* * *
Джафар наслаждался. Нам отвели три залы, огромных, застланных -
коврами на нашей половине, циновками на половине нашей свиты. Парные
часовые - где нужно и не нужно. И на дастархан не поскупился бек:
пришлось-таки распустить пояса. Одних яиц Саллаэддин насчитал четыре
сотни; семнадцать голов сахару... А дынь, винограда, персиков - и не
пересчитать.
На внутреннем дворе - тихий говор. Людно. Местная знать широким
кругом топорщащихся халатов обсела нашего джевачи. И, прихлебывая чай из
афганской синей чашечки, припадая к круговому чилиму, слышим, отводит он
душу в рассказах о бухарском высшем свете и милостях его светлости,
высокого эмира - да продлит Аллах его счастливые дни.
Мы с Жоржем лежим на ковре - у двери-окна, распахнутого на обрыв
скалы. К самому отвесу подходит стена бековского дворца; свесишь голову -
виден бунтующий у подножья перекрытый пеною водоскатов Пяндж. Молчим и
думаем. Каждый о своем...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вошел, шаркая туфлями на босых отдыхающих ногах, Джафар. Весь
расплавлен улыбкой: "Может быть, будет милость ваша выпить чашку чая в
кругу кала-и-хумбцев? Они никогда еще не принимали здесь столь почетных
гостей: в этих стенах не бывали еще иностранцы".
Не хочется вставать: так ласково-грозно бурлит Пяндж и снежные
вершины на том берегу такие близкие и приветные. Ароматом тянет снизу, из
кала-и-хумбских садов... Но н а д о идти... В предшествии джевачи
спускаемся мы во внутренний дворик. Чинно, из рук в руки идет чашка с
чаем, и, обтирая почтительно рукавом чубук, подносит нам оправленный в
серебро и бирюзу чилим любимый слуга бека. Сам бек, по этикету, не может
разделить с нами вечерней трапезы.
Мы знаем, что рассказывать - о каких чудесах. И жадно слушают
кала-и-хумбцы - слушают недоверчиво, как дивную сказку, - о повозках, что
мчатся без лошадей, силой огня, по железным полосам, уложенным на землю; о
шарах, поднимающих человека высоко над землею, выше орлиного полета, выше
туч самих; о стеклянных светильниках, в которых бьется пленная молния - на
части, малые части разъятая мудростью человека; и о других светильниках,
освещающих тело человека насквозь, так что видно - сквозь кожу, сквозь
живую плоть, сквозь сплетение кровью трепещущих жил - мельчайшие связки и
кости. Рассказываем о стеклянных дворцах и стальных лодках, уходящих
глубоко под воду, и об огромных кораблях, переносящих через моря тысячи
людей, в комнатах просторных и светлых, под звуки музыки, под пение и
пляску...
- ...А в Кала-и-Хумбе? Что есть здесь, о чем могли бы мы рассказать,
вернувшись на родину, когда т а м спросят нас: "Что видели?"
Переглянулись наши собеседники... И первыми качнулись седые бороды:
- Что может быть чудесного - для человека таких чудесных стран - в
нашем краю, бедном и диком!..
Но один - суровый, молодой, крепкий, все время не сводивший с нас
темных, густыми бровями остороженных нелюбящих глаз, - отрывисто бросил -
как вызов! - одно всего слово:
"Пери".
И все, словно с упреком, посмотрели на него.
Джафар вздрогнул, потупился; к четкам за поясом потянулась рука:
- Да будет с нами Аллах!
- Что же ты скажешь нам о Пери, кала-и-хумбец?
И опять укоризненно посмотрели на молодого старые седобородые
старики. Он как будто колебался. Но Жорж улыбнулся... и тотчас сдвинул
бешеным движением брови горец - "зазнаются хвастуны фаранги!". И начал:
- Вы шли западными ущельями, фаранги; вы видели, стало быть, сады
Кала-и-Хумба с Мертвого перевала, что между нами и бальджуанцами. Разве не
чудом разостлан на этих скалах зеленый ковер? Чудо, подлинно: здесь место
- Дива.
...Не было раньше по Пянджу поселений. Сквозь безводные ущелья Запада
- не проходил никто; никто не искал Крыши Мира: отсюда - Заповедная к ней
Тропа. Потому что не в горы - в низины шел тогдашний народ...
Он опустил на глаза дрожащие, напряженные веки и добавил, шепотом
почти, сквозь зубы:
- К вашим чудесам, фаранги...
...Но вот однажды глянуло Солнце и видит: поднимаются по Пянджу люди.
И тотчас послало Солнце Дива - загородить людям путь к Крыше Мира, чтобы
не потоптали они Заповедную Тропу. И сказало Солнце Диву: "Мое слово -
власть тебе вызывать все силы земли и неба и приказывать им, только бы не
потоптана была тропа к Крыше Мира..."
- Прости, - поднял руку Жорж (Гассан переводил ему слова
кала-и-хумбца). - Но почему было так хлопотать солнцу? Ведь путь на Крышу
Мира открыт - и от полночи, и от заката, и от полудня... со всех четырех
стран света есть к ней подъем. Почему же именно эту тропу - путь по Пянджу
- так оберегало солнце?
Насмешка блеснула в глазах рассказчика:
- Наши отцы говорили: дорог много, но путь один. Может быть - иному
учат отцы в стране западных чудес?
Жорж хотел ответить, но я перебил его:
- Нет, ты не понял товарища. И он и я знаем: вершина - в тропе, а не
в небе. Продолжай рассказ, мы слушаем.
- Взмел вихрь Див, бросился по ущельям навстречу людям. Встретил их -
далеко отсюда - на сто фарсангов к западу. Тринадцать коней; в доспехах
белые воины. Их ведет - юноша светловолосый, как они, и стройный станом:
прямой короткий ясный меч у бедра. По мечу - узнал Див Искандера...
Привстав, я принял протянутый мне чилим. Сразу оборвалась речь.
Поднял голову: рассказчик застылым, диким взглядом смотрел на мой пояс.
Невольно положил руку на тяжелую черную рукоять: "прямой, короткий,
ясный..."
Круг слушателей дрогнул. Глаза беспокойно шарят по лицам.
- Отчего ты замолчал, Джилга? Говори, если начал...
- Взвыл от ужаса Див, узнав Искандера. Потому что он знал, как знали
все - и дивы, и люди, и звери: заклят Искандер. Нет ему смерти - иной,
кроме от собственной руки. Знал Див, как знали все - и дивы, и люди, и
звери: нет преград желаниям Искандера: захотел - взял! И если он ступил на
путь Искателем - он пройдет... Разве не прошел он уже землю из конца в
конец - сквозь моря и пустыни и горы.
Взвыл от ужаса Див. Взмахнул плащом, закрутил каменной метелью...
стучат по шлемам и панцирям острые камни - но смеясь, с непокрытой
головой, едет вперед Искандер.
Запал за скалы Див. Стал волхвовать, стал вызывать жар земной из
подземного огненного моря. Поползли - от ущелий вниз, к сердцу земному,
как змеи, черные трещины; дозмеились до подземного огненного моря: взмыли
вверх, к раскрытой земле, тяжелые багряные волны. На сто фарсангов - от
жаркого дыхания их - сгибло все живое, до последней травинки. Залил ущелья
жидкий огонь: по колено в огне тринадцать коней. Рвут с себя раскаленные
доспехи и шлемы двенадцать всадников; без шлема и панциря ехал Искандер...
Множит заклинания Див, зовет на помощь братьев - по одному на
всадника, двенадцать счетом. Окунают братья в кровь земли вихревые плащи,
как в покрывала завивают всадников - каждый каждого. И видит Див: темнеет
кожа воинов Искандера и ссыхаются мышцы: коротким, круторебрым становится
тело... Но не гаснут глаза, по-прежнему сильна в них жизнь, потому что
смотрит на них заклятыми глазами своими Искандер... И выносят их кони -
почернелые, как они (у одного Искандера белый конь его, опаленный огнем,
чуть перекрылся солнечным цветом, словно растопленным золотом), - из
огненных потоков - в снега Мертвого перевала. Захлебнулись растопленным
снегом следом за ними поднимавшиеся волны огня. Схлынули назад, побежали
по трещинам, обнажая дымящиеся камни скал. И бросился Див с братьями назад
- на два дня конского пути, и здесь, где ныне стоит Кала-и-Хумб, свалился
на землю, меж расселин и обрушенных скал, и стал думу думать: как
преградить Искандеру путь... Силой нельзя - хитростью!
Два дня искали решения дивы. И хлестало их неустанно бичом лучей,
беззакатно стоя на небе, Солнце. Но страх - дурной советчик: ничего не
придумали дивы. А Искандер - опять приближался.
Когда завидели они спускающихся с перевала всадников - обратились
двенадцать дивов в двенадцать горных козлов круторогих, чудесных, с
мохнатыми ногами - и помчались по горам мимо всадников. Не стерпело сердце
Искандера. Гикнул, понесся по скалам вдогонку, натягивает на скаку тугой
лук.
Долго кружили по скалам дивы, отводя Искандера от Заповедной Тропы -
к Северной дороге: той, по которой идут на восток, в обход Крыше Мира,
вьюки. И вывели наконец тринадцать коней на Северную дорогу. Но как только
увидел Искандер широкий проезжий путь и ишачий след на нем - засмеялся,
махнул рукой, вздыбил коня, повернул его опять к югу и стал по скалам
подниматься назад - на покинутую тропу... Тщетно кружили дивы то горными
козлами, то орлами, то черными медведями, корыстью охотника гор. Смеялся
Искандер, не тянулась рука к колчану. Он упрямо правил путь к Пянджу:
туда, где, под бичами Солнца, ждал его в ужасе и гневе Див.
И когда снова увидел он на далеком перевале конские тени - на
последнее, на страшное решился Див: он вызвал Пери - Красоту Мира...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
На страшное решился Див; ибо, если узнает человек Красоту, не будет
над ним больше ни силы, ни смерти...
Весь дрожа космами огромного тела, вызывал Див Пери. И, услышав его
заклинания, само Солнце дрогнуло и ушло с неба на двенадцать и еще на
двенадцать смен. Потому что решалась судьба Заповедной Тропы, и Крыши
Мира, и дивов, и самого Солнца...
Двадцать четыре смены висел над Пянджем и горами мрак без просвета:
потому что только по зову Солнца выходят на небо месяц и звезды. Но Солнце
не звало их. И была тьма... Такая тьма, что сами камни боялись пошевелить
тяжелыми своими головами. И лишь по шелесту листьев, по аромату расцветших
цветов, по тихому крекоту павлинов узнал Див, что дозвучали его
заклинания, что пришла Пери...
И вновь забагрянели зарей снега на перевалах. Глянул Див: пестрым
душистым ковром оделись черные скалы. Странными цветами цветет луг -
словно на синих, желтых, пурпурных чашечках их осела тьма, сквозь которую
прорастали они под неслышными шагами Пери. И когда в чаще завороженных
деревьев увидел Див ее несказанную красоту - ее черные косы над высокою
белою грудью и глаза, которым имя: звезда! - потому что в них ночь,
покоренная Солнцем, - Солнце и Земля, Сумрак и Огонь! - в дикой радости
прыгнул он на ближайшую вершину, обломал гранитную глыбу и поставил ее,
как жертвенник, посреди луга... Та скала, на которой ваш сегодняшний
ночлег, фаранги!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Двадцать четыре смены выжидал солнца на снежном перевале Искандер: не
найти во тьме тропы среди пропастей и обвалов. Тронул было копытом конь
Искандера и прянул назад: ушел из-под ног каменный хребет. А по воздуху -
нет коню полета. Стал дожидаться солнца Искандер, грея на мече руки.
А когда наконец снова поднялось Солнце из потемной стужи - увидел
Искандер зеленый ковер на мертвых вчера еще камнях и усмехнулся: "Западню
строят дивы, ибо Крыша Мира еще далеко". И выслал вперед на разведку
старшего из своих воинов.
Подошел воин, поступью льва на добыче, к окраине волшебного сада.
Видит: кивают тяжелыми лепестками диковинные, невиданные цветы; видит:
радугой раскинулись по лугу широкохвостые павлины и странной музыкой
дрожит, переливается воздух - словно земля поет; но напев земли -
священный напев и для человека и для дива. И чувствует воин, что сердце в
нем, не знавшее дрожи в сорока и еще сорока сражениях, стало вдруг мягким
и плачущим тихими слезами. Припал губами к поющей земле.
Далеко, призывно прозвучал турий рог Искандера... Но он показался
воину перезвоном коровьего колокольчика: целовал воин землю и уже не
помнил Искандера.
Склонившись, отошел он на край луга и вонзил с мольбою меч в землю,
вскапывая ее: первый ров садов Кала-и-Хумба.
"Что-то случилось с воином, - думает Искандер, дожидаясь на перевале.
- Он не отозвался на мой рог... Старейший - он мягок сердцем. Не надо было
посылать его на неизвестное. Надо было послать - из злых".
И подозвал Искандер другого воина: был тот жилист и худ, словно
иссушенный внутренним огнем, огнем недобрым: так говорили глаза. Не было
лучше его на воинские хитрости: не раз обманом, не обнажая меча, раскрывал
он Искандеру врата вражеских городов. Ему указал Искандер на зеленые кущи.
И змеей скользнул в расселину, радостно сверкнув глазами, злой воин.
Он прополз опушку, приминая траву; видит: пугливым табуном пробежали
мимо него какие-то большехвостые птицы; видит: роет канаву на окраине
какой-то человек... Ни опасности, ни добычи. В чаще деревьев приметил он,
наконец, белую одежду... Пери! И сердце в нем - иссушенное - дрогнуло
жадным желанием. Одна в лесу девушка: можно потешиться над нею. Кто
заступится за нее? Не та ли землеройка?
Бросился к Пери злой воин. Но движением легким ускользнула она от его
жадных рук - сквозь розовые кусты, сквозь заросли, к скале, что посреди
сада. Сцепляют за нею свои ветви кусты, обрастая - на защиту ее - шипами;
змеями обертываются корни - жалят воина и в голень, и в пяту. Но кровь
воина не боится отравы: он сам смазывает ею наконечники своих отравленных
стрел...
На скалу подымается их бег. Издалека, предостережением грозным,
прогремел по горам рог Искандера. Но лишь злобною улыбкой отозвался воин:
"Труби, труби! Я не гончая - не отзовешь от добычи".
Близко вершина. Скользнула Пери со скалы - и стала над пропастью, в
воздухе, как на твердом камне. Не заметил ослепленный злым желанием воин -
пригнулся, прыгнул... и закрутил, бросая о прибрежные камни, его в клочья
разодранное тело светлый холодный Пяндж, мстя за кощунство. Ибо он поднял
грязную руку на Красоту.
"И злому и доброму - одна смена, - молвил Искандер, не дождавшись
ответа на призыв. - Видно, сильно заклято зеленое ущелье. Один - не
находит себе упора человек". И дал знак, и десять остальных воинов
спустились в котловину. Один остался на перевале Искандер.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Десять воинов, подскакав к роще, увидели товарища, роющего землю, и
повернули коней к нему. Он рассказал, как потянула его к себе властным,
священным зовом земля - и в тот же час опостылели ему скитания по свету за
неутолимым Искандером, опасности и битвы, пиры и раны. Ведь сколько ни
скачи - все земля та же и люди те же, и к одному месту - к ночлегу -
приводит каждую ночь конь. Добро ли менять ночлеги?
Воины слушали, и вот - заныли их плечи и руки затаенной, скованной
дотоле, усталостью.
"Он верно говорит, старший! Зачем бродить по свету, над пропастями,
пугая людей и дивов, сменяя удар на удар, когда есть теплая, верная,
ласковая земля, родящая зерно и лозу?" Они расседлали коней... И в третий
раз безответно прогудел над горами призывный рог Искандера.
Нахмурил, впервые в жизни, брови Искатель. И стал спускаться сам. Чем
ближе подходил он, тем громче пела земля, и пышнее расцветали, впивая
солнце, цветы, и чудесными соками исходили ветви деревьев, смыкая над
головой Искандера душистый свод. И с каждым шагом полнили его свет и
радость.
Пери ждала у подножья скалы. И когда увидал ее Искандер, он склонил
колено, не прикасавшееся к земле никогда - даже когда он спускал тетиву
лука.
Ласково взглянула на него Пери и опустила на его голову свои руки.
Благоуханные одежды коснулись не знавших устали плеч... И припал к коленям
ее внезапно иссохшими губами Искандер...
Хохотал, хохотал рыком звериным, запав за соседним хребтом, старый
Див; и подхохатывали мелким козьим смешком, просунув в расселины кривые
насмешливые рожки, двенадцать малых дивов. Потому что ясна им стала судьба
Искандера.
Но Солнце затуманилось, когда опустила Пери свои руки на голову
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг