руки мальчика:
- Саня... а ты не надо! Ну, совсем не надо... А что отец не пишет, ты
и не думай ничего плохого. И переэкзаменовка на осень-это тоже не
страшно. Мы тебя выходим. И я помогу, и Алеша... Все лето заниматься
будем.
- Хватит с меня! Я и так вполне обученный. Пахать, косить умею. В
колхозе меня и с двойками на любую работу примут, - отмахнулся Санька. -
Это тебе уж по ученой дорожке топать...
Маша с грустью посмотрела на мальчика... Если бы такие слова слышали
его отец или Андрей Иваныч... Они-то надеялись на Саньку, верили в
него...
Долго шли молча. Но молчать - это очень трудно. И, когда вышли на
луг, Санька выломил гибкий прутик ракиты и принялся сбивать головки
цветов, метелки высоких трав. Взмах, точный резкий удар, оттяжка на себя
- Санька где-то читал, что кавалеристы именно так рубят лозу, - и голов-
ки цветов, точно подкошенные, падали на землю.
Тяготило молчание и Машу. Она занялась цветами. Цветов было много:
круглые ромашки с ослепительно белыми, точно фарфоровыми лепестками и с
золотой пуговкой посредине, пунцовые шары клевера, нежные сиреневые
колокольчики, желтые лютики, белые зонтики тмина...
Маша жадно и быстро, как все, за что она ни бралась, нарвала большую
охапку цветов и принялась плести венок. Сплела одно звено, второе...
Медовый запах клеверных головок ударил ей в ноздри. Шмели неотвязчиво и
трубно гудели над Машиным ухом, точно сердились, что эта босоногая
девчонка уносит от них так много напоенных медовым соком цветов.
- Жадные вы, жадные пчелы! - засмеялась Маша. Она любила
разговаривать вслух со всем, что жило на этой земле, - с пчелами, с
травами, с телятами. -Смотрите, сколько цветов вам осталось! Я же
нарвала совсем немножко. - И, встряхнув короткими волосами, Маша уже
забыла про венок, сунула в рот пунцовую головку клевера и принялась
высасывать сладкий цветочный сок.
Она была лакомка, Маша, и всегда умела найти в поле, на лугу, в лесу
что-нибудь съедобное и вкусное.
Как только начинали зеленеть луга, она бегала с девчонками за
щавелем. Потом подрастали дудки, остро пощипывающая язык кислица,
сладковатый, с густым белым соком молочай, поспевала черемуха, земляника
в лесу, черная смородина, малина, шиповник... И все лето Маша что-нибудь
грызла, жевала, надкусывала. Язык ее становился шершавым, покрывался
трещинами, окрашивался в разные цвета.
"Ты бы не каждую траву жевала! - сердилась мать. - Мало ли зелени на
земле растет - всего не перепробуешь".
...Маша оглянулась. Санька по-кавалерийски расправлялся с колючим
чертополохом. Взмах, удар, оттяжка. Прут свистел, как сабля. Но
чертополох был живуч и только вздрагивал от ударов да насмешливо кивал
Саньке крупным малиновым цветком, распустившимся на макушке. Гибкий прут
не выдержал и переломился.
- Ой, не годишься ты в кавалерию, Саня! Совсем неспособный, -
засмеялась Маша.
Санька вспыхнул и отбросил обломок прута. Маша протянула ему пучочек
клевера:
- Ты попробуй. Вкусно-то как! Прямо чай с медом. Санька засунул руки
в карманы - он не охотник до таких сладостей.
- А вот и закусочка к чаю, - сказала Маша и, сорвав пустотелую дудку,
очистила ее от кожицы и, звучно хрустя, принялась грызть, точно
морковку.
- Да ты всю траву пожуешь, - усмехнулся Санька и взял у Маши кусочек
клевера. Пососал одну головку, другую. И правда, это было вкусно.
Так, лакомясь и болтая, они миновали луг, спустились к речке,
перебрались по дощатому, шлепающему по воде настилу на другой берег и
поднялись на пригорок,
Кряжистый, искривленный дуб шумел на ветру. Маша глянула на Саньку, и
веселый огонек блеснул в ее глазах. Подскочила к дубу и быстро, как по
лесенке, вскарабкалась вверх.
- Саня, залезай сюда!
Санька оглянулся - кругом никого. Он не заставил себя просить, залез
на дерево, но уже выше, чем девочка. Прогнулись под ним тонкие сучья,
вот-вот обломятся. С опаской поглядела на него Маша.
Широко раскинулись перед детьми зеленые поля, перелески, петлистая
лента реки, дороги, белые тропинки.
- Чьи это лошади там пасутся? - Санька вгляделся в сторону. - Наши
или нет?
- Саня, а как отсюда видно все хорошо! - восхищенно шепнула Маша. -
Смотри, вон школа! А вон три окна у крыльца - это наш класс. Ты знаешь,
в новом году наш седьмой класс на втором этаже будет... - Она вдруг
спохватилась и растерянно посмотрела на мальчика. - Саня... а что ж ты
матери про школу скажешь?
- Скажу что-нибудь. - Он насупился и спустился с дерева на землю.
Раздалось конское ржание. Несколько мальчишек гнали через луг, к
реке, табун лошадей.
- Наши! - Санька махнул Маше рукой и по крутому откосу ринулся вниз,
к табуну.
Глава 16. НЕЛЬЗЯ МОЛЧАТЬ
Весенняя страда спала, и Катерина решила весь воскресный день
посвятить дому и ребятам. "Совсем я не вижу их... как сироты бегают".
Она вымыла пол, напекла пирогов, застелила стол чистой скатертью и
усадила детей завтракать.
Заметила проходивших мимо окон Машу с Федей, поманила их в избу:
- И вам место найдется. Садитесь-ка за компанию. Маша не заставила
себя долго просить, но Федя, встретившись глазами с Санькой, точно
прирос к порогу.
- Меня дедушка ждет... Домой надо, - твердил он.
- Так уж ты и пироги не любишь? - засмеялась Катерина и, взяв
мальчика за руку, усадила его за стол рядом с Санькой.
Тот отодвинулся от Феди, словно от горячей печки, и весь завтрак
просидел молчаливый, одеревенелый, и Феня даже сказала, что Санька не
иначе, как проглотил аршин.
После завтрака мать предложила написать письмо отцу.
Хотя Коншаковы давно не получали ответных писем, но Катерина не
нарушала заведенного порядка, и письма Егору отсылались довольно часто.
- Чья очередь-то, ребята? - спросила Катерина.
- Моя, моя! - Феня быстро заняла место в переднем углу, достала
чернила и бумагу. - Санька и так два раза без очереди писал.
Санька не спорил. Он вдруг вылез из-за стола и потянулся за пилоткой.
- Уходишь? - удивилась мать. - А письмо?
- Нет, нет! - спохватился Санька. - Мухи вот... окаянные... - И,
распахнув окно, он с таким усердием начал размахивать пилоткой, словно
изгонял не мух, а рассвирепевших пчел.
Катерина принялась диктовать Фене письмо. Рассказала про дела в
бригаде, в колхозе, упомянула о том, как хорошо и дружно развиваются
посевы на Старой Пустоши.
В избу заглянул Петька Девяткин и поманил Саньку на улицу - есть
срочное дело.
- Обожди! - зашикала на него Маша. - Видишь, письмо пишут.
Петька присел у порога.
- Ну как, Феня, все написала? - Катерина заглянула в письмо. - Теперь
ваша, ребята, очередь. Как год закончили... Порадуйте отца.
Первым делом было сообщено об успехах Никитки; для этого его позвали
с улицы и заставили собственноручно нацарапать: "Папа, я кончил первый
класс, перешел во второй, скорей побей фашистов и приезжай к нам, твой
сын Никита".
Потом Феня написала о себе. Написала очень скупо, потому что была
застенчивой девочкой и всегда боялась перехвалить себя.
- Нет, нет! - запротестовала Маша. - Ты перешла в пятый класс с
похвальной грамотой. И учительница тебя очень хвалит. Зачем скрываешь?
- Напиши, дочка, - сказала мать. И Феня, зардевшись, добавила еще про
похвальную грамоту.
Очередь дошла до Саньки.
- Покажись и ты отцу, - кивнула Саньке Катерина.
Санька усердно протирал рукавом эмалевую звездочку на пилотке.
- Что ж молчишь? Ты же знаешь, как отец любит читать о твоих успехах.
- Какие там успехи... - с трудом выговорил Санька. - Переведен - и
весь разговор.
И тут он заметил, что Маша и Федя переглянулись.
- Чего уставились? - вспыхнул он. - На мне узоров нет. Говорю -
переведен... так и пишите. Ну, без похвальной, конечно.
Феня потянулась к пузырьку с чернилами. Неожиданно Маша взяла у нее
из рук перо, отложила в сторону и обернулась к Саньке:
- Это же неправда, Саня. Зачем ты отца обманываешь?
- Обманывает? - удивленно протянула Катерина. - Не перевели, значит?
На второй год оставили?
- Это бы ничего, что не перевели, - торопливо заговорила Маша. - Он
пересдать может. Ему разрешили... И мы бы все помогли... Лето долгое. Я
так и говорила: не смей, Саня, не смей! А он слушать ничего не хочет...
- Что "не смей", что "не смей"? Да говори же толком! - прикрикнула
Катерина.
- Ой, тетенька Катя, язык не поворачивается! Пусть он сам скажет, -
взмолилась девочка.
Уже давно все пушинки были собраны с пилотки, свежо и молодо
поблескивала эмалевая звездочка, а Санька все еще тер ее рукавом.
- Подними голову, Александр, - тихо сказала Катерина. - Не думала,
что у тебя душа такая заячья.
Санька рывком поднялся с лавки, шагнул к Маше. Лицо его было бледно,
губы дрожали. Ему хотелось закричать, что все это теперь никому не
нужно. Но закричать было нельзя.
- Говори! Все говори! - бросил он в лицо девочке и ринулся за дверь.
Петька выбежал за ним следом.
- Волчонок какой, так на всех и кидается, - покачала головой Катерина
и спросила Машу, за что же Саньку исключили из школы,
Девочка, потупив голову, молчала.
- Его не исключили, он сам ушел, - ответил за нее Федя и рассказал
про последний день в школе.
- Сам ушел! - пораженная, приподнялась Катерина. - Ну, погоди ж,
поговорю я с ним!
И она быстро вышла на улицу. Заглянула в проулок, в огород, за двор -
Саньки нигде не было.
Маша с Федей направились на участок. Когда они проходили мимо старой
риги, оттуда выглянул Девяткин и тонким голосом крикнул:
- Сваха! Ябеда!
Федя вздрогнул, обернулся и решительно бросился в полутемную ригу:
- А ну, еще крикни!
- Могу и еще, того стоит, - ухмыльнулся Девяткин, но на всякий случай
подался поближе к Саньке, который лежал, уткнувшись в солому.
- Федя, не надо... - нагнала его Маша.
Но потом не выдержала - так велика была обида - и сама подбежала к
Девяткину:
- Сваха?! Ябеда?! Да?! А когда по грибы ходили и вы меня с Санькой в
лесу оставили, чтобы напугать, я жаловалась кому-нибудь? А самопал у вас
разорвало, и чуть глаз Саньке не выбило... А стог соломы в поле
спалили... Кому я сказала?
- Правильно, - согласился Петька. - Потому и в компанию тебя
принимали. А сейчас зачем выболтала?
- Эх ты, голова! Сейчас же совсем другое... Это школа... А это такое
дело, такое дело... - И, не найдя нужного слова, Маша, толкнула Петьку в
грудь: - И хоть сто раз свахой меня назови, а все равно не буду молчать!
- Вот напустилась! - передохнул Петька, когда Маша с Федей ушли. -
Еще и защитника привела. Видали мы таких на своем веку!
Потом он присел рядом с Санькой:
- А ты чего буйну голову повесил? Школу пожалел? Подумаешь,
грусть-тоска! Все равно ты теперь неуспевающий, вроде меня. Собирай
вещички, да двинем в город. Там нас дядя Яков зараз к делу поставит.
Знаешь, какие у них доходы, у сапожников! Молотком раз стукнул - гони
рубль! Шилом ковырнул - подавай десятку! Теперь, брат, холодный
сапожник - наивысшая квалификация.
Санька задумчиво смотрел на отцветающую черемуху, роняющую белые
лепестки, отчего земля казалась кругом обрызганной известкой.
- Мать говорит, - бубнил Петька: - как вот сена на корову накосим,
мне больше в колхозе и делать нечего.
- Уйди, Девяткин, - глухо сказал Санька.
- Чего?
- Уйди, говорю!
Глава 17. КОНЮХ
Работы на участке хватало по горло. Посевы требовали, чтобы их
пропалывали от сорняков, подкармливали удобрениями. На грядках часто
приходилось рыхлить землю.
Дед Захар каждое утро раздавал ребятам наряды и к вечеру придирчиво
принимал выполненную работу. Затем все собирались у шалаша, Маша
доставала синюю тетрадь, и дед подводил "итоги дня".
- Похвально работал, с прилежанием, - обычно говорил он про Степу
Так-на-Так. - Спины не разгибал, на солнышко не щурился... Так и запиши,
Машенька.
Доходила очередь до Семушкина:
- У нашего Алеши все по-старому. Спешит - людей смешит. Две травины
выполет, три пропустит. За стрекозами много бегает.
Маша едва успевала записывать за стариком.
- Чего ухмыляетесь? - замечал дед Захар ребячьи улыбки. - Такой наказ
имею от Татьяны Родионовны. Полную вам аттестацию произвести - кто как
труд любит да землю чтит.
Затем старик с точностью до одной сотой определял каждому его дневную
выработку: сорок соток трудодня, сорок пять, пятьдесят...
Но в синюю тетрадь Маша заносила не только ребячьи "аттестаты" и
трудодни. По старой привычке, привитой еще Андреем Иванычем, она
записывала в нее свои наблюдения над жизнью растений: время сева,
появление ростков, начало цветения.
Захар не скупился на советы, и частенько пионеры узнавали от него
что-нибудь новенькое: как с корнем уничтожить злостный сорняк, как
подкормить пшеницу, как пасынковать помидоры. И неизменно в руках Маши
появлялась синяя тетрадь.
- Что ты там строчишь каждый день? - однажды спросил ее старик.
- А это дневник, дедушка. Ваши советы записываем.
- Ну-ну... - довольно улыбнулся старик и после этого случая "советы"
свои стал излагать более подробно и живописно. Если же замечал, что
советы его идут не впрок, то не на шутку сердился.
Однажды он остановился около Семушкина, который пропалывал сорняки на
клетках с посевами. Чтобы не наклоняться низко к земле, Алеша захватывал
сорняки за верхушку и тянул к себе. Одни растения легко вырывались с
корнем, другие обрывались.
- По верхам скачешь, а корешки где? - зашумел старик.
Он нагнулся, глубоко подрезал узкой железной лопаточкой корневище
сорняка и вытащил его на свет:
- Что видишь?
- Пы...пырей, дедушка... злостный сорняк.
- Знать знаешь, а щадишь. Раз злостный - значит, под корень убивать
надо... А кому на пользу твоя работа - тыр-пыр, суета! Землю и червяк
роет. А ты со смыслом трудись. Кто ты такой есть? Завтрашний колхозник,
хозяин на земле. Царь природы, можно сказать... Ты всем зеленым миром
повелевать должен уметь.
Ребята доставляли деду немало хлопот.
Кроме "плановых", как любил выражаться дед Захар, овощей и посевов,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг