- И еще порадую, Захар Митрич, - сказал учитель: - я там, в районе,
"коншаковку" нашу показывал. Заинтересовались люди. Судя по всему,
придется этот сорт не только для себя размножать, а для всего района.
- Давно бы Стожарам так жить! - Захар покосился на ребят, потом на
грядку с клубникой: - Чего ж ягоды не собираете? Переспеют. Вы бы ее
того... Да и Андрея Иваныча угостить не грех.
- Пойду Катерине Васильевне новость сообщу, - сказал учитель и позвал
с собой Саньку.
Они направились в поле.
Андрей Иваныч задумчиво смотрел по сторонам, потом остановился:
- Смотри вперед, Саня, - вон туда, где Старая Пустошь. Представь, что
там будет через несколько лет, Хлеба стеною стоят, высокие, густые и с
таким удивительным колосом, что все, кто ни проходит мимо,
останавливаются и спрашивают: "Что это за пшеница такая диковинная?" -
"А это "коншаковка", - отвечают людям и рассказывают, как и откуда
появилась на земле эта пшеница. Смекаешь, Саня?
- Смекаю, Андрей Иваныч, - прошептал мальчик.
- А теперь сюда посмотри. - Учитель показал на деревню с ее
разномастными избами, крытыми дранью и соломой, на приземистые землянки,
обложенные дерном. - Здесь наши Стожары раскинулись. Новые дома с
широкими окнами, электрический свет повсюду, сады кругом, тротуары на
улицах. Вон там на пригорке свой клуб, театр, там почта, радиоузел. И
живет в этом новом селе Александр Коншаков, мастер высоких урожаев,
бригадир или агротехник... как ему будет угодно. Бороды у него еще нет,
но человек он в селе уважаемый, старики с ним за руку здороваются, из
города к нему ученые приезжают, по радио о его работе по всей стране
рассказывают.
- Что вы, Андрей Иваныч! - смутился мальчик. - Очень уж высоко
поднимаете.
- А ты высоко не хочешь? Предпочитаешь пониже? - Учитель пристально
посмотрел на Саньку. - А вот мать твоя большие дела начинает, не
страшится. Чем же ты думаешь заняться?
Санька потупился и, сняв пилотку, долго тер рукавом алую эмалевую
звездочку.
- Еще не решил? А я вот для тебя подыскал работу.
- Подыскали?
- Самую пока неотложную. Учиться будешь. В седьмой класс пойдешь.
- Андрей Иваныч!.. - задохнулся Санька.
- Спокойно, Саня. - Учитель положил ему на плечо руку. - Знаю про
твое горе. Твои друзья мне все рассказали...
- Тимка?!
- Он. И Маша с Федей все знают. Но ты не сердись на них. Они должны
были так поступить. Я теперь понимаю, почему ты ушел из школы: думал
матери помочь. А вышло наоборот. Обидел ты ее. Она хочет, чтобы все
кругом было, как при Егоре Платоныче. Чтобы никто его мечту-думу не
забыл. И тебя она хочет видеть таким же, как при отце: добрым сыном,
хорошим учеником в школе, первым человеком на селе в будущем. А ты вроде
сам себе крылья подбил, школу бросил...
- Андрей Иваныч, - признался Санька, - у меня же с математикой
неладно.
- Знаю, запустил. Остановить было некому. Но это дело поправимое.
Федя Черкашин побольше твоего горя хлебнул, а школу не забывает. Мне
твой характер, Саня, известен: возьмешься - нагонишь. Сейчас с
отстающими по математике занимается Надежда Петровна. Будешь ходить к
ней. Нужно - и я помогу.
Учитель заметил поднимающуюся по тропинке Катерину Коншакову, пошел
ей навстречу. Санька остался один.
Медлительные сизые волны бесконечной чередой плыли по пшеничному
полю.
Вдали голубели квадраты овса, зеленела картофельная ботва. Усатые
колосья, склонившиеся над дорогой, щекотали Саньке руки; отцветшие травы
роняли на землю свои семена.
Пышное белое облако, закрывшее солнце, как стрелами, было пронизано
его лучами.
Вот она, родная земля! Здесь жил его отец, сейчас трудится мать. И
разве есть для Саньки что-нибудь дороже этих мест!
Высоко в небе парила какая-то птица - не то коршун, не то ястреб.
Санька долго следил за ее сильным полетом.
Он подошел к высокому берегу реки. Плотная волна ветра ударила Саньке
в грудь, отшатнула назад, обдала смешанным запахом сена, речной осоки,
парного молока.
И мальчику вдруг захотелось помериться силой и с ветром, и с рекой, и
еще невесть с чем. Он поднял с земли плоский голыш-камень, разбежался и
ловко, как умеет только мальчишка, метнул его навстречу ветру. Камень,
описав дугу, упал за рекой.
Маша с Федей стояли у черной неподвижной речной заводи и доставали
желтые кувшинки и белые лилии.
Вся заводь была в мелких кружочках: то стрекоза ударит крылом по
воде, то проплывет малек, то упадет семечко с дерева.
Санька прыгнул с обрыва вниз и, увлекая за собой сыпучий песок,
очутился у самой воды.
- Хотите, цветов нарву? - крикнул он.
- И побольше, Саня! - обрадовалась Маша, зная, что никто, кроме него,
так ловко не умеет доставать кувшинки и лилии из самых глубоких заводей.
Санька срезал длинную, как удочка, палку и расщепил ее на конце.
Затем погрузил палку в прозрачную воду, захватив в расщеп стебель лилии,
повел в сторону, подсек, и белый цветок, как плотица, упал на траву.
Затем второй, третий... За лилиями пошли кувшинки. Маша едва успевала
собирать цветы.
- Хватит, хватит! Куда столько! Мне и не донести! - закричала Маша.
Наконец, изловчившись, Санька сорвал последнюю кувшинку.
- И жадный ты, Санька! Всегда тебе много надо, - пожурила Маша, пряча
лицо во влажные, холодящие кожу цветы с дивным запахом свежей воды.
Санька подошел к Феде и вполголоса спросил:
- Как у тебя там насчет русского языка?
- Занимаюсь... Вот только на суффиксах задержался немного.
- Если что нужно, ты спрашивай, без стеснения. Чего помню, подскажу.
Наверху обрыва показался Никитка. По сыпучему песку, как по снежной
горке, он скатился к воде.
- Саня, на нашу избу пчелы сели! Целый рой! - сообщил он с таким
видом, словно рой по меньшей мере уже сидел в улье.
Санька вскочил. Пчелиный рой! Это же прямо счастливая находка!
- И давно сел?
- Порядочно... Я тебя ищу, ищу...
- Тогда бежим!
- А ты умеешь рой снимать? - остановила Саньку Маша.
- Приходилось... Тятька их много ловил.
- А может, дедушку позвать?
- Нет. Тут лови момент. Рой ждать не будет, зараз снимется.
- Тогда и мы с тобой! - И Маша с Федей побежали вслед за Санькой и
Никиткой.
По дороге Никитка все прикидывал, что они теперь сделают на
вырученные от продажи пчелиного роя деньги. Первым делом ему, Никитке,
перетянут сапоги, потом купят Фене новый платок, а Саньке, если хватит
денег, - широкий солдатский ремень с тяжелой светлой пряжкой вместо
неказистого узкого ремешка из сыромятной кожи, который так не подходит к
Санькиной пилотке и гимнастерке.
Показалась изба Коншаковых. Перед нею, как на часах, расхаживала
Феня.
Санька с колотящимся сердцем стал рядом с сестрой, поднял голову и
заметил на тесовом фронтоне избы, в углу под застрехой, темный
шевелящийся комок.
Оставив подбежавшего Никитку сторожить рой, как будто тот мог
помешать ему улететь, Санька бросился в избу. Маше он приказал найти в
сенях пустой кузовок, Феде - намочить веник, сестренке - приготовить
иголку с ниткой.
Сам отыскал старое сито, вырвал из него заржавленную сетку, потом
достал мешок, отрезал нижнюю часть и вместо нее пришил сетку.
Затем он натянул мешок на голову, так что сетка пришлась как раз над
лицом, надел материн ватник, натянул на руки варежки, ноги обул в
валенки.
- Помогать будешь? - спросил он Федю.
Тот кивнул головой.
- Тогда одевайся!
Совместными усилиями девочки снарядили и Федю.
Но второго сита в доме не нашлось, и Федину голову замотали шерстяным
платком.
Толстые, неуклюжие, мальчишки вышли наружу.
Санька приказал Фене, Маше и Никитке отойти подальше от дома - кто
знает, что может случиться! Хотя он не раз видел, как отец снимал
пчелиный рой, но, по правде говоря, его участие при этом выражалось
только в том, что он подавал отцу мокрый веник и ведро.
Девочки послушно отошли в сторону, а Никитка запрятался в щель между
поленницами.
Санька приставил к избе лестницу и начал подниматься по перекладинам.
Федя с ведром воды, березовым веником и пустым кузовком стоял внизу.
Санька ступил на последнюю перекладину лестницы. Теперь до пчелиного
роя можно было достать рукой.
Рой сердито гудел, шевелился, словно пчелы были недовольны, что так
долго задержались у коншаковской избы. От него отлетали черные искорки
и, покружившись в воздухе, вновь присоединялись к темному живому комку.
- Веник! - шепотом скомандовал Санька вниз.
Федя обмакнул веник в ведро с водой и, быстро поднявшись по лестнице,
передал его Саньке. Тот, держась одной рукой за угол избы, другой начал
кропить пчел водой.
Гудение стихло. Крылья у пчел намокли, они больше не могли взлететь.
Федя передал Саньке пустой кузовок. Санька принялся осторожно сметать
пчел из угла на дно кузовка.
Но, как видно, мокрый веник утихомирил не весь рой, и несколько пчел,
вырвавшихся из кузовка, закружились над Санькой, и одна или две из них
нашли даже лазейку в сетке.
Санька глухо вскрикнул, потряс головой и ударил себя сквозь сетку по
виску, потом по щеке.
- Кропи их, еще кропи! - сочувственно посоветовал снизу Федя,
высовывая нос из платка, и в тот же миг вскрикнул от укуса пчелы.
Наконец Санька выгреб из угла последних пчел, закрыл кузовок дерюжкой
и быстро спустился вниз. Побрызгал во все стороны мокрым веником,
отгоняя оставшихся на свободе пчел, к облегченно рассмеялся:
- Попались пчелки, стой, не уйдут вовеки... Отбой. Федя!
Мальчики разоблачились. Подошли Феня, Маша и Никитка.
Маша посмотрела на мальчиков и засмеялась: у Саньки затек глаз, у
Феди распух нос.
- Красавцы вы писаные!.. Что, больно? Здорово искусали?
Никитка приложил ухо к кузовку и восхищенно шепнул:
- Гудят! Послушайте-ка...
Маша тоже наклонилась над кузовком и, не утерпев, даже приподняла
уголочек дерюжки, но быстро опустила обратно.
- Богатый рой достался, кило на два. На целый улей хватит. Вот бы
дедушке такой! Он говорит, что пчелы - как зерно: от одного роя целую
пасеку развести можно. - Она обернулась к Саньке: - Ты кому его продать
думаешь? В соседний колхоз? Или на базар повезешь? А знаешь что, Саня:
давай мы его у тебя купим. Соберем деньги со всех ребят и купим. И
поднесем дедушке... вот он обрадуется! Глядишь, в Стожарах через
год-другой своя пасека будет, не хуже, чем в локтевском колхозе.
- Ты это про деньги брось... - насупился Санька.
Он вдруг схватил кузовок с пчелами и сунул его в руки девочке: - Бери
вот... неси дедушке!
Маша переглянулась с Федей, перехватила сожалеющий взгляд Никитки,
который потянулся было за кузовком, и поставила кузовок обратно на
землю:
- Нет, нет! Рой ваш... Ты его обязательно продай! Вам же обновки
нужны.
- А я говорю - забирай! - прикрикнул Санька. - Что я, скопидом
какой-нибудь или Петька Девяткин? Своему колхозу да продавать! - И,
заметив, что Маша все еще колеблется, совсем рассердился: - Не желаешь,
сам передам!..
И, считая разговор законченным, Санька поманил Никитку и направился в
избу:
- А ты не куксись! Мало ли их, пчел, на свете! Еще рой прилетит.
Тогда я тебе, Никита... Ты только следи!
- А я... я ничего, - вздохнул братишка. - Конечное дело, прилетит. Я
вот как смотреть буду!
Глава 34. ДРУГ ЗА ДРУЖКУ
Санька зорко следил за матерью. По утрам она не бежала чуть свет, как
раньше, собирать на работу членов звена, а долго возилась у печки или
бесцельно бродила по избе.
Нередко она возвращалась с работы еще до перерыва и, не раздеваясь,
ложилась в постель.
Заглядывала соседка, прибирала избу, мыла посуду и все советовала
Катерине пить какой-то травяной отвар. от которого все болезни, как
ветром, сдувает.
- Пройдет и так, - безучастно отвечала та. - Простудилась я, видно...
на сырой земле полежала.
Санька только удивлялся, как можно простудиться. Дни стояли сухие,
жаркие, и даже вечером земля хранила дневное тепло.
Однажды поздно вечером Саньку разбудил певучий говорок Евдокии.
Острый коготок коптилки царапал темноту, мать лежала в постели, зябко
кутаясь в одеяло, соседка сидела у нее в ногах и жаловалась на Татьяну
Родионовну:
- Вызывает меня председательница вчера в правление и говорит: "Ты,
Девяткина, женщина здоровая, поработай-ка в поле, а молоко возить мы
другого поставим". А какая ж я здоровая! У меня от полевой работы
поясница разламывается, сердце заходится. И все ведь по зависти меня
очернили. Будто я торговлишкой на базаре занимаюсь... Хотя и то сказать,
какой же грех в этом! На колхозных хлебах теперь не проживешь. Да и не с
нашим здоровьишком в колхозе сидеть. Я вот в городе была на днях, у
брата Якова. В артель к себе зовет, кладовщицей обещает устроить. Поедем
вместе, Катюша! Работа и тебе найдется.
Санька насторожился.
Что это? Соседка уговаривает мать оставить Стожары, а та покорно
слушает Евдокию и молчит, молчит.
- И ребятам полегче будет, - продолжала Евдокия. - Петьку с Санькой в
сапожники определим - они давно охоту имеют.
Санька беспокойно заворочался в постели, потом встал и, шлепая по
полу босыми ногами, подошел к ведру, зачерпнул ковшом воду и долго
тянул ее маленькими глотками, хотя пить ему совсем не хотелось.
- Ты чего это полуночничаешь? - спросила его Евдокия.
- Спал, разбудили... - Санька поднял над головой коптилку, осветил
циферблат часов-ходиков, подтянул гирьку, недружелюбно покосился на
соседку. - Скоро петухи запоют...
- И впрямь, час поздний, - поднялась соседка. - Так ты подумай,
Катюша. Добра желаю, не чужая ты мне.
Санька проводил ее, запер калитку и, вернувшись обратно в избу,
присел около матери:
- Какие у вас секреты с Евдокией? Чего она зачастила к тебе?
- Знобит меня, Саня... Накрой чем-нибудь, - попросила Катерина.
Санька укутал мать шубой.
"Сманит ее эта Девяткина, вскружит ей голову", - с тревогой подумал
он, ложась в постель, и вдруг ему представилось, как мать грузит на
телегу домашний скарб, заколачивает окна, вешает замок на калитку и они
всей семьей покидают Стожары.
"Я соседку и в избу не пущу, - расхрабрившись, решил Санька. -
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг