И. Миронов
ДВОЕ ПОД ГАМАКОМ
Прошло уже две недели. Я отважен, как вепрь, и осторожен, как антилопа.
Кажется, все получается отлично.
- Мы все, без единого исключения, недалекие и неумные люди, - сказал
академик Ренский. - Мы сделали этих уродцев, и теперь сами же их боимся. Я
не только о кибернетике. Рабочий боится станка, машинист - автомашиниста,
а все остальные с удовольствием и готовностью соблюдают даже самые
идиотские правила техники безопасности. Вы меня действительно понимаете
или просто удачно притворяетесь?
- Зачем так? - возразил я. - Вы ведь знаете, что не притворяюсь.
- Да, вы неглупый парень. Двадцать четыре года, умница и опять же - стихи.
Почитайте.
- Нет, мы же договорились.
- Верно. Ну, сдавайте, и будь я проклят, если вы не полезете в загон.
Я, журналист Игорь Подольный, и академик Ренский, мой тезка, сидели у него
на даче под гамаком, подтянутым к столбам (на гамаке была расстелена
простыня от солнца), и играли в карты, подзадоривая друг друга. Если
кого-нибудь смущает, что академик играл в карты, - пожалуйста, пусть мы
играли в шахматы.
- Е2 - Е4, - сказал Игорь Янович и побил козырным валетом моего трефового
туза.
Стояла безветренная июльская жара, но мы играли зло и азартно, потому что
проигравший круг из семи игр должен был пойти в загон и медленно -
обязательно медленно! - полить водой козу моей хозяйки. Это была
удивительная коза. Она целые дни лежала в загоне, ела хлебные корки и
тоскливо смотрела на легкомысленный дачный мир огромными бессмысленными
глазами. Но в ту минуту, как на нее падала первая капля воды, она
превращалась в дикого мустанга, боевого испанского быка и бешеную собаку
одновременно. Она подпрыгивала, бодалась, ухитрялась и лягаться и
царапаться задними ногами. А передними - ими она вообще делала чудеса. В
шестьдесят с лишком очень трудно быть тореадором, а Ренский был им уже два
раза. Активисты Общества защиты животных уже, очевидно, разыскивают мой
адрес. Да нет же, честное слово, козе это развлечение доставляло огромное
удовольствие. Мне даже показалось однажды, что она внимательно посмотрела
на нас сквозь прутья загончика, чуть ухмыльнулась в редкую бородку и
потерла левое копытце о правое. Впрочем, в жару как-то не до мистики. А
Игорь Янович наслаждался жизнью изо всех сил. На пораненный локоть он
прислюнил листок подорожника, а постоянно спадавшие с толстого живота
пижамные штаны укрепил для надежности связанными шнурками от моих тапок.
Он вынес уже два сражения с козой и был готов на все, что ждало его
впереди. Мы играли и говорили обо всем на свете. Мы очень нравились друг
другу. Но, наивный старик, он не знал, что коварство легендарных древних
троянцев - мелочь и мальчишество рядом с планом, который я задумал и
теперь осуществлял.
В жизни мне очень не повезло - я писал научно-фантастические рассказы. Я
просто не мог не писать их. Странный мир вставал перед моими глазами, он
казался мне сказочно интересным, я писал, перечитывал и смеялся от
радости, что все это сочинил именно я. И прятал в письменный стол. Я
где-то прочитал, что древние мудрецы советовали прятать настоящие вещи на
год, а потом доставать и перечитывать. Но так делали мудрецы, а я кончил
обычную школу, настолько обычную, что на ее дверях даже было написано
"Средняя школа" - средняя, а не какая-нибудь особенная. И обычный
институт. Словом, после первого рассказа я выдержал месяц, а потом достал
его из правого ящика стола, из-под груды писем от разных редакций, которые
сообщали одно и то же - мои стихи им не подойдут, но пусть я продолжаю
писать и побольше читаю классиков.
Огромная кибернетическая машина мучилась от переизбытка самых разных
человеческих желаний. Ей хотелось бегать и прыгать, играть в пинг-понг с
сотрудниками лаборатории, бежать к телефону по первому звонку и каждый раз
отпрашиваться с работы на час раньше, как усатый техник с крайнего стола.
Ей хотелось маринованной капусты, за которой тайком, прячась от начальника
отдела, бегали за угол младшие лаборантки, хотелось закурить и покрутить у
себя самой ручки настройки. Страдания машины я описал красочно и
безжалостно. Красочно потому, что однажды, сломав ногу и два месяца
провалявшись в гипсе, отлично помнил муки неподвижности. Безжалостно
потому, что на месте машины представлял себе, когда писал, своего
начальника - толстого и заплывшего, когда-то очень способного, а теперь
все растерявшего журналиста. Любитель поесть и поговорить о женщинах, он
сластолюбиво двигал мясистыми мокрыми губами и похрюкивал, когда смеялся.
Я уже очень давно думаю, что такие наружные признаки точно соответствуют
внутренним качествам. Работая с ним, я в этом убедился. Толстокожий,
какой-то успокоившийся раз и навсегда, он был бичом для начинающих
журналистов. Он обладал острым и безошибочным чувством юмора - все смешное
он вычеркивал. Любую романтику он двумя-тремя изменениями и вставками
превращал в строки из учебника по тригонометрии. И... всему завидовал.
Никуда не выезжая сам, он мучительно хотел успеть всюду. Зачем? Этого он,
наверное, и сам не знал. Он завидовал дальним поездкам и новым
знакомствам; удачным фразам и хорошему настроению, тонкой шутке и звонкам
приятельниц. От этой зависти он уже ничего не мог делать сам, ему хватало
времени лишь на то, чтобы постоянно узнавать, кто что успел. Поэтому мне
совершенно не было жаль машину. Сначала. А потом она вдруг потеряла все
общее с моим шефом и стала несчастным существом. Все началось с мелочи.
Машине, чтобы она угадывала возраст, показали несколько человек. Она
рассмотрела их, сопоставила возрастные признаки и... стала всем новым
людям давать на несколько лет меньше. Все объяснялось просто - больше
половины изучаемых были женщины. Они добросовестно показывались машине, а
возраст свой по привычке называли на несколько лет меньше; средние данные
у машины оказались заниженными. Я очень гордился такой
высокохудожественной находкой и с этой минуты полюбил машину. Рассказ
кончался тем, что молодой изобретатель сообщал ей способность к действию.
Я читал рассказ в редакции после работы. И шеф сказал:
- У вас дома есть ящик?
- Есть, - ответил я. И гордо приврал: - Я выдерживал его в ящике полгода,
а потом достал и подправил.
- Зря, - сказал шеф.
- Подправил? - спросил я.
- Нет, достал, - радостно сказал шеф. - До рассказов, юноша пылкий со
взором горящим, вы еще просто не доросли. Счастье, что написали не роман.
Или роман тоже написали? Ну-ну, пишущий да обрящет, как говаривал Нерон,
сжигая писателей.
Шефу никто не возразил.
Ты шла со мной к остановке по холодной сквозной аллейке, с хрустом
разламывая весенние льдинки на лужах, и говорила. Лучше бы ты молчала.
- Зачем, ну зачем ты читал этот рассказ? - говорила ты. - Ну пускай ты
графоман, одержимый страстью покрывать бумагу никому ненужными крючками.
Но зачем читать вслух? Кретинские мысли, сдобренные юмором
восьмиклассника. А ведь кончал журналистику, мог бы научиться писать, по
крайней мере, менее коряво. Почему ты молчишь? Хочешь поссориться? Я тебе
не дам этого сделать.
О, как мне нравился мой рассказ, как лживы и непонятливы были все, кто
пытался очернить его и меня вместе с ним. И Леночка, любимый человек,
предала меня без единой попытки помочь или хотя бы ободрить. Ложь окружала
меня со всех сторон. Небо только прикинулось безоблачным, скоро должен был
пойти дождь; усталые люди уступали место детям и инвалидам, в душе
проклиная их появление; кондуктор говорил с безбилетным ремесленником
сладким голосом штрафующего контролера. Мир притворялся добрым, чтобы
ударить из-за угла.
По улице неторопливо ехал новый, только с конвейера, мощный зеленый
экскаватор. А следом, не отставая ни на метр, шла машина неотложной
технической помощи.
К счастью, больше ни одного рассказа я никому не читал. А написал я их
штук пять. В них рождались и гибли целые цивилизации, неслыханные
катастрофы потрясали громадные миры. Уже потом я понял, что сила
воздействия не в грандиозности, а в достоверности событий. В
достоверности, путь к которой лежит через деталь. Для деталей нужны
знания, а их-то мне и не хватало.
Леночка, я очень тебя люблю, для тебя одной я сижу и пишу этот дневник -
отчет о сделанном за время отпуска. Сделанном для тебя, и ни для кого
больше. Помнишь? Мы полюбили друг друга еще в институте. Мы так
старательно скрывали это, что наш декан Каращук, мрачный и очень
несчастный человек, однажды даже сказал про нас:
- Такое удивительное безразличие друг к другу - я был уверен, что они
давно женаты.
Поцеловал я тебя на скамейке около Гоголя в августе, перед третьим курсом.
Ты сказала, что мне должно быть стыдно - сверху смотрит великий сатирик,
переживший в середине прошлого века трагедию творческого разлада с самим
собой. Ты всегда была умной девочкой, и меня это немножко угнетало. Но я
поцеловал тебя еще раз и перестал чувствовать себя неучем и кретином. В
тот вечер нам не хватило в кафе-мороженом двух рублей, я оставил паспорт,
а когда назавтра расплачивался, на бумажке было написано, что я должен два
с полтиной, и мне снова пришлось бежать в общежитие. Помнишь? А помнишь?..
Мы договорим с тобой потом.
Помнишь вечер в редакции, когда мы все засиделись допоздна, и шеф вдруг
вызвал меня к себе?
Задание, которое я получил в тот вечер, было абсолютно невыполнимо.
Лаборатория академика Ренского в Институте бионики сделала небольшую
машину, имитирующую глаз человека.
Мы писали об искусственном глазе и о работах лаборатории, бывали там, и
она не очень интересовала сейчас газету, если бы не один обидный факт: сам
Ренский журналистов не принимал. Поговаривали, что методы, которыми он
отделывался от прессы, попахивали вмешательством нечистой силы. Один из
наших ребят, вездесущий Колька клялся, что уже был у него в кабинете -
крошечной клетушке, отгороженной прямо в лаборатории. Колька обманул
секретаршу и вошел в кабинет. Ренский поднял голову от стола с
разложенными бумагами, и тут - Колька каждый раз говорил, что ему не
поверят, а потом повторял, не привирая от раза к разу, - тут что-то внутри
него сработало помимо его воли. Он повернулся и пошел к выходу. Он пытался
повернуть, но ноги стремительно несли его сами. Сотрудники, оторвавшись от
дел, громко смеялись, глядя на него. Секретарша смотрела на него и жалеюще
улыбалась. В дверях своего кабинета стоял Ренский и молча смотрел Кольке в
спину. Только за порогом Колькины ноги остановились, но вернуться он
побоялся.
- Видите ли, нас сейчас не волнуют работы лаборатории. Сделайте очень
небольшую статью, но чтоб она обязательно начиналась словами: "В беседе с
нашим корреспондентом академик Игорь Янович Ренский сказал..." Вот и все,
что мне от вас нужно. Даю двухмесячный срок. Ясно? Будьте.
Так сказал шеф.
- Игореха, он не зря терпеть тебя не может, он уже три или четыре раза
приглашал меня с ним пообедать или сходить в театр. Назло ему, а? Ты ведь
сможешь.
Так сказала Леночка.
Все получилось быстро и просто. Не пришлось переодеваться ни прекрасной
турчанкой, ни работником Мосгаза.
В июне я взял отпуск и снял комнату в поселке под Звенигородом, прямо
возле дачи Ренского, через забор от него. Хозяйка дома, вдова писателя,
сдала мне комнату почти бесплатно, когда я сказал ей, что я инженер, что
свой отпуск хочу посвятить работе над стихами, которые пишу давно, но пока
не хочу печатать. Вспомнив, как все свободное время таскал стихи из одного
журнала в другой, я повторил:
- Да, да, пока не хочу.
- Это очень редко в ваши годы, - сказала вдова и не хотела брать с меня
деньги. По часу в день она рассказывала мне о муже, опусы которого так
полюбили читатели, что он еле успевал ездить с одной читательской
конференции на другую и уже ничего больше не успевал писать. На третий
день она познакомила меня с Ренским.
Мой расчет был обдуманно точен - каждому нужен свой доктор Ватсон, ведь с
женой и родными о своих научных делах Ренский, очевидно, не разговаривает.
Эго всюду одинаково - у каждого члена семьи существует неизвестно как
возникшее прочное чувство, что домашним уже все на свете сказано очень
давно. И тут подворачиваюсь я. Ренский ежедневно говорит со мной, я пишу
статью, шефа увозят с инфарктом, та же машина возвращается за мной и
Леночкой. Куда мы поедем, я еще не думал, но понимал, что поехать надо.
Очень уж это было бы красиво.
Ни вдове, ни Ренскому я стихов не читал.
- Обработаю, тогда может быть, - сказал я.
- Ну, что ж, психологически это очень ясно, - говорила вдова. - Хотя в его
возрасте...
- Ну, ну, - говорил академик. - Я завтра вернусь пораньше. Заходите.
Перекинемся на козу.
По утрам я пишу дневник. Холодная и жестокая решимость переполняет меня и
диктует мои поступки. Что-то сильнее, чем я сам, ведет меня, как ниточки -
куклу. Необходимость, как Дамоклов меч, висит и раскачивается надо мной.
Прошло уже две недели. Ренский привязался ко мне и полностью мне доверяет.
Часы его отдыха мы проводим вместе. А в этот четверг он вернулся часа в
два и больше никуда не поехал.
- Знаете, тезка, я с радостью беседую с вами. Возраст шестьдесят только
авторы некрологов называют цветущим, так что моя разговорчивость -
старческое явление. А потом очень приятно, что вы инженер; ведь любовь к
музам не записана у вас в трудовой книжке? Поэтому вам понятно все, что я
говорю. Сдавайте, сдавайте, не отвлекайтесь - ваша очередь.
Он говорил в тот день о том, как сделанный в лаборатории искусственный
глаз учили распознавать предметы.
- Вы ведь не думаете над тем, как отличить маленькую собаку от большой
кошки? Казалось бы, все происходит машинально. Может быть, в нас заложена
как бы фотография любого предмета, и мы сверяем сумму признаков? А может
быть, только один: какой?
На этом нас прервали.
Ренский оглянулся к калитке и огорченно сказал:
- Э, там же гости. Уж не отважная ли пресса? Где очки?
По дорожке, минуя дом, прямо к гамаку двигался мужчина в белой рубашке с
репортажным магнитофоном в руках. Я знал его, это действительно был
корреспондент из толстого молодежного журнала. К счастью, он не помнил
меня.
- Здравствуйте, Игорь Янович, - сказал он приветливо, но сдержанно
(очевидно, слышал Колькины побасенки). - Извините, что побеспокоил вас
дома, но наша молодежная редакция хотела бы дать беседу о работах вашей
лаборатории. Пожалуйста, расскажите что-нибудь о направлении поисков. Об
успехах и трудностях. И о коллективе.
Черт, неужели и я всегда говорю такими же штампами? Ведь с друзьями он
наверняка веселый и находчивый человек, а тут - приготовишка, куда все
подевалось. Я вдруг взглянул на свою профессию со стороны.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг