Алекс МУСТЕЙКИС
Experimentum Crucis
Он лежал, распростертый на операционном столе, и тысячи датчиков, зак-
репленных на его теле, высасывали из глубин его драгоценные крохи информа-
ции. Провода паутиной расходились в разные стороны, исчезая в недрах десят-
ков сверхмощных вычислительных машин, объединенных в единую сверхсистему,
перерабатывающую огромное количество информации для одной цели - цели
Эксперимента. Больше всего датчиков было закреплено на его голове, - там,
под кожей и черепной костью находилось то, чьи тайны человек штурмовал уже
не один век. Менялись времена, менялась тактика и техника штурма, но объект
исследований слишком хорошо хранил свои тайны и раскрывал их очень неохот-
но. Нетерпеливые экспериментаторы, желая узнать за время своей жизни как
можно больше нового, совершенствовали орудия осады. Самым новейшим из этих
орудий и был этот комплекс аппаратуры, созданный совместными усилиями нес-
кольких университетов, и, по замыслу его конструкторов, способный проник-
нуть за некий барьер, возникший вдруг на пути познания Объекта. О наличии
этого препятствия уже давно догадывались некоторые философы, его присут-
ствие замечали отдельные исследователи, обогнавшие свое время, но только с
недавних пор основная масса ученых, подталкиваемая требованиями эпохи -
как экономическими, так и социальными - вплотную подошла к границе, слов-
но нарочно закрытой, как будто защищающей заповедную область от вторжения
разума.
Человек, лежавший на столе, не чувствовал датчиков. Изо всех чувств,
данных ему природой, сейчас остались только зрение и слух, прочие были от-
ключены для чистоты Эксперимента. Человек видел купол операционной, сходя-
щийся вверху в голубой полутьме, видел направленные на него телекамеры,
призванные запечатлеть для истории каждую секунду этого грандиозного Экспе-
римента. Но вот сверху в поле зрения человека вплыло круглое, неестествен-
но синее при этом освещении лицо профессора. Человек отметил, что проф
сильно волнуется - Эксперимент был его детищем, - и удивился, что спосо-
бен еще что-то отмечать.
- Не волнуйся, Мартин, - сказал профессор. - Постарайся запомнить
как можно больше. Работают все регистраторы, но главное узнаешь только ты.
Мы будем активизировать память, но все в конце концов зависит от тебя.
Мартин закрыл и открыл глаза. Это означало: "Не волнуйтесь вы, проф, а
я-то сделаю все, что от меня зависит".
Кто-то тронул профессора за плечо. Мартин не видел, кто, да и какое это
имело значение?
- Полторы минуты, Мартин. Счастливого тебе пути... и возвращения. Мар-
тин снова закрыл и открыл глаза. "Идите, проф, я есть и буду в
порядке." Мягко хлопнула герметичная дверь. Последние звуки. Медленно
гасли лампы, мир погружался во тьму. Последние кванты света. Все. Где-то на
пульте за стеной горят и мигают цифры, показывая время до начала Экспери-
мента. Наверное, сейчас это тридцать секунд. Через тридцать секунд на опре-
деленные электроды поступят определенные сигналы, бесшумно стекут с плати-
новых игл и растворятся внутри его, Мартина, сознания, внутри памяти, внут-
ри его несложных мыслей, которые, словно нехотя, медленно плывут по лаби-
ринтам Объекта в то самое время, когда истекают последние мгновения.
..............................
Старт! В мозг ворвалась лавина сверкающих звуков и грохочущих ароматов,
пронзительных вспышек и тяжелых, давящих, ни на что не похожих вкусовых
ощущений. Мысли вырвались из своего храма, где они обитали много темных ты-
сячелетий, рассыпчатым цветным фонтаном ринулись в поднебесье, и, не найдя
там ничего интересного, желтыми листьями мягко опустились на землю. Нале-
тел свежий, пробирающий до костей ветер, взметнул листья в воздух и понес
их вдаль, к белым вершинам гор, виднеющимся сквозь туманную дымку на гори-
зонте.
Мартин стоял в осеннем парке. Это была та унылая пора, когда еще не
сверкает снежное великолепие зимы, и уже не радует глаз разноцветный осен-
ний наряд деревьев. Листья уже все лежат под ногами, легкий морозец подер-
нул лужицы тонким зеркалом льда, а солнце, несмотря на полудень, не соби-
рается подниматься в безоблачном, светло-голубом небе выше последних, оди-
ноко дрожащих на порывистом холодном ветру желто-коричневых листочков клена.
Листва уютно шуршала под ногами. Сегодня, выходя из дома, Мартин наки-
нул на плечи легкую, уже явно не по погоде, куртку, и теперь каждый порыв
ветра пронизывал ее насквозь, давая понять, что теплые дни позади и пора
более внимательно следить за погодой.
- Такая погода чрезвычайно располагает к философским размышлениям, -
раздался за спиной Мартина знакомый голос. Мартин обернулся.
- Вы правы, проф. И погода, и весь этот вид, - Мартин обвел рукой
вокруг, - все это наводит на мысль, что все преходяще, за любой весной
следует лето и осень...
Профессор усмехнулся.
- Ты не совсем верно провел аналогию с закономерным концом любого бы-
тия, Мартин. Природа скорее намекает нам на цикличность всех ее явлений, на
то, что рано или поздно все возвращается на круги своя, а вовсе не на то,
что под луной ничто не вечно.
- Пусть так. - Мартину вообще не хотелось говорить, ему хотелось
просто созерцать это медленное, торжественное увядание природы.
- Природа обновляется каждый год, - продолжал профессор, - а чело-
век рождается и умирает только один раз. Это банальная истина, но именно
она приходит мне в голову при наблюдении такого явления природы, как осень.
Наше мышление соответствует нашей жизни - родиться, чуть-чуть пожить, сос-
тариться и умереть, - и поэтому это время года так печально действует на
нас. Мы видим в нем аналог нашей старости, времени подводить итоги нашего
земного бытия, обобщать увиденное на жизненном пути сквозь весну и лето,
вспоминать все былое, так сказать... Если бы мы жили вечно, то радовались
бы осени, ведь за ней период стирания ненужной информации - зима, и время
следующего рождения - весна. Ведь радостен для нас только миг ожидания
больших перемен...
Воркотня профессора вдруг притихла и удалилась на второй план. Вдали,
по ковру опавшей листвы, между белыми стволами берез, шла какая-то фигурка
- и ее вид, походка, и еще что-то неуловимое, - пробудили в глубине души
Мартина давние воспоминания, неясные, смутные тени, ощущение чего-то давно
ушедшего, утерянного во тьме лет захлестнуло Мартина, и он, спотыкаясь, по-
бежал навстречу.
- Мама! - и он уткнулся своей маленькой, коротко стриженой головой ей
в грудь, слезы радости от случайной встречи текли по его лицу. Вокруг ходи-
ли люди, они задевали их, толкали своими чемоданами, гул их голосов сливал-
ся с гудками паровозов, а он все стоял, прижавшись к самому дорогому, само-
му-самому, что было у него в жизни, и его уши слышали среди всей вок-
зальной какофонии легкий шепот: "Мартин... сынок мой..." Потом они вышли из
вокзала, шли по переходной дорожке над ревущей, мигающей тысячами огней ав-
томагистралью, он держал маму за руку, в его душе звучала музыка удиви-
тельного тепла и спокойствия, а в голове неслась странная круговерть воспо-
минаний. Какая-то незнакомая темная комната, еле освещенная потрескивающей
лучиной, зажатой в страшном, похожем на большого железного паука устрой-
стве, сырые стены, маленькое окошко, в которое ничего не увидишь, еще один
тлеющий огонек слева вверху, перед странными картинками в поблескивающей
оправе, выползающая сбоку громада печи, еле различимая в полутьме. Мать си-
дит на потемневшей от времени и копоти лавке, он, почему-то девочка, сов-
сем маленькая, держит ее за подол, они вместе смотрят на приоткрывающуюся
дверь, где в клубах пара и холода возникает что-то мохнатое, шевелящееся, и
это что-то сбрасывает тулуп, пахнущий морозом и лошадью, садится на проти-
воположную лавку, положив громадные кулаки на стол, сверкая из-под лохма-
тых бровей белками глаз, и говорит басом: "Ну что, мать, жрать сготовила?"
Потом какой-то неуловимый переход, и они все вместе - он, отец и мать
- на берегу реки. Зеленый луг высоким - выше роста отца - обрывом пере-
ходит к небольшому пляжу. Они располагаются на траве, там, где обрыва поч-
ти нет, но ему хочется взобраться на самый верх, подойти к самом краю и
смотреть вдаль, - за рекой до самого горизонта тянутся зеленые пушистые
поля, разделенные кое-где гребнями лесополос. А если повернуться назад, то
видны опять поля, но на самом пределе видимости, у горизонта, подернутые
синим дымком, виднеются трубы и шары химического завода, чуть левее - де-
вятиэтажки города. Они играют втроем в мяч, и он часто выигрывает, потом
купаются, загорают, снова играют... Он сидит на самом краю обрыва, свесив
ноги, только потому, что это ему не разрешают, и видит в чистом, голубом,
бездонном небе плывущую точку. Он еще успевает подумать - что это, птица
или самолет, - как точка вырастает, превращаясь в нечто, и это нечто с
крылатой стремительностью, пышущее пламенем, в злобном металлическом оска-
ле проносится над ним. Воздушный вихрь сбрасывает его с обрыва на пляж, и
почти сразу все вспыхивает. Зеленые поля, гребешки лесополос - все зали-
вает нестерпимо яркий, нечеловеческий свет, в котором деревья сгорают, как
спички, потом земля вздрагивает и падает на него сверху. И все дальнейшее,
словно испугавшись жуткого зрелища, видится непонятными отрывками, вот он
выбирается из-под обвалившегося обрыва, плачет, зовет маму, стараясь не
взглянуть туда, куда смотреть ни в коем случае нельзя, вот в багрово-чер-
ном небе беззвучно возникает вертолет, и вот он уже смотрит из иллюминато-
ра на дымящиеся развалины, на то, что недавно было городом и заводом, - и
все опять уходит в черную глубь, где нет ни крупицы света, ни малейшего
звука.
Мартин всплыл из темноты собой - сорока двух лет, холост, не имеющий,
не привлекавшийся и так далее. Он лежал на кровати, в своей маленькой ком-
натушке, отделенной от соседей лишь двумя тонкими фанерными перегородками,
- долго лежал, замечая только, как отчаянно колотится сердце и медленно
высыхает выступивший на лице холодный пот. Потом до его сознания начали до-
ходить другие звуки - хлопанье дверей, звон посуды, ругань старух на об-
щей кухне, неопределенный уличный шум. Дореволюционный будильник с треснув-
шим пополам стеклом мерно тикал на тумбочке темного дерева, и его тиканье
органично вплеталось в симфонию звуков коммунальной квартиры, более того -
создавало ощущение ритма и осмысленности всей окружающей жизни. Мартину
нужно было идти в контору, где он, надев черные нарукавники и пенсне, целы-
ми днями перекладывал на своем столе с места на место бумаги, о содержании
которых не имел и понятия. Но у него еще было время просто полежать и пос-
мотреть в покрытый сетью трещин потолок. Он лежал и вспоминал свою жизнь -
тихую жизнь добропорядочного человека, который не гнался и не погонится ни
за чем необычайным, который всегда предпочитал синицу в руках, которого
больше всего на свете страшили перемены - из-за необходимости решать
что-то самому. И думалось Мартину, что часто таких людей жизнь крутит и
бросает, как попало, особенно в подобные бурные исторические периоды, а эти
люди, как несомые ветром семена клена, пытаются хоть на миг остаться на
месте, пустить корни и ловить крохотные лучики света, довольствуясь малым и
не претендуя на большее. Но ветер перемен вновь срывает их с места, обры-
вает корни и листья, забрасывает неизвестно куда - за границу, в иные
пространства, но и там они умудряются прижиться и создать вокруг себя ти-
хую атмосферу затхлого постоянства... Ведь Мартину повезло - вихри револю-
ции и гражданской войны практически обошли его стороной, и он жил такой же
серой, размеренной жизнью, что и раньше.
Мартин надел черные нарукавники с красивой красной эмблемой и сел за
стол. Предстоял еще один день имитации трудовой деятельности, чем Мартин и
занимался всю свою сознательную жизнь. В школе он имитировал учебу,
пользуясь как шпаргалками, так и высоким положением своего отца, потом быс-
тро нашел себе тихое местечко, где вся работа сводилась к нахождению грам-
матических ошибок в каких-то бумагах. Сперва он действительно пытался это
делать, и, увидев на листе слово "дискриминация", честно исправлял его, но
потом разочаровался и начал просто перекладывать листы с одного места на
другое. После революции он стал консультантом по делам изобретательства, и
занимался он там тем же.
- Иван Петрович, вам еще одно заявление, - сказала сидящая за сосед-
ним столом машинистка и протянула лист бумаги. Мартин взял его, поднял сук-
но, покрывавшее стол, и хотел уже отправить лист туда, где уже скопился
трехдюймовый слой подобных заявлений, но потом передумал и рискнул прочи-
тать. Трудно сказать, что привело его к такому решению - то ли сон, в ко-
тором его лупил розгами отец, то ли весеннее солнце, так весело освещавшее
лист, только Мартин нацепил пенсне и принялся читать.
Заявление!
Я, изобретатель второй категории Нихтанор Ферштейнов, заяв-
ляю, что изобрел вечный двигатель третьего рода. Принцип
действия основан на втором законе термодинамики, уравнении
Гейзенберга и теории вакуумного коллапса. Основная труд-
ность заключается в получении малогабаритной вращающейся
бархатно-черной дыры, но способ получения приведен в [13].
Движущимся элементом конструкции является четырехмерный ма-
ховик, разгоняемый частицами Лесажа [27] в неравномерном
гравитационном поле [68]. Опасность использования, крепко
заключенная в реализации виртуальных лептонов и барионов
[56] в условиях сильной кривизны моллюска отсчета [80] све-
дена к абсолютному нулю [5] центробежным регулятором, опи-
санным у Кулибина в [6].
Дальше шел перечень использованной литературы с указанием веса каждой
статьи.
Мартин поднял глаза на изобретателя.
- Видите ли, уважаемый Нихтанор, ваш двигатель, не спорю, может, и бу-
дет работать, дело не в этом. Он просто экономически невыгоден. Все упи-
рается в смету необходимых затрат, которая, как вы знаете, есть эквивалент
общественно-полезного труда в вашем микрорайоне. Поэтому без научно обосно-
ванного контекста я не могу подписать ваше заявление. А контекст - он раз-
ный бывает... Вы поняли, что я имею в виду?
Изобретатель задумался, запустив одну руку себе в бороду, а другой на-
чав чесать затылок. Третью он благоразумно держал на коленях, как символ
мирного невмешательства.
- Без инспекции тут не обойтись, батюшка, - изрек он могучим басом
результат своих четырехминутных раздумий.
- Я абсолютно с вами согласен, - Мартин поправил на голове фуражку с
надписью на околыше - "Инспектор" - и сел вместе с изобретателем в подка-
тивший вдруг из-за угла кабриолет. Извозчик повернул ключ зажигания, и они
поехали. Молчание длилось, впрочем, недолго, вскоре извозчик перебрался к
ним на заднее сидение и заговорил:
- Обратите внимание, господа, как по мере проникновения в глубину зо-
ны СМ теряются логические конструкции. Мы видим каскад воспоминаний из зо-
ны КП, затем наблюдаем компиляцию неосознанных вариаций наследственной па-
мяти, и вот, в конце концов приходим к прямому нарушению причинно-след-
ственных связей. Или причиннонаследственных? Ох, неспроста это, неспроста,
попомните мои слова... То ли еще будет!
Путаясь в тулупе из синтетической овчины и старчески кряхтя, он пере-
лез на свое законное место, натянул вожжи. Заскрипели тормоза, кабриолет
плавно остановился. К Мартину тут же подбежала заведующая столовой и пово-
локла его за свободный столик. Там Мартин с удовольствием - правда, не
очень большим - съел неплохой ужин - жаркое из блателл, специально приве-
зенных из Германии. (Возникло вдруг у Мартина подозрение, что были блател-
лы всего-навсего вульгарис, а не германикус, но так подозрением и
осталось.) На третье блюдо, поданное после первого, был сок алоэ - Мартин
нашел его весьма тонизирующим. Он вытер губы белоснежной салфеткой с краси-
вой вышивкой и спросил:
- А как у вас дело с продажей спиртного?
- Боремся и с тем и с другим, - бодро ответила заведующая, - прила-
гаем все усилия для создания невыносимых условий. Вот, например, объедини-
ли винный и кондитерский отделы в один. Теперь желающие выпить должны дол-
го стоять в очереди желающих купить ирис "Кис-кис" и конфеты "Школьные". У
них будет достаточно времени подумать о своей пагубной привычке, уверяю вас!
- Хорошо, - заметил Мартин, явно игнорируя двусмысленность последне-
го предложения.
- Этому же способствуют плакаты "Пьянству - бой", "Приносить и распи-
вать запрещается", "Выше знамя соцсоревнования".
- Да-да, - невнимательно согласился Мартин. - А что же теперь?
- Теперь вот что, - сказала заведующая, пододвигая Мартину чистый
лист бумаги. - Распишитесь.
- Мартин поставил внизу витиеватую роспись и облегченно откинулся на
спинку стула.
- Как мало нужно человеку для сделки с совестью, - сделала вывод за-
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг