- Так точно, - подтвердил он густым басом. - Но ничего особенного. У
меня, знаете, штуцер - английской работы: черту лопатку пробьет, будь я
четырежды сукин сын. Из такого ружья убить не штука. А вот был у нас при
команде сартюга - из туземцев здешних - ну совершеннейшее, по-дамски
говоря, дерьмо, так он из паршивенького, изволите ли видеть, мултучка -
кремневое ружьишко - только ишаку под хвост совать, вся от него возможная
поэзия - девятнадцать тигров убил. Как мух! Свидетель Николай-Чудотворец.
Палил бы и сейчас, но погиб безвременно от культуры.
- От культуры? - насторожился Жорж. - Что вы под этим разумеете,
капитан?
- От культуры, - уверенно повторил капитан под одобрительные кивки
товарищей. - Обыкновенной - и даже сверх того: высочайше, так сказать,
утвержденного образца. Дело в том, изволите видеть, что в ознаменование
его деятельности (исключительный, прямо надо сказать, был охотник: водил
нашу команду охотничью - я ей командир - и по кабанам и по тиграм; обложит
зверя - прямо-таки на блюде подает, такая стерва!) подарил ему батальон,
по случаю девятнадцатого тигра, винтовку на замен его мултука. Доволен был
Ахметка - сказом не сказать! "Сколько, - говорит, - тигров бил, всегда
хотел промеж глаз стрелить: боялся - пуля не возьмет. Теперь возьмет:
казенная!" И что бы вы думали! Недели не прошло - обложил тигра. Пошли.
Идем. Я ему говорю: "Ну, твой на сей раз выстрел, Ахметка: винтовку
обновить". Смеется: "Мой выстрел. Своего бога молил, твоего бога молил,
смотри, что будет".
Он, сказать надо, и по религиозной части дошлый был, рассобачий сын.
С отцом Георгием, священником нашим, прямо сказать, друзья. Батя и то
смеялся: "По тигровому, - говорит, - делу нельзя иначе. По божественному
разряду, говорит, требуется перестраховка".
Подняли тигра. Ну, зверь! Давний, надо думать, людоед. Шкура вся, как
есть, облезлая, - смотреть не на что. У людоедов, знаете, шерсть облезает
вся: на ковер ее - никоим способом. Такие тигры от охотника, извините, не
бегают. Сразу же - хвост по камышу, прицел к прыжку. Ну да и Ахметка - без
прозева: ка-ак резнет его из берданки, накоротке... пятнадцати шагов не
было: свалился тигр как подкошенный. Рад Ахметка, кричит: "Видал ваше
родия, как я ему голову дырил!" А в тот миг тигр-то наш как перевалится на
брюхо - раз! Не успели мы и затворами щелкнуть - смял Ахметку. Грешен и я:
метнул спервоначалу в сторону: показалось - на меня. А тут счет, прямо
сказать, на секунды.
- Ушел тигр! - чуть руками не всплеснул Басов.
- Нет, уходить зачем: уйти не дали, - спокойно сказал, вновь
приступая к ломтю с медом, штабс-капитан. - Убили тут же, на Ахметке. Да
Ахмета-то, собачьего сына, он уже успел задрать: всю шкуру спустил с
черепа. Так и бросили. А все винтовка - с мултуком, с некультурным, этого
бы не случилось. Бил бы по-старому: по убойному месту, а тут форснул
культурой, а от нее, извините, одно оглушение.
- Ну, ты опять о печальном, - томно проговорил приведший нас
адъютант. - О людоеде, о культуре и прочем. Это и нам и гостям ни к чему.
- Верно, - поддержал кто-то с дальнего края стола.
- Отец командир! Время к закату, не пора ли к вечерней молитве
строиться?
- Время, точно! - крикнул батальонный. - Господа офицеры!
По звуку команды офицеры мгновенно отставили стаканы с чаем и
вытянулись.
- Срочно, лично, секретно! - скороговоркой пропел адъютант, держа
руку у козырька неведомо как оказавшейся у него на голове фуражки. -
Запросить господ офицеров Н-ского линейного стрелкового Его Величества
батальона: простую зорю или зорю с церемонией?
- С церемонией, - подмигнул нам штабс-капитан, рассказывавший о
тигре.
И все на разные голоса согласно подтвердили:
- С церемонией.
- Онипчук! - крикнул командир. - Готовь с церемонией.
- Слушаюсь, - отозвался голос из-за двери.
Офицеры поспешно стали снимать кителя. Адъютант, посвистывая,
отстегнул, будто невзначай, шпору.
- Левченко, не лукавь! - погрозил ему пальцем батальонный.
- На тигра в шпорах не полагается, - начал было Левченко.
Но полковник неожиданно окрысился:
- Устав знаешь? Тебе зачем шпоры даны: перед барышнями хляскать? А
боевой случай - так ты без шпор? На тигра - так без шпор? Посажу на
гауптвахту!
- Позвольте, я не совсем понял: при чем тут, собственно, тигр? -
осведомился вдруг забеспокоившийся Басов.
- Как при чем? Сейчас мы вам тигра покажем. В натуральную величину.
На задних-с лапках!
- Да где же он у вас здесь? В клетке, что ли? Или... чучело?..
- Чу-чело!.. Ты слышишь, Левченко? - задавился хохотом штабс-капитан.
- Живехонький, дорогой мой. Вы думали: зоря с церемонией, в боевом-то, в
гвардейском, так сказать, стрелковом батальоне - это что? Трень-брень,
шуточки? Тигр-с, сударь! Не видели, не слышали? Увидите! Кому первому
идти, господа? Или гостям без конкурсу?
- Нет, зачем же? Надо поровну, по-товарищески. - Это - Фетисов.
- Правильно. Первое правило игры. Савельев, давай жребий.
Савельев, худенький поручик с хохолком, уже встряхивал в фуражке
бумажные свернутые ярлычки. Онипчук, денщик, просунул голову в
приотворенную дверь:
- Готово, вашбродь!
Мы, гости, все же тянули жребий первыми: бумажки оказались пустыми;
за нами - офицеры, в порядке старшинства. Шли тоже пустышки. Наконец один
из поручиков, развернув свою бумажку, кашлянул и прочитал:
- "Тигр".
- Твое счастье, Петруша. Пожалуйте, господа! - батальонный распахнул
дверь в соседнюю комнату.
Мы вошли, невольно осматриваясь. Но в комнате ничего особенного не
было; бросалось в глаза лишь отсутствие мебели. Только по самой середине
белел накрытый длинной скатертью стол, обставленный стульями. Перед каждым
стулом - рюмка водки; посередине стола, шеренгой, тарелки с закусками и
хлебом: бутылок не было. У дверей, навытяжку, Онипчук и еще какой-то
солдат: винтовки у ноги.
Все сели, кроме Петруши. Да ему и стула не было. Он пошептался с
батальонным, перекрестился:
- Ну, господи благослови.
И вышел в охраняемую солдатами дверь.
Машинально я протянул руку к стоявшей передо мною рюмке. Но сосед
остановил:
- Храни вас бог! Слушайте!
Все замолкли, напрягая слух. Стало неспокойно. Не может быть
спокойно, когда шестнадцать здоровых и крепких людей вслушиваются в тишину
затаив дыхание.
В соседней комнате - не той, из которой мы вышли, - послышалась
какая-то возня, потом - дикое рычанье и неистовый вскрик, - мы узнали
голос Петруши:
- Т и г р и д е т!
- Скорей, лезьте под стол, - шепнул сосед слева.
- Под стол! - вспыхнул я было от обиды. Но, к удивлению моему, второй
сосед мой, адъютант Левченко, без малейшего смущения, звякнув шпорами,
легко юркнул под скатерть. Более того: сам полковник, улыбкою раздувая
усы, подтягивал брюки, явственно собираясь последовать его примеру. И на
той стороне сидевшие, один за другим, пропадали под столом. Полез и я.
Через минуту - все шестнадцать были в сборе, на корточках, прикрываясь
свисавшими полотнищами скатерти.
Дверь хлопнула. Нагнувшись, я увидел приближавшиеся ноги в высоких
сапогах. И затем - голос Петруши:
- Раз!
Он сделал шаг вдоль стола, лихо сомкнув каблуки.
- Два!
Еще шаг.
- Три!
Мы сидели не шевелясь. Ноги обошли стол. До нас долетало:
- Десять... Одиннадцать...
И довольное покряхтывание...
- Последняя!
Без всякой вежливости, боднув соседа головой, Левченко устремился
из-под скатерти. Я за ним. У пустого стола сидел, несколько
разрумянившись, Петруша и с аппетитом закусывал. Все шестнадцать рюмок
были пусты.
Левченко быстро сел на ближайший стул.
- Скорее, занимайте место.
Я поторопился сесть. Вовремя! Потому что со всех сторон, спеша и
толкаясь, поднимались из-под стола фигуры. Кто запоздает - останется без
места.
Без места остался Фетисов, намеренно задержавшийся под столом. При
общем смехе его отправили в соседнюю комнату - тигром. Онипчук с солдатом,
отложив винтовки, внесли, одну за другой, три четвертных. Поставили у
окна.
- Заряжай.
Старательно поддерживая бутыль, солдаты вновь наполнили рюмки.
И едва налили - Фетисов не совсем уверенным голосом крикнул:
- Т и г р и д е т!
И все снова поскидывались со стульев. Надо отдать справедливость
Петруше: несмотря на шестнадцать рюмок, он соскочил на пол с чрезвычайной,
совершенно балетной легкостью.
На Фетисова надежды у нас были плохи: управится ли он с шестнадцатью
рюмками? Он и сам в себе, видимо, не был уверен. По крайней мере, его ноги
в обтянутых брючках со штрипками подрыгивали, когда он подходил к столу.
- Раз!
Ноги стали отмеривать рюмки вокруг стола.
- Четыре... пять... шесть...
После восьмой - быстрота хода заметно изменилась. После двенадцатой -
"тигр" потоптался на месте и внезапно спросил ставшим тоненьким голосом:
- А закусывать можно? - на что капитан ответил басом из-под стола под
хохот Петруши:
- Ничего подобного! Только после шестнадцатой.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
- Последняя!
Мы ринулись. Басов выскочил из-под стола в одном сапоге: Петруша
держал его за ногу, дабы подвести под тигра. В завязавшейся борьбе поручик
оказался в ремизе: возясь с Басовым, он потерял время и вылез последним -
без места.
- Успокоишься преждевременно, Мелхиседек, - просипел щетинистый
капитан.
- Почему Мел-хис-ти-сек? - старательно выговаривая слоги, спрашивал
Фетисов. Он, видимо, осоловел, но бодрился.
- Потому что ругается - длиннее не придумаешь. Ну и мастер! Как
начнет - прямо на три версты расстояния. Артиллерию перестреляет. - И, в
пример, поручик начал развертывать перед нами такое сложнейшее и
действительно бесконечное ругательство, что окончить, пока наливали рюмки,
ему не удалось.
Мелхиседек рявкнул из соседней комнаты не своим голосом:
- Т и г р и д е т!
И мы, уже окончательно войдя в игру, нырнули под стол, сталкиваясь
плечами и головами...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Время шло. Тигры менялись. Иные прошли уже по три круга, другие по
два. На спусках и подъемах все чаще случались столкновения и даже прямые
катастрофы. Под столом было удушливо жарко от разомлевших тел и спиртного
дыхания шестнадцати расслабленных ртов. Ноги сменявшихся тигров все
медленнее и неувереннее огибали стол, иногда подозрительно долго
застаиваясь на месте.
- Эй ты, - кричал тогда из-под стола батальонный, - поджиливаешь,
закусываешь!
На что обвиняемый, лягнув ногою под стол, хрипел:
- Докажи. Где ве-вещественные доказательства?
В одном из туров я оказался рядом с Жоржем. За ним числилось уже
тридцать две рюмки: для непьющего - порция. Глаза помутнели; он
беспрестанно тер рукою лоб.
- Ну как, Жоржик, дела обстоят с культурой? Твердо намеченный в
бесконечность путь? - Я показал под стол рукою.
Жорж посмотрел на меня слишком пристально, припоминая. И вдруг
закивал головою:
- Да-да, ты прав! Позор! - и, встав, сделал попытку завернуться в
скатерть.
Я схватил его за руки. Он отбивался:
- Некультурно быть голым: я - голый! З-заверни меня, пожалуйста,
скорей!
Не знаю, удалось бы мне доказать ему, что он ни в малой мере не
голый, но из соседней комнаты грянуло:
- Т и г р и д е т!
Мы опустились под стол и... там и остались.
Не одни. К этому моменту под столом покоилось уже не менее шести
мертвых тел, оказавшихся неспособными по магическому слову "последняя"
вылезти из-под скатерти. Некоторые спали, другие - пробовали еще
подняться. Жорж, попав на кучу тел, расстегнул, внезапно разумным жестом,
воротник, положил голову на чей-то живот и сейчас же заснул. Я собирался
было выбраться по сигналу, но ближайший ко мне, толстый, "тяжелого веса",
офицер стиснул меня крепкими, как медвежьи лапы, руками:
- Не пущу. Сиди со мной. Мне страшно.
Я попытался высвободиться. Но он держал как клещами.
- Не пущу!
- Бросьте эти глупости! Сейчас же!
- Ударь меня по морде, - примирительно сказал он, наклоняя голову, -
тогда пущу.
- Зачем я вас буду бить? - окончательно рассердился я.
- Не можешь бить, тогда сиди и не рыпайся, - резонно умозаключил
толстяк, снова смыкая разжатые было руки. - Только смирно сиди! Тебе -
вредно волноваться... - И, икнув, прибавил: - Мне - тоже.
- Га-га! - злорадствовал наверху у стола батальонный. - Онипчук!
Снять еще две рюмки, два стула отставить. Всего половина осталась.
После каждого успокоившегося под столом убиралась одна рюмка и один
стул.
По следующему туру - из строя выбыли трое; через тур - еще четверо.
На ногах оставались только Мелхиседек и батальонный.
Мелхиседек ушел из комнаты тигром. Батальонный приподнял скатерть,
выбирая место:
- Ну и кладбище!
Теперь, когда играющих осталось всего двое, стул был один; смена
"тигров" казалась, таким образом, обеспеченной: батальонный, Мелхиседек,
опять батальонный...
Но Мелхиселек проявил остроумие: четыре раза, гогоча, как гусь, он
садился мимо этого единственного стула. И четыре раза подряд лазал
батальонный, кряхтя и вытирая лысину, под стол. На пятый, вылезши, он
неожиданно крикнул начальственно, как перед фронтом:
- Ты думаешь, козий ты сын, ты будешь пить, а я тебе буду шута на
карачках валять! Онипчук, стул! Ставь сюда бутыль. Рюмку!
И, уютно усевшись друг против друга, Мелхиседек и полковник, уже не
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг