- Идите-ка вы по домам.
"Не отпустим", - вспомнила Маша свои слова, когда вместе с Федей и
Тимкой шагала по улице. Легко сказать, но как это сделать? К Саньке за
последнее время и так не подступишься.
- Колодки сапожные видели? - остановилась Маша.
- Они с Девяткиным давно в сапожники идти надумали. Им Евдокия все
уши прожужжала, - пояснил Тимка.
- Да как он смел из колхоза уйти? - возмутилась Маша. - Тут все
работают я не знаю как... И мать его старается...
- А просто он свои Стожары не любит, - задумчиво сказал Федя. - Был
бы я из вашего села... - Он не договорил и долго смотрел вдоль улицы.
- В самом деле, - не унималась Маша, - а дядя Егор с войны вернется.
"Где мой Санька? - спросит. Как он тут?"
Неожиданно Тимка издал странный звук, словно ему сдавило горло.
Маша удивленно обернулась:
- Ты что, Тимка?
- А то... судите, рядите! А ничего вы... ничего по-правильному не
знаете! А... а если не вернется дядя Егор?
- Как - не вернется?
Тут Тимка вспомнил про свою клятву и замолчал.
Но Маша с Федей, почуяв неладное, не отступились от него.
Тимка подумал, что тайна тайной, но Саньку выручать как-то надо. И он
рассказал про его горе.
Ребята долго стояли молча.
Клочковатые, рваные тучи затягивали небо. Тревожно заскрипели от
ветра старые дуплистые липы. Вдалеке, за лесом, вспыхивали зарницы. В
избах зажигали лампы и коптилки. Вот вспыхнул огонек в оконце у Андрея
Иваныча.
Сколько уж раз в своей маленькой жизни дети приходили на этот огонек!
- Ты куда, Маша? - спросил Тимка, когда девочка круто повернула в
сторону.
- К нам пойдемте, к Андрею Иванычу.
- Я же слово Саньке дал.... - испугался Тимка. - Теперь по всему
свету пойдет...
- Андрею Иванычу можно сказать. Ему все можно.
Глава 30. В НОЧНОЙ ЧАС
Санька лежал в сенях. Боль понемногу утихала. Только когда он
поворачивался или сильно вздыхал, в левом боку поднималась острая,
колющая резь, отчего трудно становилось дышать.
Осторожно ступали через сени мать, Феня, Никитка. За бревенчатой
стенкой сеней шептались мальчишки. Сквозь щели Санька не раз ловил их
любопытные взгляды.
Потом на крыльце мать долго разговаривала с ребятами. О чем, Санька
толком разобрать не мог, но по отдельным словам догадался, что речь шла
о нем. И от этого было неловко и беспокойно.
"Подумаешь, прославился!.. Быку на рога попал", - досадовал он на
себя. Хотелось задремать. Но голова была свежа, сон не шел. В памяти
оживали все события последних дней: игра в лапту, помятая пшеница,
собрание, слова матери: "Осрамил он нас, Коншаковых".
- А это правда, что вся пшеница у вас на участке погибла? - услышал
Санька голос Тимки. - И помочь ничем нельзя? А? Маша?
- Как ей поможешь, если она помята... - ответила Маша.
- Тетя Катя, а вы какого-нибудь такого лекарства не знаете? -
допытывался Тимка. - Только бы в колхозе зла на Саньку не имели.
- Ох, ребята, - вздохнула Катерина, - боюсь, что ничем вы не поможете
пшенице. Вот разве Андрея Иваныча спросить или деда Захара. Может, они
что посоветуют.
Санька закрылся одеялом.
"Только бы зла не имели", - не выходили у него из головы слова Тимки.
Сумерки сгущались.
Ребята с крыльца разошлись.
По улицам с тяжелым топотом прошло стадо. Корова шумно ввалилась во
двор. Мать вышла к ней с подойником и, присев на корточки около тяжелого
теплого вымени, завела с коровой длинный разговор о том, как ей сегодня
гулялось, хороша ли была трава на пастбище, вкусна ли вода на водопое.
Санька приподнялся с постели и охнул от боли. Но потом схитрил - не
стал поднимать левую руку, кое-как оделся и бесшумно вышел на крыльцо.
Ноги сами повели его к дому учителя.
Вот и огонек в окне.
Ноги у Саньки сразу отяжелели, словно дорожку около избы занесло
сыпучим, вязким песком. Что он скажет Андрею Иванычу? Как посмотрит на
него? Уж не вернуться ли обратно? Все же Санька пересилил себя, вошел в
дом и замер.
У книжной полки, освещенной светом лампы, рылись в книгах Тимка, Маша
и Федя. Они с удивлением посмотрели на Саньку. Первый бросился к нему
Тимка:
- Ты почему встал? Тебе же лежать надо!
- Андрей Иваныч где? - растерянно спросил Санька.
- А он... он к вам ушел... Тебя проведать, - сказала Маша и почему-то
переглянулась с Федей и Тимкой. - Вы разошлись, наверное. Ты садись,
Саня, подожди... Тебе не очень больно?
Федя пододвинул ему табуретку. Санька осторожно присел, искоса
поглядел на ребят.
- А нам Андрей Иваныч книжку какую нашел! - сказала Маша. - Про
пшеницу.
- Что - про пшеницу? - вздрогнул Санька.
- Слушай, я тебе прочту... очень интересно. - Федя раскрыл тоненькую
брошюру: - "В конце июля неожиданно прошел ливень с градом, и пшеница у
нас полегла. Что было делать? Но мы не сдались и вышли всей бригадой в
поле. Пять дней поднимали прибитые к земле стебли пшеницы и клали их на
бечевки, натянутые поперек делянки на колышки. Потом пшеницу подкормили,
и она вскоре оправилась и пошла в рост..."
- Это кто пишет? - спросил Санька.
- Колхозница одна... из своего опыта. Андрей Иваныч говорит:
обязательно надо по ее примеру сделать. Может, и наша пшеница
поправится.
- Только вот у нас бечевки нет, - заметила Маша.
- Это пустяки, - оживился Санька. - У нас с Тимкой лыко в пруду
мокнет. Хорошую бечевку можно сплести. Правда, Тимка?
- Само собой... А колышки в роще нарубим.
- Тогда завтра и начнем! - нетерпеливо заговорила Маша, но тут в
дверях показался Андрей Иваныч.
- Здесь он, Катерина Васильевна, не волнуйтесь, - сказал учитель,
выглянув за дверь.
- Тревога ты моя! - Катерина вбежала в комнату и всплеснула руками. -
Куда тебя понесло такого! Полдеревни обыскала...
- Андрей Иваныч! - поднялся Санька. - А это правда - пшеницу спасти
можно? Вы только скажите, я что угодно сделаю.
- Ну-ну, дружок! -остановил его учитель. - Ты пока об этом и не
думай. Все, что надо, ребята сами сделают. Иди-ка домой с матерью,
ложись в постель. Бык - это не шутка.
Он проводил Катерину и Саньку до угла и вернулся к ребятам.
Дома Катерина уложила Саньку в свою постель, напоила липовым цветом,
закутала в одеяло и по привычке принялась прибирать избу. Но все
валилось у нее сегодня из рук. Пол она подмела только наполовину и,
оставив веник посредине избы, начала переставлять у печки какие-то
горшки, крынки, чугуны.
"Что за напасти на мою голову! - думала Катерина. - Молчит, давно и
упорно молчит Егор. И, видно, неспроста... Теперь это несчастье с
Санькой. Что, как он останется на всю жизнь калекой?"
В избу вошла Евдокия Девяткина. Постояла около задремавшего Саньки,
повздыхала, поохала, потом присела к столу:
- Давно бы ему в город уйти. Не угодил бы быку на рога.
- Так это ты моему парню голову вскружила? - с изумлением спросила
Катерина. - От дома подался... Спасибо, соседушка!
- Малый не чета тебе, посговорчивее. Да и в разум входит, смекает,
как к жизни надо прививаться. И ты его, Катерина, не держи. Я вот по
Петьке сужу. Охоты нет, насильно их за книжку не усадишь. Пусть уж
верному делу обучаются, время такое. - Евдокия оглядела потемневшую от
солнца Катерину. - Ты бы и о себе подумала. Приросла к этой делянке,
извелась вся, щепка щепкой стала... Говорят, с сорняками никак не
справишься?
- Одолевают, Евдокия, - пожаловалась Катерина. - Только выполешь, они
опять лезут.
- То-то вот... Сил кладешь много, а хлеба достанется - ребят не
прокормишь.
- К чему ты речь ведешь? - насторожилась Катерина.
- А к тому... На сторону тебе с семьей подаваться надо.
-Да что ты говоришь такое! - вздрогнула Катерина. - Егор тут жизнь
прожил, а я вдруг кину все, уеду невесть куда, как безродная. Он ведь
какой наказ мне, Егор, оставил: "Катерина, сказал, двух грехов не прощу:
ребят потеряешь и от земли если отступишься". Да нет! Как можно!
- Егору Платоновичу сейчас про наши дела и думать недосуг, -
вздохнула Евдокия. - Война - это тебе, голубушка, не колхоз Пушкина: и
гремит и воет...
Катерина в замешательстве вскинула голову:
- Да что ты, право, и так на душе неспокойно.
Посидев еще немного, соседка ушла.
Ночью Катерине приснился сон. Высокий небритый солдат в порыжевшей,
заскорузлой шинели стучал в окно, протягивал узелок с бельем и просил
постирать.
"К чему бы это?" - проснулась Катерина в холодном липком поту,
поднялась с постели и долго всматривалась в ночную улицу.
Потом постояла над Санькой, потрогала его лоб и вновь прилегла. Но
сон не шел.
"Все Евдокия виновата. Наговорила с три короба - бессонницу наклика-
ла", - с досадой подумала Катерина и, поднявшись, бесцельно бродила по
избе, не зная, как скоротать время до рассвета. Потом решила, пока
ребята спят, посмотреть их одежду. Собрала рубахи, кофты, штаны, где
поставила латку, где пришила пуговицу. Дошла очередь до Санькиной гимна-
стерки. Карман на груди был разорван и заколот булавкой. Катерина выта-
щила булавку, и из кармана выпали записная книжечка, какие-то бумажки,
огрызок расчески и маленькое щербатое зеркальце.
"Растет, прихорашиваться начинает", - усмехнулась Катерина, сложила
вещи в отдельную кучку, аккуратно расправила бумажки. Одна из них
оказалась конвертом с отпечатанным на машинке адресом: "Колхоз имени
Пушкина, Коншаковой Екатерине Васильевне".
Катерина с недоумением повертела конверт в руках. Был он засален,
надорван, протерся на сгибах. Похолодевшими пальцами Катерина вытащила
из него узкую полоску бумаги. Прочла... И тут ей показалось, что пол
дрогнул под ногами, лампа покачнулась, застлалась туманом. Катерина
тяжело осела на лавку, ухватилась за угол стола...
Сидя в полутьме, боясь пошевельнуться, она пыталась собраться с
мыслями. "Как же, как же это?.. Что ж теперь делать?! Неужто конец
всему?"
Похоронная смутно белела в руке. Она жгла руку. Катерина еще раз
посмотрела на бумажку. Вот и число и месяц. Значит, это случилось уже
давно... И она ничего не знала. Санька все скрыл от нее... Но зачем? И
Катерине многое стало понятным. Так вот почему сын так изменился за
последнее время, стал не по годам серьезен...
Санька вдруг задвигался, судорожно замахал рукой, словно отбивался от
кого, и хрипло забормотал:
- Цыц, Петушок, цыц! Не сметь!
Катерина вздрогнула, поспешно сунула в карман гимнастерки похоронную
и подошла к сыну. Мальчику стало хуже, лицо его горело, он тяжело дышал.
Катерина, смочив в холодной воде полотенце, положила его Саньке на лоб,
посидела у изголовья, затем вновь потянулась к гимнастерке. Но тут
заворочалась в постели Феня, Никитка спросонья попросил пить. Катерина
вдруг представила себе, как сейчас ребята проснутся все разом, увидят ее
лицо, поймут, что случилось, заревут в три голоса, а вместе с ними
взвоет и она.
"Нет, нет... Разве горю поможешь?.. Будь пока все по-старому, -
подумала Катерина. - Пусть пока и ребята ничего не знают".
Она вложила в карманы остальные Санькины вещи, осторожно подсунула
гимнастерку на старое место - Саньке под голову. И, роняя скупые слезы,
долго всматривалась в обветренное, шершавое лицо мальчика: "Печальник
мой... мужичок... Вот и детству конец. А тебе бы еще играть да бегать".
Начинало светать. Катерина вышла во двор, машинально подоила корову,
по звуку пастушьего рожка выпустила ее на улицу и, с трудом передвигая
ноги, побрела на конюшню за подводой, чтобы отвезти Саньку в больницу.
Глава 31. "МЫ НЕ СИРОТЫ!"
Через неделю Саньку выписали из больницы.
- Ох, Саня, перемучилась я! - только и нашлась сказать мать. - Ну,
как теперь? Подправили, здоров? Пройдись, Саня, я посмотрю.
Санька неловко прошелся от окна до порога, потом пристально посмотрел
на мать - так она изменилась за эти дни. Глаза запали, спина
ссутулилась, и вся она стала сухая, маленькая, черная, как цыганка.
- Еще неизвестно, кому из нас в больнице надо бы лежать, - хмуро
сказал Санька.
- Мне-то с какой стати! - деланно удивилась Катерина. - Солнышко меня
припекло, жара-то какая стоит... - И она принялась кормить Саньку
завтраком.
Потом достала из сундука мешочек с прошлогодни ми лесными орехами,
насыпала их горкой на стол:
- Щелкайте тут, отдыхайте... - И, что-то шепотом наказав Фене, ушла
на работу.
Но, как только за Катериной захлопнулась калитка, Феня запрыгала
вокруг брата на одной ножке и все выболтала. Он, Санька, теперь как
раненый в госпитале, а она вроде санитарки, и раненый должен ее во всем
слушаться, тяжелого ничего не поднимать, из дому не отлучаться и лежать
в постели.
- Я вам покажу раненого! - обиделся Санька. - Выходи на одну руку,
всех поборю! - И, ухватив Феню с Никиткой, повалил их на кровать.
В избу заглянула Евдокия. Она расспросила Саньку о здоровье,
больнице, пожурила за отчаянный характер.
- Мыслимое ли дело - с быком схватился! Он бы тебя насмерть закатать
мог. Петька-то мой до чего перепугался - до сих пор во сне бугаем
бредит. И зачем вам Петушок спонадобился? Шли бы да шли с Петькой своей
дорогой. - И Евдокия заговорщически подмигнула: - А теперь когда по
рыбку-то соберетесь?
Санька сделал вид, что не расслышал.
Евдокия заглянула за ситцевый полог, на кухню, где хозяйничала Феня,
помогла ей загрести угли в печке, потом, порывшись в карманах, достала
розовую паточную конфетку и сунула девочке в руку:
- Все одни, все сами... сироту вы горемычные...
- Мы не сироты! - обиделась Феня. - У нас и тятька есть и мамка!
Евдокия погладила Феню по волосам, покачала головой, потом отозвала
Саньку в сени и шепнула:
- Ты поскорей поправляйся. Рыбка, она ждать не будет. Говорила я с
мачехой - она тебя не держит, иди теперь хоть на все четыре стороны.
- Говорила? - оторопел Санька.
Так, значит, мать знает о его сборах и не хочет его останавливать.
Но эта новость не принесла Саньке облегчения.
- "Бедные, горемычные"! - передразнила Феня Евдокию, когда та наконец
ушла. - Какие мы горемычные!
Вон у Тимки родная мать, а спуску не дает. А меня мамка только один
раз за уши подергала, когда я в сметану пальцем залезла. И то не больно.
А тебя и совсем никогда не дергает.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг