Дмитрий Нечай.
ВСТРЕЧА
Уже не менее получаса я мучился от нестерпимого озноба, который
охватывал мое тело и нарушал благостные до сего момента сновидения. Из-за
него я впал в какое-то оцепенение, я хотел встать, но было неимоверно тяжело
не только пошевелиться, а просто открыть глаза. Наконец, я предпринял
попытку, вложив в нее всю решимость и отвращение к моему жалкому состоянию,
в результате чего удалось сесть. Зрелище, наверняка, было занятное. Несмотря
на то, что я уже не спал, скрюченная моя фигура с упавшей на грудь головой и
опухшим, а это я чувствовал, лицом являлись ярким доказательством пагубного
воздействия алкоголя на организм.
Преодолевая слабость, я откинулся на выгнутую спинку скамейки. От
резкого движения у меня помутилось в голове, но появилось приятное ощущение
от расправленных, наконец, плачей. Так я просидел минут десять. Мысли
понемногу прояснялись, и я осознал потребность в немедленных действиях,
направленных на преодоление этого мерзкого состояния. Зная по опыту, что
полностью избавиться от похмелья удается лишь к концу следующего дня, я еще
с вечера запасся одной из последних новинок фармацевтики, предназначенной
для помощи таким, как я, по утрам.
Не без радостного ощущения чуда достал я спасительный флакон из кармана
и открутил крышку. Запах был, что называется, специфический. Я зажмурился и
одним глотком осушил две трети бутылочки. Вкуса почувствовать я не успел, да
и было бы сложно разобрать его в точности - такой букет намешали в это
средство.
Я огляделся по сторонам. Было раннее утро. Вокруг меня раскинулся
густой парк с яркой зеленью лужаек, перерезанных белыми бетонными дорожками.
По обеим сторонам дорожек стояли скамейки. Я восседал на одной из них.
Повинуясь дурацкому инстинкту детства, я с усилием приподнялся, пытаясь
заглянуть под себя. Убедившись в том, что лавка не свежевыкрашенна, я со
вздохом облегчения оплыл вдоль спинки, перевалясь на правый бок.
Внезапно передо мной что-то потемнело. Я изо всех сил навел резкость и
увидел прямо перед собой на скамейке человека.
Странно, что я не замечал его раньше. Видимо, я совсем плох: он сидел
рядом со мной на расстоянии вытянутой руки.
Это был старик лет шестидесяти или семидесяти, для моего возраста это
не представляло большой разницы.
Препарат начинал действовать, и я с огромной радостью ощущал, как с
каждой минутой прибывают силы, и мой организм приходит в норму, как в
каком-то механизме: запустилось одно, потом, другое, третье, и вот я уже
решительным движением оперся правым локтем о спинку скамейки и сел полубоком
к старику.
Выражение моего лица в тот момент, скорее всего, было, мягко говоря,
странным и провоцировавшим чужое внимание. Старик, не поворачивая головы,
взглянул на меня и улыбнулся одними лишь глазами, что, впрочем, я заметил.
Спустя еще пару минут я был почти в форме - препарат, действительно,
оказался отменным, кстати, как и цена на него. Слегка размяв руки,
потянувшись и убедившись в том, что телом я уже полностью владею, я решил
повнимательней рассмотреть старика.
Воздух в парке был чист и свеж, и уставшие от сигаретного угара легкие,
казалось, расправились, как крылья, ловя каждую молекулу утреннего аромата.
Старик был среднего роста, суховат, одет хорошо и аккуратно. По одежде
нельзя было судить, при деньгах он или нет. Так одеваются и те, кто, имея
деньги, не делают из одежды культа, и те, кому внешний вид не безразличен,
но на дорогие и модные вещи денег не хватает. Лицо его было непохоже на лица
"кухаркиных детей", как называют разного рода выходцев, пробивающихся где
только можно и как только можно. Внешняя строгость и правильность черт его
лица, его взгляд свидетельствовали о бесспорном наличии неплохого генофонда.
Старик заметил, что его рассматривают, но, нисколько не смутившись,
продолжал спокойно сидеть в прежней позе.
Я испытал странное чувство: как будто мне хотелось о чем-то его
спросить, но вопрос, возникая в абстрактной форме, не формулировался в
конкретные фразы, и поэтому задать его я был не в состоянии. Промучившись
над этим какое-то время, но не утратив энтузиазма, решил не торопиться и
подождать, пока мысль оформится четко, а пока прекратить таращиться на
старика. Но едва я перевалился с правого бока на спину и откинул голову, с
блаженством закрыв глаза, старик шевельнулся, и через мгновение раздался его
ровный и спокойный голос.
- Вы, наверняка, провели вчера бурный вечерок, молодой человек. Но как
бы там ни было, не стоит все же ночевать на улице, да еще в таком состоянии.
Я повернул к нему голову, и на лице моем он прочел немой вопрос.
- Понимаю, я и не собирался заниматься нравоучением, но мне странно,
что никто из ваших друзей, ведь вы были не одни, не доставил вас хотя бы к
себе домой. Особенно это странно потому, что деньги у вас, и у них,
наверняка, есть.
Я автоматически хлопнул себя по внутреннему карману, где лежал мой
бумажник: он был на месте. Старик усмехнулся:
- Уж не подумали ли вы, что я претендую на ваш кошелек? Ни в коем
случае не претендую. Просто мне кажется, что эти ваши так называемые друзья
относятся к вам, мягко говоря, наплевательски и потребительски, впрочем, как
и вы к ним. И, несмотря на то, что есть у в вас нечто вас единящее, в
глубине души вы друг другу так же безразличны, как незнакомые люди.
Он поправил пиджак и сел ровнее.
- Не понимаю, о чем вы говорите, - начал я, совершенно себя не
контролируя, - как вы можете судить обо мне и о моих друзьях не зная нас
вовсе, рассуждать о нашей состоятельности, взаимоотношениях и прочем?
Старик вновь взглянул на меня. На этот раз взгляд его был пристальным и
пронизывающим, он словно лучами рентгена исследовал меня с головы до ног.
- Нет ничего сложного в моих догадках, молодой человек. Вы слишком
дорого и вызывающе одеты, а ваши друзья, скорей всего, подобны вам. О том,
как гуляют такие люди, я знаю прекрасно, словом, ничего загадочного, - один
лишь жизненный опыт, не более. А то, что вы напились до чертиков, а они
забыли о вас, вследствие чего вы забрели сюда и здесь остались, так
достаточно элементарной логики, чтобы судить о ваших взаимоотношениях.
Деньги потратили, все повеселились, а завтра, то есть, уже сегодня, они
скажут, что все были такие же, как вы, и поэтому так получилось. Вы их
мгновенно простите и будете, между прочим, абсолютно не правы.
- Почему же? - вяло поинтересовался я. В глубине души я знал, что он
прав, но какое-то тупое упрямство заставляло меня отстаивать несуществующую
честь моих приятелей.
- Да потому, что вы, по сути, одиноки, как, наверное, многие из нас,
независимо от возраста, пола и социального положения. Но отнюдь не многие
способны переносить это душевное одиночество, когда в целом мире нет никого,
способного до конца тебя понять. Заметьте, не разделить с вами беду или
радость, а именно понять. Отсюда и ваше стремление к самообману, вы
закрываете глаза на подлости друзей, стараетесь не замечать в них ничего
плохого, а, с другой стороны, излишне концентрируете внимание на их довольно
малочисленных хороших поступках или на взглядах, в которых вы с ними
сходитесь. Но когда наступает момент проявления объективного отношения друг
к другу, вся гадость выплывает наверх, и кто-то, кто испытывал особо сильные
иллюзии, ночует в беспамятстве на лавке. Ну, а кто заблуждался в меньшей
степени, тот, конечно, дома, - он ехидно хихикнул.
Я, как ни странно, нисколько на него не обиделся. Я подумал, что старик
зрит в корень не столько потому, что он тонкий психолог или какой-нибудь
телепат, скорее, оттого, что ситуация и вправду была слишком жизненная и до
предела простая, и при наличии здравого смысла разгадать ее было делом
элементарным.
Однако, четкий ход его мыслей и безошибочность его предположений
заинтересовали меня, и я, никуда в тот день не торопясь, решил уделить
старику какое-то время. Я подумал о некоторых темах, интересующих меня, и на
которые можно было бы попытаться разговорить его. Мне кажется, что я
надеялся с его помощью по новому взглянуть на те проблемы, к которым у меня
еще не сформировалось однозначное и стойкое отношение.
Тем временем старик продолжал:
- Ну, да к черту ваших приятелей, это дело и без того ясное. Меня
гораздо больше интересуют отдельные индивиды, нежели их совокупность.
Поскольку вам значительно полегчало и вы, как я вижу, никуда не спешите, я
позволю себе задать вам несколько вопросов. Разумеется, вы можете не
отвечать на них, если не захотите.
Я, думая о своем, был застигнут врасплох таким оборотом событий.
- Отчего же, я, пожалуй отвечу. Давно известно, что люди с большей
откровенностью общаются с совершенно посторонними, нежели с хорошими
знакомыми.
Старик демонстративно похлопал в ладоши.
- Браво, молодой человек! Подобные мысли свидетельствуют о наличии
ума, что не слишком часто встречается у современной молодежи. Мне начинает
нравится наш диалог. Итак, если я не ошибся, вы вполне состоятельны. Меня не
интересует, каким образом вы "состоялись", меня интересует сам факт.
Я подтвердил его предположение.
Он в раздумье покачал головой. Его лицо выражало нерешительность,
казалось, он сомневается, стоит ли говорить... Но вот он начал:
- Как жаль, что в нашей благословенной державе, и вам это, наверняка,
известно не хуже, чем мне, на протяжении всей ее истории нельзя было законно
заработать деньги. Я имею в виду деньги, полученные за честный труд. Их
можно было украсть, получить в результате махинаций, как угодно, но только
не заработать. Само слово "работа" всегда ассоциировалось с нищетой и
жалкими грошами, а труд человека при любых политических системах фактически
презирался, иногда завуалировано, иногда явно. Но я отвлекся, - спохватился
он. - Вот вы, не скажу богаты, но состоятельны. Этого достаточно для того,
чтобы просто не думать о том, чем жить завтра, не в буквальном смысле
завтра.
Я подтвердил, что понимаю его.
- Следовательно, борьба за существование вас уже не беспокоит. Все,
чего вы хотите, если, конечно, вы не хотите иметь собственный космический
корабль, вы можете получить. А теперь я задам извечный вопрос. Вероятно, вы
и сами об этом думали и, может быть, даже кое-что для себя уже решили. Итак,
а что же дальше? Предположим, что, кроме денег, вам еще и славы захотелось.
При наличии денег добиться ее проще, она покупается. Вы платите - вам
аплодируют, платите долго - аплодируют сильнее. Со временем можно платить
реже и меньше: дело сделано - вас запомнили и оценили. Чем же вы займетесь
дальше? Я спросил вас об этом, потому что вижу ваше отчаянное душевное
состояние. Первейший тому признак - пьянство и праздное времяпрепровождение
при материальном достатке. Не подумайте ненароком, что я пекусь о вашей
бессмертной душе в религиозном смысле, это дело для смертного совершенно
пустое.
Существовало немного вопросов, способных поставить меня в тупик и
заставить вместо ответа глупо поводить плечами. Стариковский был одним из
них. Не скажу, что я над этим никогда не задумывался, просто всякий раз, не
сумев достаточно определенно ответить самому себе, откладывал на потом. И
так без конца.
- Вижу, что ответить не можете, - заметил старик, и лицо его вдруг
стало серьезным и даже чем-то озабоченным.
- Да вы не расстраивайтесь. Этот вопрос из разряда тех, на которые
каждый, в лучшем случае, ответит своей, индивидуальной глупостью. Если
вопрос этот сформулировать поточнее, он станет конкретным, но от этого еще
более сложным: в чем смысл жизни, моей, твоей, нашей и так далее? Существует
масса теорий и философских учений, так или иначе затрагивающих этот вопрос,
но ни в одной из них, исключая лишь некоторые религиозные толкования, нет
столь четкого и конкретного ответа, сколь блистательно четок вопрос. Все они
идут как бы параллельно этой стальной стене, прикасаясь и тут же отскакивая
от нее, подобно пуле. Они, эти теории, не осмеливаются даже попытаться
пробить эту стену, так как если бы рискнули, то разбились бы вдребезги, так
и не дав ответа на этот извечный вопрос. А если так, то в их существовании
просто не было бы смысла. Именно поэтому все, что в процессе рассуждений
выходит к стальной, непробиваемой стене этой проблемы, либо скользит вдоль
нее, беря за конечную цель вопросы попроще, либо прекращает свое
существование. Так что не смущайся: ты спасовал перед противником достойным.
Я стал замечать, что старик плавно перешел на "ты" и начал говорить,
обращаясь больше к самому себе, но так, что при этом все же был необходим
посторонний слушатель, хотя бы пассивное его присутствие.
- Что же касается религиозных рассуждений на эту тему, то они хоть и
разнообразны, но имеют одну общую черту: все они сводятся к истине, данной
свыше, а потому верной раз и навсегда. Конечно, при желании можно попытаться
оправдать их, можно также утверждать, что каждое новое поколение открывает в
них свою, новую грань понимания вопроса, и что грани эти неисчерпаемы и
вечны. Но ни одна из них не выдерживает сколь-нибудь серьезной критики. Ведь
не думаешь же ты, например, что смысл твоего существования есть смерть и,
как следствие, царство Божие? Эта теория рушится при одном только
предположении, что подобного царствия нет вовсе, что так же не доказано, как
и то, что оно есть.
Старик умолк, на лице его вновь появилась нерешительность, и опять она
исчезла так же быстро, как возникла. Я решил не перебивать его вопросами и
не пытаться спорить с ним, тем более, что рассуждал он небезынтересно.
- Но вернемся опять к вам, молодой человек, - перешел он на "вы" так
же просто, как перед этим на "ты". - У вас все отлично: отдыхаете на теплых
морях, развлекаетесь, объехали весь мир, все посмотрели, словом, все, что
только могут позволить деньги в том количестве, которое нужно на мирские
утехи, вам доступно. Проживете вы так год, два, три, десять лет... Но ведь
это тоже надоест, и, в конце концов, осознанно или неосознанно возникнет все
тот же вопрос: зачем я живу, что мне делать дальше? И не ответив на него,
люди, которые находятся в вашем положении, начинают пить и прожигать свою
жизнь. Пьют они, как и все, с целью заглушить голос рассудка, не способного
лишить своего хозяина такой ноши, как неразрешенность этой проблемы, с целью
забыться и достичь блаженства хоть на миг, но не ломать больше голову над
этим вопросом, на который нет ответа. Но ведь ответ-то есть, молодой
человек. И он прост до невозможного.
Я вздрогнул. Это становилось уже действительно интересным. Мне всегда
хотелось услышать хотя бы один более-менее достойный ответ на вопрос, зачем
я живу на свете.
- Суть данного вопроса всегда была на виду. Она подобна вещи, которую
разыскивают, когда она лежит на самом видном месте, а никому и в голову не
приходит, что искать ее вовсе не нужно, что вот она - перед вами. Но найти
ее можно по-разному. Можно просто увидеть, где она лежит в ожидании, пока ее
заметят. Однако, это и есть самое сложное, подобным образом еще никому не
удалось ее обнаружить и вряд ли удастся когда-нибудь. Она хоть и лежит у
всех на виду, но черт ее поймет, как будто невидимая. Полубогом надо быть,
чтобы суметь ее увидеть, а, может, уподобиться самому создателю. Для нас
гораздо проще вычислить ее, исходя из совершенно посторонних понятий. В
данном случае вы как бы замечаете не самую вещь, а ее отражение в зеркале.
Смотрите в зеркало и видите отражение, к примеру, стола, на котором она
лежит, оборачиваетесь и смотрите на стол, а ее там нет. Дело в том, что на
самом деле она там, но увидеть ее без отражения мы пока не в состоянии.
Многие сильные мира сего, которые задавались этим вопросом, делали иногда
нечто, способное самим фактом своего существования послужить таким зеркалом.
Но они проглядели, иначе не делали бы того, что делали. Они искали цель
своего существования, грубо говоря, идею, которая сумела бы увлечь,
заставить забыться без вина и добиваться этой цели, чего-то, что
воодушевляло бы их, убеждало бы в своей необходимости, увлекая к светлым
вершинам. Часто цели и идеи, как идеалы, оказывались фальшивыми. Достигнув
их, люди понимали, что не это цель их жизни, но не умирать же им сразу после
этого. К примеру, хочется разбогатеть и кажется, вот она - цель, достигну и
стану навсегда счастливым. Достиг - и что же? Все со временем наскучит,
надоест и осточертеет. Наступит пора разочарований, а как следствие -
хандра и безысходное пьянство. Так и бьются испокон веков, пытаясь понять,
где же и в чем смысл нашей жизни. Есть такой философский ребус: сможет ли
Господь Бог создать камень, который не в силах будет поднять? Вроде бы все
предельно ясно, схема, как в загадке с линией без начала и конца - с виду
сложно, а на самом деле чертишь круг, и ответ готов. Но тут не так-то просто
понять, как надо чертить. Ведь Бог всемогущ и, если что и создаст, то без
труда это одолеет. Он все может - однозначно и четко, но проблема с камнем,
который ему не поднять, налицо. Так вот, не следует искать ответы так же
однозначные, как утверждение, что Бог может все. Да, он вполне способен, на
мой взгляд, такой камень создать, как человек может изготовить бетонный шар
весом в тонну, и оба они не будут в силах поднять, каждый, соответственно,
свой груз. Но это слишком примитивная схема, не очень любящая критику. Лучше
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг