открывшим божественное строение неба!? Какая диавольская гордыня! Книги
вас отвратили от Мудрости Божьей! Излишние знания отравляют наш дух, как
излишняя пища - кишечник!
ЯНУС. Все ясно, у старика - несварение...
ДИОНИС. Янус, помалкивай! Мы тут - лишь зрители.
ШУЛЬЦ. Я спросил вас: "Боитесь ли Бога?". И услышал: "Боюсь"... Еще
крошкой вы посещали мои воскресные проповеди... Так неужто они не оставили
в детской душе никакого следа?!
КАНТ. Оставили... Я только не сразу постиг их истинный смысл.
ШУЛЬЦ /с сомнением/. А теперь, наконец-то, постигли?
КАНТ. Нелепо, когда ребенку, едва вступившему в мир, начинают внушать
представление о мире ином! "Боитесь ли Бога"... О, я не забыл ваших
проповедей! И осмелюсь сказать, "ваша область" - не мудрость Творца, как
вам хочется это представить... Нет! Ваш "предмет", господин проповедник...
- "Страх Божий"! Вам нужен мой страх, как и то, чтобы я был униженным
провинциалом: внушая униженному, можно не утруждать себя логикой. Страх
перед Богом - хуже, чем страх перед смертью! Если же у меня есть семья, то
это еще и ужас при мысли, что ей предстоит нищета и позор от того, лишь,
что в слове моем вдруг кому-то послышится ересь!
ШУЛЬЦ. Вздор! Хвала Провидению, мы живем в просвещенное время! Костры
инквизиции канули в Лету!
КАНТ /постепенно возвышая голос/. Действительно, нас перестали
поджаривать. Но остались другие возможности: высылки, штрафы, отставки,
цензура! Можно травить, науськивая невежд и любителей позубоскалить,
обливать грязью, унижать, доводить до безумия, до сердечного приступа!
Человека можно упрятать по злому доносу, прикончить из-за угла, ибо страх
надо чем-то питать... Поэтому я не в праве связать себя дополнительным
страхом за судьбы близких людей. И когда вопрошают, боюсь ли я Бога, -
отвечаю: "Боюсь"! "Боюсь", и ладно, что - лишь за себя. Сознание этого
придает хоть какую-то смелость!
ШУЛЬЦ. Восхвалим Всевышнего, что у нас - просвещенный монарх. Вспомните,
что сказал наш король: "Рассуждайте сколько угодно и как вам угодно, но...
слушайтесь"! Только "слушайтесь"! - обращается он к возлюбленным подданным.
КАНТ. Но монаршее "слушайтесь" означает лишь - "повинуйтесь". Это сказать
себе может позволить всякий правитель, обладающий "кулаком усмирения".
ШУЛЬЦ. Увы, я догадывался о ваших пагубных взглядах... Надеюсь, теперь вас
не удивит, что "бумагу из министерства", по поводу должности, мне пришлось
выдумать, дабы узнать, сохранилась ли в вашей душе хоть крупица привитой
родителями богобоязни?
КАНТ. Родители, господин проповедник, никогда мне не "прививали" "боязни"
- только любовь... к Богу и Человеку!
ЯНУС. Дионис! А ну, заверни!
ДИОНИС /вновь ударяет над головою в ладоши/. Ап!
ШУЛЬЦ /повторяет с иронией/. "К Богу и Человеку"!? Тогда откуда - эта
гордыня, что звучит даже в ваших прошениях на высочайшее имя... Только не
делайте большие глаза. Вы ведь не станете отрицать, господин магистр, что
осмелились обращаться с прошениями через мою голову? Так ведь? Ну и чего
вы достигли? Привыкнув быть первым во всем, что требует резвости слов,
решили, что преуспеете и в злокозненной лести... но просчитались! Да и
как же иначе? Послушайте, вот образец ваших суетных поползновений! /Взяв
с конторки листок, читает./ "Надежда, которой я себя льщу быть назначенным
на академическую должность, особенно же всемилостивейшее расположение
Вашего Величества оказывать наукам высочайшее покровительство - каков
слог! - побуждает всеподданнейше просить вас назначить меня ординарным
пофессором кафедры логики и метафизики Кенигсбергского университета..."
Вертопрах! Не понятно, чего тут больше: наивности или блудливости мысли?
Почему бы вам, господин хороший, не просить сразу моего места - Ректора
Коллегии Фридриха? /Перебирает листки./ Вот концовочка... Только
послушайте! /Снова читает./ "Готов умереть в глубочайшей преданности, ваш
наиверноподданнейший раб - Иммануил Кант"! Каково!? "Готов умереть!" Да
после такого прошения, действительно, остается одно: привести в исполнение
вашу "угрозу" и... умереть! "Раб Иммануил Кант"!
ЯНУС /потирает руки/. Ату его! Поддай ему жару, старик!
ШУЛЬЦ. Ни один здравомыслящий, господин Кант, не поверит таким
"верноподданническим" унижениям! Сразу видно, это писала рука скандалиста,
затеявшего поупражняться в угодливости. Я будто слышу кощунственный хохот
ваших друзей, коим, я убежден, вы читали наброски прошений...
Ваше счастье, что до самого короля такие писания никогда не доходят! С
ними знакомятся искушенные в стилях чиновники, умеющие держаться в тени...
Я мысленно слышу, как эти скромные люди тихо смеются в ладошку, передавая
друг другу ваши послания. Что для них сочинитель подобных бумаг, коль за
ним нет высокого покровителя? Разумеется, у меня среди этих людей есть
друзья, которые и направляли письма сюда! Вижу, вы смущены... Вас мучает
стыд?
КАНТ /тихо/. Действительно, вы смутили меня... И мне - стыдно...
ШУЛЬЦ. Слава Всевышнему!
КАНТ. Господин проповедник! Однако... мне стыдно за вас! Ибо вы углядели
здесь лесть исключительно потому... что она - не по вашему адресу! А чтобы
излить раздражение, нарисовали картину любезного вашему сердцу
мироустройства... где сквозь барьеры из ловких, умеющих скромно держаться
в тени... лизунов, справедливости никогда не пробиться!
ШУЛЬЦ. Я заклинаю вас, господин Кант!
КАНТ. И в этом вы усмотрели "Гармонию"!? И здесь вам открылась
"Божественная целесообразность"!? Да боитесь ли вы Бога, придворный
проповедник Шульц?
ЯНУС. Дионис!
ДИОНИС садится верхом на стул и загадочно ухмыляется, положив руки на
спинку стула, а подбородок - на руки.
ШУЛЬЦ. Магистр Кант! Я запрещаю вам богохульствовать!
КАНТ. Ваши кощунственные назидания, господин проповедник, и являют собой
образец богохульства и ереси!
ШУЛЬЦ. К силам благим взываю! Прекратить поношение!
КАНТ. На костер, господин Шульц! На костер!
ШУЛЬЦ. Магистр Кант!
КАНТ. Проповедник Шульц!
ШУЛЬЦ. Неслыханная дерзость!
ЯНУС /в волнении/. Дионис, ты оглох?!
КАНТ. Вы так дерзки и дьявольски самоуверенны в толковании Мудрости
Божьей, что вполне заслужили небесную кару! /ШУЛЬЦ задыхается от
бешенства./ Но успокойтесь... Нынче не те времена. У Всевышнего есть
другие заботы. А вездесущие ангелы, призванные расшифровывать тайные
помыслы, лишь посмеются в ладошку над вашим конфузом...
ШУЛЬЦ /поставив на конторку локти, прикрывает лицо ладонями/. Силы
небесные! Видит Бог, господин Кант, я пекусь лишь о вашем благе... Я хотел
вас предостеречь... И надеюсь, когда-нибудь Провидение даст нам
возможность договориться...
КАНТ. Только... - как суверенным "державам"!
ШУЛЬЦ. Простите, господин Кант, чтобы с вами беседовать, надо иметь много
сил.
КАНТ. Я вам больше не нужен?
ШУЛЬЦ. Все мы друг другу нужны... И, да будет каждый из нас опорой другому.
КАНТ. Да будет. Однако на вас опираться... остерегусь.
ШУЛЬЦ. Как знать, господин Кант... Как знать... Я буду за вас молиться.
Едва заметно кивнув, КАНТ удаляется в дверь, через которую появился.
ЯНУС /кричит/. Дионис! Заверни его! Хлопни в ладоши!
ДИОНИС. Зачем? Кант опять ничего не получит. В который уж раз у него
сорвалось...
ШУЛЬЦ. Господа, ошибаются! Сорвалось... у меня.
ЯНУС. Это как понимать?
ШУЛЬЦ. Кант получит все... чего добивается! /ЯНУС присвистнул, вставая./
Только что поступила депеша: "Фон Зайдлиц - министр просвещения"!
ЯНУС. Друг Канта - фон Зайдлиц!?
ШУЛЬЦ. Да - друг... а ныне и покровитель!
ДИОНИС /ЯНУСУ/. Ну вот, ты хотел поворот? И хлопать не надо. /Сначала
тихо, затем все громче смеется./
ЯНУС. Дионис! Разве это смешно?
ДИОНИС /сквозь смех/. Еще как!
ЯНУС /подозрительно/. Ты с ним сговорился?!
ДИОНИС. О, Господи, не смеши еще больше! И успокойся. Чего нам бояться,
если у этих господ даже Кант может стать "Несравненным, Блистательным
Кантом"... лишь по знакомству! Будь он хоть семи пядей во лбу - не имеет
значения! Нет знакомства, - нет "Канта"! Сколько их уже сгинуло и еще
сгинет в бесследности, потому что на всех, просто... не напасешься фон
Зайдлицев! /Кричит./ Янус! Кто мы рядом с "гигантами", насадившими этот
порядок - слюнявые покровители муз и наук! Слезливые филантропы! /Хохочет,
неожиданно вскрикивает и, схватившись за голову, мечется по авансцене./
Ай! Больно! Моя голова! Несчастная моя голова! /Стонет./ О, Небо! За что
эти адовы муки!
З А Н А В Е С
Д Е Й С Т В И Е В Т О Р О Е
Кенигсберг. Одно-двухэтажные строения Принцессиненштрассе. Дом Канта (два
этажа и мансарда). Вдали - спуск к озеру, кроны лип и башня собора.
Появляются ЯНУС и ДИОНИС.
ЯНУС. Вот этот дом! На Принцессиненштрассе любая собака знает господина
Канта. Звонить?
ДИОНИС. Подождем... Господин ректор еще изволят прогуливаться... Да и
фельдъегерь не подоспел.
ЯНУС. Слушай, мне надоело всю жизнь таскаться за Кантом!
ДИОНИС. Он так вознесся, что ты перестал его чувствовать кожей.
ЯНУС. Зато чую тебя.
ДИОНИС. Слушай, Янус, растряси свой жирок! История не простит благодушия!
ЯНУС. Чего ради мне суетиться из-за какого-то Ницше, которого нет и в
помине!
ДИОНИС /горячо/. Не какого-то... - лучезарного! Он придет сказать людям,
что Человек - Бог страстей, жаждущий властвовать, испепелять несогласных,
чужих, непохожих и слабых, что жизнь есть порыв Страшной Воли -
захватывающий на мгновение вздох, в котором - вся мудрость, весь смысл!
Понимаешь? Фридрих Ницше - пророк! А я его полномочный посланник!
ЯНУС. Это я уже слышал. Скажи, почему ты так долго бездействовал?
ДИОНИС. Видишь ли... в "магию обстоятельств" вкралась мерзкая фальшь, -
мне пришлось выжидать.
ЯНУС. Опять напускаешь туману? Во всем виновата наука!
ДИОНИС. Пожалуй, есть польза и от науки... Лишь оснащенная ею "Могучая
Воля" заткнет поры жизни, угомонит суету, не позволив двуногим дожить до
маразма! Пусть дохнут в трезвом уме, с сознанием, что и другие тут не
задержатся! Страсть! Страх! Азарт! - вот лоцманы мирового процесса - этой
скользкой тропинки к обрыву! Ненавижу воспитанных Кантом рассудочных
выродков, ибо их идеал - "компромисс"! Их цель - затянувшаяся агония
долгожительства с разжижением мозга и разложением заживо! Все, пора
действовать! Стрелка Судьбы повернула в нужную сторону!
ЯНУС. Я вижу Канта! Вон он... бредет по своей "философской дорожке".
Липовая аллея на берегу озера. Справа с пригорка наблюдают ЯНУС и ДИОНИС.
Появляется КАНТ. Он выглядит старше, чем в первом действии, но все так же
строен. Лицо стало суше, но в глазах - прежний блеск. Руки вертят за
спиной тростниковую палочку. КАНТ улыбается собственным мыслям. Мимо
проходит дама в шляпке с большими полями. Дама и КАНТ молча обмениваются
кивками.
ДАМА /внезапно остановившись/. Господин Кант?!
КАНТ /точно разбуженный, опираясь на трость, поворачивается к даме/. Фрау
Кайзерлинг!?
КАЙЗЕРЛИНГ. Иммануил! Я только сегодня вернулась... Мы не виделись,
кажется... целую вечность!
КАНТ. Графиня... прошел только миг.
КАЙЗЕРЛИНГ. Боже! Как вы изменились!
КАНТ. Этот факт почему-то всех удручает. Каждый думает: "Ну, если Кант
постарел, то каким же стал я?"...
КАЙЗЕРЛИНГ. Дело не в этом. Вы теперь человек, которому рукоплещет Европа,
писатель, книги которого запрещал Ватикан, философ, которого люди ума с
благодарностью называют новым мессией!? /Тихо смеется./ Как рада, что
встретила вас! Вижу в этих глазах знакомый огонь!
КАНТ. "Огонь"!? - сильно сказано... /Тоже тихо смеется./ Разве что -
искру... Вы помните время, когда рисовали меня?
КАЙЗЕРЛИНГ /горячо/. Как я могла тогда взяться за кисть?! Кажется, и
рисовать-то еще не умела... Но самое странное... что портрет был
утрачен... загадочным образом. Как-то вернувшись с прогулки, я не нашла
его в студии. Сыщики перевернули весь дом, опросили людей. Отыскалась и
рама... Но холст так и канул... Таким, как тогда, вас никто уже не напишет!
КАНТ /шутливо/. Вы обещали вручить его мне на венчание... Вот,
оказывается... почему до сих пор я - один!
КАЙЗЕРЛИНГ. В городе говорят, что вы все-таки женитесь... От души
поздравляю!
КАНТ. Наш город любит поговорить... В самом деле, была у меня такая
задумка - жениться...
КАЙЗЕРЛИНГ. Она - молодая?
КАНТ. Теперь не имеет значения... Я вовремя остановился. Можете это
считать "стариковскою блажью".
ДИОНИС. Запишем: "Кант - женоненавистник"!
ЯНУС. А по-моему, у него - одно мнение с апостолом Павлом, который считал,
что жениться хорошо, а не жениться... - и того лучше.
КАЙЗЕРЛИНГ. Признавайтесь: боитесь показаться смешным?
КАНТ. Признаюсь...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг