.
- Это по привычке. Но, возможно, мачеха у тебя хорошая?
- Не знаю. Она есть мачеха.
Алексей упрямо потупился. Когда-то, еще в детском саду, им показывали
цветок, он называется "мать-мачеха". Внизу у него листики бархатные,
мягкие, а сверху холодные, жесткие. Значит, это очень плохо - "мачеха",
даже само слово какое-то унизительное, злое. Так как же жену отца - свою
"мачеху" - он мог встретить хорошо? Хотя для этого причин конкретных не
было, но до сих пор своей отчужденности понять не может. Она конструктор,
вместе с отцом работала в Баку, у них есть девочка, значит, как сказал
Алексей Вадиму, "май систер" - сестренка. Он ее очень любит, и отца тоже.
А Мариам для него так пока еще и остается мачехой. Почему? - допытывался
Алексей.
- Мне кажется, что ты ее должен уважать хотя бы ради отца, - ответил
Вадим.
- Уважать? - переспросил Алексей и, показывая вперед, где рядом с Надей
шел Литовцев, проговорил хмуро: - Его тоже уважать? Почему? Он старый
ученый.
Много делает. Только не буду верить ему, не люблю его. И Мариам тоже, -
почти с детской наивностью заявил Алексей.
Он рассказал, что сегодня Мариам приехала сюда. Знает, что отцу тяжело,
захотела быть вместе... Ну и хорошо, спасибо, но он-то, Алексей, здесь при
чем? Он для нее посторонний человек, а она для него тем более. Но почему
Мариам не понимает этого? Алексей знает, что книг она много читала. В них,
наверно, сказано, какой должна быть мачеха. И он с искренним волнением
попросил Вадима объяснить, как держать себя с мачехой. Ведь у нее не
спросишь. Обидится.
- А отец? Он же поймет тебя. Подскажет.
Взяв Вадима под руку, Алексей помедлил и, как лучшему другу, признался,
что у отца он спрашивать не может. Отец столько вынес горя... когда мать
погибла. А потом из-за него, Алексея. Отец любит Мариам, и Алексей боится
хоть чем-то помешать его счастью. И не только потому, что он его отец.
Алексей бежал домой через пустыню, продирался сквозь колючие заросли,
плыл под водой, искал свой берег. На опыте он познал, как это трудно. А
отец всю жизнь это делает. Он всегда впереди, он ищет дорогу, пробиваясь
сквозь чащу.
Ищет не для себя, а для всех...
- Нельзя ему делать больно! - заключил Алексей свою горячую,
взволнованную речь. - Лучше я буду умирать!
Рваное облачко, что закрывало молодую луну, поднялось вверх, словно
легкая занавеска от ветра, и на дороге стало светлее. Не сговариваясь,
Вадим и Алексей разошлись в разные стороны, чтобы казаться менее
заметными. Так они и шли по обеим сторонам дороги, как бы охраняя идущих
впереди. Однако Вадим заметил, что Литовцев вдруг прибавил шаг и потащил
Надю за собой.
Это не понравилось Алексею, и он побежал вслед. Ясно, что и Вадиму
пришлось не отставать.
Надя отбросила руку Литовцева и остановилась. Алексей тоже замедлил
шаги.
Вадим последовал его примеру, но в конце концов эта игра в прятки ему
надоела, он негромко крикнул; - Надюша!
- Димка! - послышался радостный голос, и Надя бросилась к нему
навстречу. - Как я рада. Ужасно!
Подбежав к Вадиму, она растерялась: рядом стоял Алексей. Вот он положил
руку Димке на плечо и, не стыдясь прорвавшегося чувства, сказал с
облегчением:
- Надюша, милая. Мы очень, очень... Ужасно беспокоились.
Алексей что-то еще бормотал смущенно, корил Надю за позднюю прогулку,
приходилось отшучиваться; но когда он спросил, что ей нужно на станции,
Надя вспомнила о приезжей гостье и, злясь на себя, ответила:
- Сама не знаю. Оставим этот разговор.
Вадим понял, что Надюша чем-то расстроена и они - непрошеные соглядатаи
- тут ни причем. Больше того, она им даже рада. Значит, виноват Валентин
Игнатьевич, и этого ему нельзя простить, будь он хоть в пять раз старше
Вадима и в десять раз более уважаем.
- Ну что ж, проводим старика на станцию, - вполголоса сказал Вадим,
заметив, что Литовцев стоит в нерешительности и ждет, когда к нему
подойдут.
- Придется, - согласилась Надя и разозлилась, что не смогла скрыть
своей неприязни. - Он, бедный, ужасно перепугался, когда вас увидел.
В присутствии надежных попутчиков Валентин Игнатьевич вновь обрел
привычную самоуверенность.
- Нехорошо, молодые люди, девушек по ночам пугать.
- Разве только девушек? - вежливо спросил Вадим и, не дожидаясь ответа,
извинился: - Простите, Валентин Игнатьевич, мы об этом не подумали.
Литовцев будто не заметил колкости.
- На станцию собрались?
- Нет. Мы, собственно говоря, Надюшу искали.
- Боялись, что потеряется?
- Всякое бывает, Валентин Игнатьевич. - И Вадим, подняв голову к небу,
шутливо продекламировал:
В небе вон луна такая молодая, что ее без спутников и выпускать
рискованно.
Литовцев замедлил шаги и поравнялся с Алексеем. А на руке Алеши, видимо
позабыв все подозрения, уже повисла Надя и что-то нашептывала.
Сомнительное предпочтение!
- Покайтесь, Алеша, - с усмешкой заговорил Литовцев. - Кто эта
прекрасная незнакомка, с которой вы сидели на лавочке? Поверьте опытному
глазу, у вас хороший вкус. - Сказано это было игриво, беспечно.
Алексей молчал, подавленный. Ведь его спрашивает не Макушкин, которому
и кулаком пригрозить можно. А профессору кулак не покажешь. Собрав всю
свою волю, чтобы не надерзить, Алексей пробормотал несмело:
- Это жена отца приехала.
- Мачеха, значит, - с той же напускной веселостью констатировал
Литовцев. - Поздравляю. А не плохо, когда в доме такая хорошенькая мачеха.
Как вы думаете, Падин?
Надя до боли в ногтях вцепилась в рукав Алексея. "Неужели никто ему в
морду не даст?" - промелькнула несвойственная ей по грубости мысль.
- Мальчики, милые, - с трудом вымолвила она, - что же вы молчите?
- Мы хорошо воспитаны, Надюша, - ответил Вадим и, точно ничего не было,
воскликнул: - Футбол-то прозевали!
Он вытащил из кармана овальную коробочку, повернул рычажок, засветился
экран, замелькали фигурки игроков, и сразу же из громкоговорителя
величиною с пятачок послышался голос спортивного комментатора: "Удар! Еще
удар!.. Но кто же так бьет по воротам!"
- Счет... Счет какой? - оживилась Надя. Ведь сейчас на одном из
стадионов Европы происходило самое волнующее состязание сезона.
Она была ярой болельщицей и сразу же завладела Димкиным телевизором.
С Димкой это редко бывало, но сейчас он решил схитрить: незаметно от
Нади повернул ручку настройки, и передача прекратилась.
- Что-то испортилось, - сказал он сокрушенно. - Хотел подстроиться
точнее.
Надя огорчилась:
- Как же теперь быть? До конца матча еще целых сорок минут.
- Надо бегать домой, - предложил Алексей. - Надо успеть.
Надя крикнула в темноту:
- Валентин Игнатьевич, у нас авария! Придется бежать домой.
Алексей шепнул Наде:
- А как же он? Нельзя оставлять на половина дороги.
- Димочка проводит.
Вадима это никак не устраивало.
- Пожалуйста, - равнодушно сказал он. - Только у моего другого
телевизора я кинескоп менял. Развертка дурит. Надо наладить. Ты, Надюша,
этого сделать не сможешь. Надо в схеме разобраться.
- Вечно у тебя так! - рассердилась Надя и, оглянувшись на Литовцева,
добавила вполголоса: - Ничего, пойдет за нами.
Глава одиннадцатая
МАЧЕХА
Сколько сказок сложено, сколько книг написано о страданиях детей в доме
мачехи! С давних времен, из поколения в поколение переходит молва о злых
ее кознях. И вряд ли мы припомним хоть какие-нибудь страницы, где бы
описывались ее мучения. Но ведь в наши дни мы гораздо чаще видим совсем
иное. Есть люди хорошие и плохие вне зависимости от того, в каких семейных
отношениях они между собой состоят. Также есть дурные дети и заботливые
мачехи, которым приходится далеко не сладко. Однако на их женские плечи
люди взваливают все давнишние грехи, когда-либо содеянные мачехами всех
времен и народов.
Редкая судьба у Мариам: сама еще молодая женщина, а тут вдруг -
взрослый сын. Правда, в горных селениях Азербайджана, откуда она родом,
девушки рано покидали родительский кров, создавая свою семью. И у Мариам
могли уже быть взрослые дети, но любовь долго не приходила к ней, а потом
появилась неожиданная, непонятная. Также и сын оказался нежданным.
Александр Петрович считал его давно погибшим, но улыбнулось счастье.
Алешка вырвался из чужого мира, теперь он дома, с отцом и женщиной,
которая призвана заменить ему мать.
В Москве, в комнате Алексея, висел большой портрет его родной матери, и
никогда не могла даже подумать Мариам, что Алешка так же должен любить и
мачеху. На это она не рассчитывала, но быть самым лучшим его другом хотела
во что бы то ни стало. По существу, Алешка одинок, отца видит редко,
настоящих товарищей приобретешь не сразу. И все же Мариам чувствовала
нетающую ледяную перегородку между собой и "сыном", как мысленно она его
называла.
Несмотря на ее заботы об Алексее, на живое участие в его судьбе,
крепнет эта ледяная стена, которую, кажется, ничем не растопить. Если бы
не это, Мариам была бы счастлива. Все есть у нее: и любовь, что сразу
пришла, безраздельная, властная; веселая дочурка, увлекательный труд...
Все есть, кроме полного счастья в семье.
Александр Петрович человек сдержанный и тактичный, он видит, что сын
дичится Мариам, но никогда ему не скажет об этом, и Мариам чувствует себя
виноватой.
Она не знает, как подойти к Алексею. Покупает ему модные заграничные
рубашки и галстуки, а они так и лежат в шкафу. Приносит бананы и ананасы,
к которым Алексей так и не притрагивается.
Знала бы Мариам, как для него эти галстуки неприятны! Они напоминают о
прошлом, когда он голодным и оборванным проходил мимо пышных витрин с
модной одеждой, а тропических фруктов видеть не может: сколько корзин он
перетаскал на своих плечах! Но признаться в этом не хочет: опять Мариам
начнет его жалеть. Он категорически не хотел принимать чьи-либо заботы.
Сам стирал, сам пришивал пуговицы.
Алексей хотел чувствовать себя абсолютно самостоятельным и жить только
на свои заработанные деньги, чтобы познать радость свободного труда, чего
он был лишен на чужбине. Он не хотел пользоваться никакими благами, что
достались ему не по праву.
Дело доходило до болезненных чудачеств. Алексей, например, считал,
будто проходная комната в квартире отца досталась ему незаслуженно. Ведь
он ее не заработал, а приехал на готовенькое. Он даже мечтал, что придет
время, когда получит комнату в каком-нибудь заводском или совхозном
общежитии за свой личный труд, что успел вложить в общее дело.
Он сказал об этом отцу, тот горько пошутил: откуда, дескать, у парня,
воспитанного в капиталистическом мире, оказались столь максималистские
тенденции на пути коммунистического строительства? В принципе Васильев
поддержал сына, но посоветовал с мечтой пока повременить, так как его
странные тенденции могут не найти поддержки. Над парнем начнут издеваться.
Пусть пока попривыкнет к нашему образу жизни.
Встретившись с Мариам на строительстве, Алексей испытывал двойственное
чувство. С одной стороны, очень хорошо, что она прилетела, - отец будет
доволен, ему сейчас тяжело. Но в то же время было обидно за себя: неужели
эта чужая женщина ближе отцу, чем собственный сын, которого отец не видел
многие годы? Алексей понимал всю наивность подобных рассуждений, но от
этого было не легче. Не легче было и Мариам.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг