Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
     - Что  значит  зря,  господин  студент?  -  захорохорился  охмелевший
несколько от коньяку доктор.  -  Замечание - от вольнодумства! Предписание
видели:  вскрыть!  Вскрываем.  "Твердая власть и строгое блюдение закона -
основы  управления  завоеванным  краем".   Не  изволили,  конечно,  читать
последнюю речь его высокопревосходительства господина генерал-губернатора?
     Но тут же, смякнув, фыркнул:
     - А он все еще путает,  генерал-то губернатор, аксакалов с саксаулом.
Ей-богу! Так и кричит: здорово, саксаулы!

     . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

     От Иори дорога втягивается в горы.  Долина широкая, тропа - по осыпи;
но  любителям головокружений все  же  первое испытание:  ехать  приходится
карнизами,  т.  е.  дорожкой,  пробитой по самому краю обрыва, зачастую на
большой  высоте.  Вечерний привал  в  Урмитане -  большой  горный  кишлак,
мельницы на горных потоках, абрикосовые сады.
     На ночевке  нагнал нас Саркисов,  киргиз,  губернаторский переводчик.
Опять - знакомый по прежним поездкам.  Предложил с ним вместе  проехать  в
Дарх.  Место любопытное:  кишлак этот,  в одном переходе от Гузара, - выше
Урмитана,  по Зеравшану -  весь  сплошь  заселен  скоморохами.  Летом  они
хозяйствуют,  как  всякие  иные  селяне,  а  на  зиму  расходятся по всему
Туркестану - певцами,  жонглерами, плясунами, бубенщиками. Веселый кишлак.
И старшиною у них - князьком скоморошьего царства - бача,  мальчик-плясун.
Мне если ехать с Саркисовым, то под видом казанского татарина: от русского
-   замкнутся   дархцы.  Маскарад  нетруден:  с  языком  -  слажу,  обычай
мусульманский - знаю, лицо - не выдаст никогда не видели в Дархе казанских
татар.
     Я  принял  предложение.  Жорж  остался с  "чужой" тройкой:  дневка  в
Урмитане,  дневка в  Гузаре -  я за это время успею обернуться.  От Гузара
опять поедем вместе.
     Саркисов со мною не чинится:  в  губернаторской канцелярии пообтерся:
знает: студент - особа не важная... Тем более - приезжий. Приехал - уехал,
стесняться нечего.  Узнаю поэтому на первом же перегоне: едет он в горы по
своим  "бараньим" делам.  Здесь такой обычай у  администрации:  с  местных
богатеев взимается ежегодный оброк баранами:  не "взятка", разъясняли мне,
"обычай".  Этих баранов у хозяев не берут,  а припускают в то же хозяйское
стадо на приплод с особою меткою.  Надо ли говорить:  на таких овец падежа
не бывает,  приплод верный и  обильный.  Множатся чиновные бараны.  И дело
чистое:  кто может запретить приставу,  или хотя бы и  самому губернатору,
держать своих овец в стаде Исмаил-бая или другого кого.
     Переводчик -  чин  небольшой как  будто,  но  для туземцев он  первый
человек.  Местных языков ведь  ни  один русский начальник не  знает:  воля
переводчика -  такого напереводит, если не поклонишься хорошенько, да не с
пустыми руками,  конечно...  Хорошо  поэтому живут  переводчики:  хлебно и
почет большой.
     Дархцев встретили мы под Гузаром: стоят табором.
     Вызваны  на  следствие  по  делу  с  гузарцами "об  убийстве  туземца
означенного кишлака Сарызбаева". Везет нам на следствия!
     Дархцы рассказывают о деле.
     - Все из-за бачи вышло.  Выписали себе гузарцы,  всем обществом, бачу
из Кара-Тюбе.  На первый же пир - томашу - пригласили нас, дархцев; как не
похвастать:  мы ведь первые знатоки. Ну и бача оказался! Воистину умереть,
такая сладость!  Дархцев знаешь? О-ге! В ту же ночь выкрали бачу, увезли в
Дарх.  Гузарцы поутру за нами:  отбивать.  На! Высоко Дарх, ущелье тесное,
всем  кишлаком вышли.  Бились до  заката:  и  камнями,  и  мултучным боем.
Отбили.  Однако  у  нас  одного недосчитались,  у  них  одного;  которых -
поранили.
     Четыре раза  ходили гузарцы.  Как  ларец за  семью замками -  Дарх на
высотах.  Разбили лоб. Отступились. Расчет последний сделали: у нас убитых
да от ран умерших -  шестеро,  у  них -  семеро.  И бача наш,  и верх наш.
Подали гузарцы в  суд.  Ну,  вот  и  судимся.  Сегодня конец:  следователь
говорит: "Спрашивать больше не буду". По домам гайда! К вечеру тронемся.
     - И мы к вам.
     - Вот - доброе дело. Гостям рады. Вместе и пойдем.
     На следствии - пристав сам. Я зашел передать поклон от жены, от Марьи
Владимировны. Ест плов со следователем: сидит, живот гладит - тяжело.
     - Кончили дело?
     - Э,  хоть бы и не начинать! Волокита одна. С этими делами из-за воды
- вечно так.
     - Как из-за воды?
     - Так  ведь  дело  возникло по  жалобе  гузарцев в  том,  что  дархцы
переняли им арык на левом берегу Зеравшана,  отчего у них пропал посев,  а
когда  гузарцы попытались открыть воду  силой -  напали на  них  и  одного
убили.
     - Одного, а не семерых?
     - Семерых?  -  подозрительно присматривается следователь. - Откуда вы
взяли? Вы что-нибудь по делу знаете?..
     - Нет,  ничего не знаю.  Так, что-то слышал... почему-то запомнилось,
будто о семерых шла речь.
     - Вы,  батенька,  поосторожнее!  -  отдуваясь,  сказал пристав. - Тут
шутки  в  сторону:   два  кишлака  допросили  -  все,  как  один  человек,
показывает:  убит один,  в свалке,  кем - неизвестно. А вы вдруг - семеро!
Для студента - притом императорского университета - неосновательно.
     Вернулся к дархцам - проверил.  Смеются:  конечно же, те шесть убитых
не в счет: так на так - у нас столько же. Только о седьмом, лишнем, и суд.
А  о  воде  заявление потому,  что о бачах есть,  говорят,  какой-то закон
русский,  запретный: будто нельзя мальчиков любить. Э? Сам Мухаммад любил,
нам нельзя, - это закон, по-ихнему! Все же как бы чего дурного нашему баче
не вышло, если сказать. А суду - не все ли равно, из-за чего убили? Кровь:
за  нее  -  не  за  бачу  или  воду  - суд.  Ну - и гузарцы молодцы:  дело
проиграли, а о баче все-таки никто словом не обмолвился. Мы им за это дали
плату на кровь,  сколько обычай велит.  Сполна.  Сквитались. Теперь друзья
опять. Эй, Ага-Ага, бей в бубен! Пошли!
     Сдвинулись сразу всем табором.  Гузарцы провожают.  Колотят в  котлы.
Толпою  мимо  сакли  старшины:   следователь  с   террасы  смотрит...   на
подследственных.
     - Запевай, Мирим-бай, свет очей моих. Ту, новую песню.
     Звучным  тенором  запевает  Мирим-бай  об  очкастой  вороне,  которую
позвали гузарцы судить их с Дархом. Хор подхватывает:

                          Ворона суд ладила,
                          Весь кишлак изгадила.

     Машут  рукавами  следователю.  Тот  кланяется,  вертит  сухою  рукою,
снисходительно и важно... Не знают туземных языков русские начальники...
     Весь путь -  три  часа вверх по  ущелью -  шли  с  песнями.  Воистину
веселый Дарх. На каждый случай - присказка или песня.
     - Ты откуда? - спрашивают.
     - Из России. С Волги-реки. Город Казань.
     - А в Фитибрюхе был?
     - В Петербурге? Был.
     - Царя - Ак-Пашу видел?
     - Нет.
     - А мы видели, - подмигивает туземец:

                     Ак-Паша всех толще, выше, глаже.
                          Трын-дара-да!
                     У него на голом пузе даже
                          Звезда!

     . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

     Воистину под семью замками Дарх.  Три часа идем вверх без спуска,  по
кручам.  Бьют  через  дорогу чистые горные ключи.  Белою  сетью  спадают с
утесов дикие капорцы. Мирим-бай заливается соловьем.

                     Увидев Дарх - я увидел простор,
                     И волю, и красоту!

     - И ах,  красоту!..  - подхватывает хор. Шепотом сползает припев вниз
по тропе.
     И воля же здесь, подлинно. Дышится - во всю грудь.

     . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

     В ночь - праздник. Не в мечети - обычном "клубе" туркестанцев. Мечеть
здесь  маленькая,  стоит  особняком на  одной из  семи  скал,  по  которым
гнездится Дарх: нарядная, чистенькая, архарьими и турьими рогами разубрана
плоская крыша;  но людей около нее не видно.  И тропа к ней показалась мне
прочно засыпанной щебнем с соседних откосов.  Беззаботны,  видимо,  насчет
бога дархцы:  за  то  время,  что  мы  вместе,  дважды уже приходило время
намаза, и хоть бы один сбросил обувь, разостлал молитвенный коврик...
     Собрались на  террасе  дома  старшины,  искусно выведенной над  самой
кручей:  с трех сторон отвесно,  до самого дна ущелья,  спадают кремнистые
стены.
     Терраса  вся  застлана пестрыми,  домоткаными половиками -  паласами.
Широким кругом,  в три ряда,  тесно сбившись, сидят дархцы. На одном конце
пять жаровен,  пять чугунных котлов с  прорезями,  насыпанных раскаленными
углями:  над ними греют,  налаживают бубны, засучив рукава, пять крепачей:
трудная работа -  бубен. Наше место - почетное - на противоположном конце.
Там старшина,  Саркисов,  еще кто-то  тонкий,  стройный,  худой,  в  белом
бешмете... Присматриваюсь:
     - Азис! Он-то как попал в Дарх?..
     Азис -  знаменитейший певец Срединной Азии.  Мне  не  раз  в  прошлые
приезды приходилось слышать его на парадных обедах.  Его песни обязательно
входили в программу каждого официального торжества:  "лучший представитель
национального искусства".  Мне он  никогда не нравился:  манерный,  сухой,
прекрасная техника,  но  "души" -  ни  признака.  Что  ему,  модному певцу
туркестанской знати, здесь, среди этих полуголых горцев?..
     Пир начался с  традиционной в  горах "мошовы" -  национальной горской
песни о горохе,  составляющем обычную пищу малоимущих в горных кишлаках. Я
дал уже -  в  одной из  прошлых этнографических работ своих -  записи этой
песни,  поразительно  напоминающей шотландскую  песню  о  Джоне,  Ячменном
зерне. В горах ее не только поют, но и пляшут. Сплясали ее и дархцы.
     Потом -  жонглер:  семь  малых факелов,  факелы вперемежку с  ножами,
дождь яиц...  Под  общий смех накрытые тюбетейкой яйца обращаются в  живую
курицу,  а живая курица в жареную. Жонглер рубит ее ножом, вынимает из нее
тюбетейку,  две дюжины яиц, сапог. Съедает ее под гуканье толпы, припевая.
Кончил. Встает... Из-под ног - живая хохлатая курица.
     Курицу  прогоняет импровизатор.  Саркисов  начинает косить  глаза  на
меня, не без испуга, ибо в импровизации преобладают политические мотивы. И
если  такие  "верноподданнические чувства"  разносят по  Туркестану каждую
зиму дархские певцы - твердо стоит в Туркестане "русское дело"!
     Азис не слушал.  Он, не отрываясь, смотрел на близкие, залитые лунным
светом голубые вершины,  застылые ледяными иглами пиков, на звездное тихое
могучее небо. Окликнули - вздрогнул.
     Старшина, наклонившись, почтительно подал ему дутор.
     Круг  стих.  По-прежнему не  отрывая глаз  от  гор,  Азис чуть слышно
тронул струны.  И вдруг -  надрывный, тревожный пробежал над скалами звук.
Еще раз дрогнул круг - и замер. Звук нарастает - той же тревогой - больше,
больше...
     Птица залетная, сокол, ясный алмаз поднебесья...
     Откуда этот  голос  -  и  эти  струны?  Неужели это  тот  самый Азис?
Несказанной тоской, ширя душу, льется над пропастью песня...

         "Птица залетная, сокол, ясный алмаз поднебесья!
         Плыл ли над морем, над синим, над западным морем, над
                                                         дальним?
                   Скажи,
                   Залетная птица..."
         "Плыл я - и видел, певец печальный,
         Певец с глазами джейрана, -
         Бьют багряные волны, плещут о дальние скалы.
         Синие - пой! - алеют воды под солнцем кровавым.
                   Видел я море под тучею, Запада дальнее море...
                   Видел.
                   Певец печальный".
         "Море багряно - ужели! Скажи же, залетная птица!
         Видел ли ты под скалою, осененной смертью прибоя,
         Меч, из осколков сращенный рукой палавона-героя?
                   Видел,
                   Залетная птица?
         Видел ли ты за морями чудный дворец, - камень белый,
         Радугой перьев павлиньих сад зацветен затененный,
         Девы без Имени злобный затвор златоверхий.
         Отперты ль тяжкие двери, в прах повержена ль стража?..
         Если море багряно...
                   Скажи,
                   Залетная птица!"
         "Видел, певец печальный, след затерявший в пустыне.
         Видел осколки стальные меча, разбитого громом.
         Нет, не срастил их огонь, не сковала рука палавона...
         Рано поешь о мече,
                   Певец
                   С глазами джейрана!
         Видел дворец и павлинов, видел затвор златоверхий!
         Замкнуты тяжкие двери из яшмы и лапис-лазури.
         Смеется оружием стража в башнях подземных твердыни:
              След от стрелы - на крыле
                   Видишь,
                   Певец печальный?"
         "Горе, залетная птица, сокол, алмаз поднебесья!
         Если заря обманула, море окрасивши кровью, -
         Вечно нескованным будет меч, что Деве даст Имя.
         Вечно нескованным будет меч, что Деве раскроет
         Пояс тяжкий порфира, терновой цепи оплечья!
                   Горе,
                   Сокол залетный!"

     Еще  раз  дрогнули нестерпимою болью струны -  и  замерли.  Потупясь,
тесным  сплетенным кругом,  слушали  дархцы.  Молчание  длилось.  Потом  -
шелестом пробежало по рядам:
     - "О Соловье и Розе", Азис! Просим: "О Соловье и Розе"!
     Азис сдвинул брови. И запел снова. Приторные, пряные слова... И голос
опять тот,  прозвучавший на торжественных обедах. Словно подменили - певца
о Деве без Имени.
     Кончил Азис на  этот раз под гул похвал,  под восторженные крики.  Но
безучастным и  строгим было бледное его лицо,  когда он отложил в  сторону
дутор.

     . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

     Круг   разомкнулся  шумливо.   Вносили  плов  и   шипящий  золотистым
расплавленным салом каурдак*.
     _______________
          * Лепешки  и  приправленное  специями  баранье мясо,  жаренные в
     сале.

     Терраса взблеснула десятками кривых ножей: Дарх готовился к трапезе.
     Я  спросил  Азиса,  переламывая с  ним  горячую  ячменную лепешку над
деревянной чашкой с пловом:
     - Скажи мне, мастер. Я слышал тебя не раз в Самарканде и Ташкенте: не
тот был голос и не тот дутор.
     Он ответил:
     - Певец поет подлинно лишь перед теми, кто его понимает.
     - Разве они  понимают?  Зачем же  тогда ты  спел  после песни о  Деве

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг