всего не охватишь рассудком.
КАНТ. И над этим я думаю.
КАЙЗЕРЛИНГ. Думайте. Это вы можете...
ЯНУС. А вот я сомневаюсь.
КАЙЗЕРЛИНГ. Напрасно. Я могла убедиться...
ЯНУС. Проверим еще раз, графиня! /Подмигивает ДИОНИСУ/. Пусть скажет, как
бы он поступил, когда бы держал в кулаке... все мысли мира?
КАНТ. Я бы... поостерегся его разжимать.
ЯНУС. Видали, графиня! Вот он каков! /Заученно./ "О, если б в моем кулаке
оказались все мысли, я бы скорее дал отрубить эту руку, чем держать ее
сжатой! Я не рожден быть тюремщиком мыслей! Пусть несутся себе сумасшедшей
толпой, врываются через двери и окна, сгоняя с постели больной старый
мир!" /Переводит дыхание./ Фу-у... /Тихо./ Я нигде не наврал, Дионис?
ДИОНИС /тихо/. Слово в слово... Как попка.
КАНТ. Может быть, дерзко... но не серьезно.
ЯНУС /хохочет/. Серьезность, - признак замедленного пищеварения. Все
предрассудки идут от кишечника. Веселый кишечник, господин Кант, - главный
двигатель истории!
КАЙЗЕРЛИНГ. В самом деле, Иммануил, я нахожу, что вы здесь - противоречите
логике.
КАНТ. Простите, графиня, но я могу доказать, что у нашей Вселенной есть
начало во времени и пределы в пространстве..., и пользуясь тою же логикой,
с тем же успехом - что Вселенная не имеет начала и беспредельна.
КАЙЗЕРЛИНГ. Это и есть пресловутые "мнимые противоречия"?
КАНТ. "Мнимыми" они стали потом, - в глазах ортодоксов, которые наложили
запреты на все, что их не устраивало.
КАЙЗЕРЛИНГ. И все-таки вы не сказали, почему бы остереглись дать мыслям
свободу?
КАНТ. Человек, к сожалению, склонен к насилию и в этом становится
изобретательным раньше, чем станет разумным.
ЯНУС. Например, господин Кант?
КАНТ. То, что люди дают себя обмануть горлопанам, кладоискателям,
устроителям лотерей, объясняется не столько их глупостью, сколько злой
волей, стремлением разбогатеть за чужой счет.
КАЙЗЕРЛИНГ. Что же вы предлагаете?
КАНТ. Сперва научить человека быть рассудительным. И только потом уж... -
разумным.
ЯНУС /язвительно/. А судить, кто разумен, будет, конечно же, Кант!
КАНТ. Все решит просвещение.
ЯНУС. Это еще что такое?
КАНТ. Просвещение - выход из состояния несовершеннолетия. Быть
просвещенным - значит иметь отвагу пользоваться разумом без подсказки со
стороны.
Появляется слуга КАНТА - ЛАМПЕ, грубоватый, медлительный, с суровым лицом
солдата.
ЛАМПЕ /КАНТУ/. Господин, вас ждут к обеду.
КАНТ. Спасибо, Лампе! Еще пять минут.
ДИОНИС /сочувственно/. И ради сомнительного удовольствия жить под пятою
тирана-слуги наш помощник библиотекаря вынужден отдавать свое время
частным урокам!?
ЯНУС /ЛАМПЕ/. Послушай, любезный, ты так и будешь торчать здесь? Ступай
отсюда! Ты слышишь? Тут беседуют господа!
КАНТ /повернувшись к ЯНУСУ/. Не могли бы вы быть повежливее?
ЯНУС. С кем?
КАНТ. В данном случае - с господином Лампе!
ЯНУС. Фу ты - ну ты! /Заученно./ "Если каждый нуль будет стремиться иметь
одинаковые права, жизнь станет насквозь фальшивой. Жизнь, господа, - это
кладезь радости, но там, где пьет чернь, - все колодцы отравлены!" Вот!
/Переводит дыхание./ Фу-у... /Тихо./ Дионис, я нигде не наврал?
ДИОНИС /негромко/. Все - правильно, попугай толстозадый.
КАЙЗЕРЛИНГ. Пожалуйста, Иммануил, не крутитесь! Я так не могу...
КАНТ. Я тоже... До каких пор человек должен терпеть унижения лишь потому,
что у него недостаточно звучное имя? Разве ценность зависит не от
значительности того, что мы делаем?
ЯНУС. Имею честь доложить, господин Кант: в том, что вы делаете,
человечество, увы, не нуждается, а потому... возвращает вам ваши труды!
/Протягивает КАНТУ пакет./ И оставьте графиню в покое! Ваш портрет уже
никому не понадобится!
КАНТ /указывая на пакет/. Что тут?
ЯНУС. А вы разверните!
КАНТ /разворачивает пакет/. Мои рукописи?! Почему они здесь!?
ЯНУС. У господина помощника библиотекаря нет времени сесть в дилижанс,
прогуляться в предместье, чтобы узнать, как идут дела. Видите ли, он
занят, решая как побольнее задеть благородного Сведенберга, а заодно и
всех духовидцев на свете. Известное дело, занимаясь одним, легко упустить
остальное.
КАНТ. Откуда у вас мои рукописи?
ЯНУС. Издатель на днях обанкротился и наш общий знакомый просил возвратить
это автору... Там вы найдете письмо с "глубочайшими извинениями..." Тот же
знакомый меня по секрету уведомил: дело совсем не в "банкротстве", а в
жалких потугах, которыми вы пытаетесь "осчастливить" наш род. Слава богу,
есть люди, которые смыслят в подобных делах. Там же, кстати, найдете
повестку из канцелярии: явиться к придворному проповеднику Шульцу.
Известно, к прелату так просто, никого не зовут. Признавайтесь!
Набедокурили где-то? Вот мы какие, оказывается: толкуем о "разуме", о
"просвещении", а сами втихомолку шалим!? Смотрите, графиня, кого вы
надумали увековечить!
ДИОНИС. Янус, ты забегаешь вперед!
ЯНУС. Я еще ничего не сказал!
ДИОНИС. Зато всем надоел! Закрой рот. Мы уходим. Извините, господин Кант,
за печальную весть. Очень жаль, что так вышло. И вы, графиня, простите!
Позвольте откланяться.
ЯНУС и ДИОНИС раскланиваются, удаляются. Несколько секунд КАНТ - в
раздумье, потом отдает все бумаги ЛАМПЕ и возвращается на прежнее место.
КАНТ. Графиня, вы можете не торопиться.
КАЙЗЕРЛИНГ. Однако... вам надо идти!
КАНТ. Будь добр, Лампе, отнеси эту "почту" домой. /ЛАМПЕ не двигается с
места./ Прошу вас, графиня! Вы же хотели закончить портрет.
КАЙЗЕРЛИНГ. Да, но вас ждут!
КАНТ. Я пошлю извинение... Позже...
КАЙЗЕРЛИНГ. Иммануил!
КАНТ. Графиня, я - в вашем распоряжении!
КАЙЗЕРЛИНГ. Ну, если так... Господин Кант, вы можете постоять спокойно?
КАНТ. Попробую!
КАЙЗЕРЛИНГ. /Какое-то время работает молча, но не выдерживает.../
Иммануил, не молчите, пожалуйста! Я могу вам помочь?
КАНТ. Нет.
КАЙЗЕРЛИНГ. Я вижу, вы стеснены обстоятельствами... Ради бога! О чем вы
думаете?
КАНТ /задумчиво/. Я думаю, следует ли во всем винить обстоятельства? Мир
так устроен, что никакая порядочность не гарантирует счастья. Впрочем,
всегда ли мы - правы? Что "мы"? Разве у самого Провидения не бывает
промашек?
КАЙЗЕРЛИНГ /вскакивает/. Иммануил! Вы заходите чересчур далеко! Умоляю
вас, остановитесь! Вы - у самого края!
КАНТ /почти весело/. А почему бы... не заглянуть через край?
Свет меркнет, а когда зажигается снова, на сцене - сводчатый кабинет
ректора Коллегии Фридриха придворного проповедника ШУЛЬЦА. Прямо - входная
дверь. Слева за конторкой с бумагами - сам придворный проповедник -
невысокий подвижный прелат с непроницаемым выражением на лице. Из правой
кулисы со стульями в руках появляются ЯНУС и ДИОНИС.
ЯНУС /ворчит/. Куда ты меня притащил?
ДИОНИС. Хочу кое-что показать.
ЯНУС. Все чего-то мудришь! Вы, с Кантом, случайно, не сговорились морочить
мне голову? Ты такой же заумный как он... /Пауза./ Но за что я тебя
уважаю: послушаешь твои речи, и чувствуешь себя человеком... рядом с любым
инородцем! /Подозрительно/. Где мы? /Принюхивается./ Тянет тухлятиной!
ДИОНИС. Это несет проповедниками.
ЯНУС. Что мы здесь потеряли?
ДИОНИС. Помнишь, я говорил про "магию обстоятельств"...
ЯНУС. Ну?
ДИОНИС. Ты должен это увидеть своими глазами! /Слышится стук в дверь./
Спектакль начинается! /Снова - стук в дверь./
ШУЛЬЦ. Войдите!
ДИОНИС. Рассаживаемся. /В правой части сцены ЯНУС и ДИОНИС устраиваются на
стульях, которые принесли с собой./ Внимание!
Открывается дверь. Входит КАНТ.
КАНТ. Господин придворный проповедник, вы велели зайти?
ШУЛЬЦ /смиренно/. Просил... Я смею вас только просить... /Задумчиво ходит
по кабинету./ Иммануил! Как давно я не звал вас по имени! Позволите мне
вас по-прежнему так называть?
КАНТ. Не вижу в этом нужды.
ШУЛЬЦ. Да... Вы совсем не похожи на смиренного отрока, которого я однажды
привел в стены вверенной мне Коллегии Фридриха... Все годы учебы вас
отличало отменное прилежание. Вы были выше всяких похвал. И я хорошо это
помню...
КАНТ. Надеюсь, я приглашен не ради приятных воспоминаний.
ШУЛЬЦ /задумчиво/. Отчасти и ради них... Иммануил... Простите, - "господин
Кант". Ходят слухи, вы готовитесь к браку, и невеста, хвала Небесам, - из
благочестивой семьи...
ЯНУС. Фу ты - ну ты!
ДИОНИС /укоризненно/. Янус! /Прижимает палец к губам./ Тс-с!
КАНТ. Что касается брака, то вас, господин проповедник, ввели в
заблуждение.
ШУЛЬЦ. Вы, однако, - давно уж не мальчик, и естество, полагаю, взыскует
свое. Сей шаг, на мой взгляд, был бы вполне разумным...
КАНТ. Не будь он столь опрометчив. И вы это знаете.
ШУЛЬЦ. Знаю, вы шли с предложением... Так ведь? И, вдруг, передумали...
КАНТ. Вы тут при чем?
ШУЛЬЦ. Пусть вас не смущает моя озабоченность... Я здесь вижу свой долг.
ЯНУС /капризно/. Дионис, они скоро начнут целоваться!
ДИОНИС. Янус, будь добр, не мешай развиваться событиям!
ШУЛЬЦ. Помню ваших смиренных родителей, несших безропотно крест бренной
жизни. Будь они живы, - наверняка разделили бы мое беспокойство. Ну куда
же это годится: лучший питомец Коллегии Фридриха, гордость Университета,
вынужден довольствоваться местом помощника библиотекаря тогда, как его
менее прилежные сокурсники уже давно ходят в профессорах, считаются
важными господами и почтенными отцами семейств! Как огорчилась бы ваша
матушка, знай она, что вы до сих пор одиноки!
КАНТ. Оставьте маму в покое! Слезливость - не в ее духе.
ШУЛЬЦ. Действительно, тут вы - весь в мать. По какой же, однако, причине
отринуто вами семейное счастье? Впрочем, если вам неприятно, можете не
отвечать.
ЯНУС /одобрительно/. Настырный старик!
КАНТ. Я отвечу. В наше время слишком многое нужно поставить на карту ради
"семейного счастья".
ШУЛЬЦ. Темны ваши помыслы, господин Кант. Чего же вы вдруг убоялись:
греха, плотской скверны, людского злоречья?
КАНТ. Единственное, чего я боюсь, - изменить себе.
ШУЛЬЦ /похихикивая/. Не смешите! Коль муж в миру изменяет, так не себе,
прости, Господи!
ЯНУС /одобрительно/. У-у! Греховодник!
ДИОНИС. Не дергайся, Янус. "Обстоятельству", как всякому плоду, нужно
созреть.
ШУЛЬЦ. Иное дело: по силам ли обеспечить семью? Это можно понять...
Известно ли вам, что на кафедре метафизики появилась вакансия? А
министерство на этой неделе прислало бумагу... Им хотелось бы знать мое
мнение о кандидатах на должность профессора... Ну так я, грешным делом,
имел в виду... вас.
ЯНУС. Это как понимать, Дионис?
ШУЛЬЦ. Может быть, я напрасно пекусь? Отвечает ли, это вашим чаяниям,
господин магистр?
КАНТ /севшим голосом/. Отвечает...
ЯНУС. Еще бы!
ДИОНИС /cрывается с места и, возбужденно потирая руки, мечется по
авансцене/. Терпение, Янус! "Поворот обстоятельств" требует нечеловеческой
воли! Ты будешь свидетелем: стоит мне хлопнуть в ладоши, - и все
повернется... Внимание! /Поднимает над головой готовые для хлопка руки./
ШУЛЬЦ. Так не будем же зря терять времени и составим рекомендацию...
/Подходит к конторке./
ДИОНИС /делает хлопок над головой/. Ап!
ШУЛЬЦ. Да... и вот еще что... Я обязан задать вам вопрос... Пустая
формальность. Ответьте мне, господин Кант, положа руку на сердце: "Боитесь
ли вы Бога"?
КАНТ. Боюсь. Как же иначе?
ШУЛЬЦ. Действительно, - "как же иначе"... Однако, пробуя вникнуть в суть
той книжонки... которую вы собирались издать, я смог убедиться,
набравшийся хитрых премудростей сын кенигсбергского шорника, - далеко уже
не тот мальчик, которого я когда-то учил.
КАНТ. Однако немалая доля этих "премудростей", господин проповедник,
исходила от вас.
ШУЛЬЦ. Моя область - "Мудрость Всевышнего"! "Божественную гармонию и
целесообразность сотворенного мира человечеству предстоит постигать до
второго пришествия", - вот чему я учил!
КАНТ. Видно... плохо учили.
ШУЛЬЦ. Что такое!?
КАНТ. Ваши доводы не выдерживают элементарных исследований.
ШУЛЬЦ. Диавольская самоуверенность!
КАНТ. "Целесообразность" вытекает из закономерности...
ШУЛЬЦ. К силам благим взываю! Господин Кант, я вижу, вам не дают покоя
лавры Вольфа и Лейбница.
КАНТ. С какой стати мы должны следовать авторитетам имен?
ШУЛЬЦ. Чтобы не впасть в святотатство!
КАНТ. Когда работали эти мужи! И сколько с тех пор нам открылось!
ШУЛЬЦ. "Открылось"?! О, козни ада! С сомнений в достоинствах тех, кто, во
славу Творца, были нашими учителями и начинается ересь! Порядок систем во
Вселенной замыслен самим Проведением. Даже бессмертный Ньютон в конце
жизни пришел к этой мысли!
КАНТ. А мы начинаем с того, на чем он остановился: докажем, что Божий
перст не годится для объяснения мира... Я глубоко уважаю ВЕРУ, но Религии
незачем ставить границы науке... Простите меня, это вздор объяснять
загадки природы, игрою воображения Господа! Он дал нам мозги не затем,
чтобы дать им отсохнуть.
ДИОНИС /ударяет в ладоши над головой/. И еще поворот! Ап!
ШУЛЬЦ. Ну хорошо, господин магистр. Допустим, вы правы. Допустим... Неужто
вы собираетесь открывать глаза миру из нашей глуши?! Коль провинция
набирается смелости что-то сказать... всякий раз в этом слышится голос
невежества, не сумевшего разобраться в тонкостях знаний, добытых в научных
столицах. Периферии предписывается лишь внимать общепризнанным гениям,
дабы не заслужить порицания сверху.
ЯНУС /торжествующе злорадно/. Вот так вот!
КАНТ. А я не считаю наш город провинциальным. На мой взгляд, тут есть все,
что нужно для знаний...
ШУЛЬЦ. Это на взгляд человека, который ни разу не покидал Кенигсберг и
привык судить обо всем лишь по книгам.
КАНТ. Но гениальный Коперник творил не в Парижской Сорбонне, не в Галле и
даже не в Кембридже!
ШУЛЬЦ. Вы осмеливаетесь себя ставить рядом с бессмертным аббатом,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг