Александр Мирер.
Знак равенства
-----------------------------------------------------------------------
Сборник "НФ-7".
OCR & spellcheck by HarryFan, 25 August 2000
-----------------------------------------------------------------------
Василий Васильевич уходил с вечеринки недовольный и много раньше, чем
другие гости-сослуживцы. Слишком много там пили, по его мнению, а кассир
Государственного банка должен быть воздержанным, как спортсмен. С похмелья
и обсчитываются. Весь вечер Василий Васильевич помнил, что завтра в
институтах день получки, и незаметно удалился при первой же возможности.
Он повздыхал, стоя на полутемной площадке, и стал спускаться,
оглядываясь на блестящие дверные дощечки, - дом был "профессорский",
строенный в начале столетия. Слишком высокие потолки, слишком большие
комнаты, широкие лестничные марши.
- А не водился бы ты с начальством, Поваров, - бормотал он, выходя на
улицу.
Каменные львы по сторонам подъезда таращили на него пустые глаза. У
правого была разбита морда.
- Разгильдяи, - сказал Василий Васильевич, имея в виду не только тех,
кто испортил скульптуру.
Вечер был разбит, испорчен. Василий Васильевич был неприятно
взбудоражен всем этим - потолками, бутылками, орущим магнитофоном, - и
разбитая львиная морда оказалась последней каплей. Домосед Василий Поваров
внезапно решился пойти в кино на последний вечерний сеанс, чтобы
отвлечься.
Он плохо знал этот район и побрел наудачу, высматривая постового
милиционера. Как назло, всех постовых будто ветром сдуло. Василий
Васильевич начал плутать по старому городу, сворачивал в узкие переулки,
неожиданно возникающие между домами, и все более раздражался, не находя
выхода на проспект. Фонари мигали высоко над головой, в подворотнях
шаркали невидимые подошвы, и белые лица прохожих поворачивались к нему и
опять исчезали в темноте. Впервые за много месяцев он был ночью вне дома.
Он осторожно оглядывался и убыстрял шаги, проходя мимо темных подворотен и
молодых людей, неподвижно стоявших у подъездов, и совсем уже отчаялся,
когда увидел, наконец, постового.
Милиционер стоял на мостовой в двух шагах от фонаря. Он держал в руке
спичечный коробок и папиросу и смотрел вверх на освещенные окна. Привычно
официальный вид милиционера - фуражка, темный галстук и белые погоны -
вдруг успокоил Поварова. Он понял, что время еще не позднее, и вовсе не
ночь глухая, в вечер как вечер.
Василий Васильевич решительно шагнул с тротуара на мостовую.
- Будьте добры сказать, есть ли поблизости кинотеатр?
Милиционер повернул к нему голову. Он не взял под козырек, и это тоже
рассердило Василия Васильевича.
- Кинотеатр? - милиционер потряс коробком, зажег спичку и быстро,
внимательно посмотрел Поварову в лицо. Спичка погасла. - Нет здесь
кинотеатра. - Он затянулся папиросой, держа ее в горсти так, чтобы
осветить лицо Василия Васильевича. - Ближайший кинотеатр на проспекте.
Василий Васильевич пожал плечами и двинулся к проспекту. Как только он
свернул в очередной переулок, кто-то догнал его и пошел рядом. Поваров с
испугом оглянулся.
- Извините, конечно, - вполголоса сказал низкорослый человечек. Он
покачивался и беспокойно шуршал подошвами. - Кинозал имеется. Я вижу,
милиционер-то нездешний... И провожу, если желаете. По этой стороне, один
квартал всего...
- Нет, нет, я сам дойду, большое спасибо, - сказал Василий Васильевич.
Человек отстал, но его шаги шуршали неподалеку, и за перекрестком он
снова оказался под рукой.
- Вот, вот он, кинотеатр. Вот дверь, здесь.
Что-то в нем было нарочитое. Вином не пахнет, но говорит, как пьяный.
- Спасибо, я не разберу... Темно совсем.
- Электроэнергию экономят, заходите.
- Спасибо, - сказал Поваров и вошел.
Видимо, сеанс уже начался. В кассовом вестибюле светил пыльный желтый
плафон. Кассирша пересчитывала деньги за окошечком.
- Один билет, - сказал Василий Васильевич. - Не слишком далеко и в
середине, если можно.
- Зал пустой. Выдумали кино в такой глуши, - сказала кассирша. - Сборов
нет, сиди здесь до полуночи. Какой вам ряд?
Опять что-то ненастоящее мелькнуло в ее голосе и в звоне монет на
столе.
- Десятый-двенадцатый, - нерешительно сказал Поваров. - Какой фильм у
вас идет?
- Не слышу. Говорите в окошко.
Василий Васильевич нагнулся, посмотрел через окошко на кассиршу. У нее
были круглые руки, блестящие от загара; волосы глянцево отливали под яркой
лампой. Она перестала считать деньги, подняла глаза и вдруг охнула.
- Я сейчас. - Она быстро повернулась, приоткрыла дверь и поговорила с
кем-то, встряхивая головой и указывая назад, на Василия Васильевича. Он с
удивлением следил за этими странными действиями. Он уже не ощущал тревоги
или недовольства и даже напротив - ему было приятно смотреть на спину
кассирши, округлую и тонкую, и на черные волосы, затянутые в гладкий
пучок.
Нелюдим и домосед был Василий Васильевич. Вечерний поход в кино
представлялся ему приключением каким-то, авантюрой, и потому его не
удивляло, что авантюрное настроение как бы передавалось окружающим, что
усталая красавица-кассирша была встревожена его появлением. Женщины любят
пьяных и одиноких - эта старая ложь сейчас не казалась Поварову пошлой. В
ней было утешение.
Кассирша обернулась, покивала Василию Васильевичу и исчезла. Скрипнула
дверь, каблучки простучали по кафелю, она уже стояла рядом с ним в
вестибюле.
- Вы уходите? - он спрашивал с надеждой и некоторым испугом.
- Я провожу вас в зал.
- А билет?
- Вам билета не нужно. Пойдемте.
Рядом кто-то хихикнул. Позеров повернулся. Совсем близко к нему стояла
еще одна женщина - пожилая, в шляпке - и хихикала, прикрывая рот ладонью.
- В чем дело?
- Вот шутник! - хихикала шляпка.
- Что здесь происходит?! - вскрикнул Василий Васильевич.
- Идемте, - решительно сказала кассирша.
Настолько рискованным и неприличным показалось ему положение, что он
попятился к выходу и растерянно спросил:
- Куда вы меня приглашаете?
- Конечно, в зал. Сеанс уже начался.
- Я не хочу, - отказывался Василий Васильевич.
Шляпка задыхалась от смеха.
- Идемте, идемте, - сказала кассирша. - Не надо скромничать, - она
взяла его за руку и потянула за собой. - Идемте, ничего...
- Почему без билета, почему - ничего?
- Конечно, ничего. - Они уже вошли в зал.
- Вот. Здесь будет удобно, - сказала кассирша. Она разжала пальцы,
легко толкнула его в плечо и исчезла.
- Сумасшедшая компания, - сказал Поваров.
Аппарат стрекотал, как цикада, белый экран неясно освещал ложу. Справа
и слева блестели спинки пустых стульев. Василий Васильевич сидел, как в
густом тумане, приходил в себя и посматривал на дверь - ему все еще
хотелось уйти. В ложе тонко пахло духами. Он понюхал свою руку - те же
самые духи. Потом все-таки пригляделся к экрану.
Широкое белое полотно было исчерчено неровными строчками.
Формула, понял Василий Васильевич. Вот оно что, это формула.
Он внезапно успокоился, хотя формула была совершенно ему неясна, и
сосредоточенно потер подбородок мизинцем. Длинные крючки интегралов,
жирная прописная сигма... Каждый знак а отдельности был понятен, но все
вместе выглядело сущей абракадаброй, и старая, забытая тоска уколола его.
Как в те времена, когда он влюбился, бросил учебу и был счастлив, но все
равно тосковал.
- ...Неизбежное разложение при переходе, - сказали за экраном.
- Правильно, - ответил низкий, ровный голос. "Удивительно знакомый
голос", - подумал Василий Васильевич. Он все смотрел на формулу - как
будто в ней была разгадка этих странностей.
Луч прожектора мигнул, стало темно. На экране - комната. Просторный
кабинет, книжные полки по трем стенам, переносная лестница. На большом
столе горит неяркая лампа, и людей почти не видно. Они прячутся в тени
глубоких кресел и ждут чего-то, опустив седые головы. Неподвижные,
туманные, как на любительской фотографии. Стучат часы, и в светлом круге
на столе - рукопись, надкусанное яблоко и стопочка чистой бумаги.
- Все равно, - говорит тот же знакомый голос. - Дело надо закончить.
Переход человек - человек...
Дальше Василий Васильевич не расслышал - то ли хмель его закружил, то
ли что другое, непонятное, - как будто его стул стремительно проваливался
в бездонную шахту, и вдоль гулкой ее черноты отдавались гулкие голоса -
ухали, бормотали, грохотали в самые уши... И, единым мигом пролетев мимо
них, Василий Васильевич опять сидел твердо на стуле и переводил дух.
На экране что-то изменилось. То, чего ждали эти двое, наступило. Они
стояли посреди кабинета на толстом ковре, глядя друг на Друга в упор.
Справа - Бронг, слева - Риполь. Их имена Василий Васильевич узнал
неизвестно откуда - ничего не выражающие, птичьи имена...
- Повторяю, - говорит Бронг. - Я хочу опробовать на себе трансляцию
человека.
Он отходит в глубину комнаты, и, когда аппарат показывает крупным
планом его лицо - неясное, как скверное клише, с темными глазницами, -
Поваров вздыхает и сжимает подлокотники.
Несколько секунд тишины, потом Риполь говорит просительно.
- Это шутка.
- Нет.
- Я отказываюсь слушать. Безответственность, безумие...
- А, бросьте, Рип. Разве я похож на сумасшедшего? - легко отвечает
Бронг.
- Не знаю, - угрюмо говорит Риполь.
- Ну, вот, не знаю. Ладно. Я не надеялся, что вы согласитесь сразу.
Давайте по пунктам. Первое. Мы передавали всю гамму - от амебы до
шимпанзе. Передавали кроликов на пятьсот километров. Приспело время
проверить аппараты на Homo Sapiens? Да или нет?
- Не знаю, говорю вам - не знаю!
- Врете. Давно пора. Вы надеялись, что я выкручусь, обойду принцип
дополнительности, найду способ передавать, не уничтожая образец? Так?
Молчите? Вы проверили формулу? Созидание - знак равенства - уничтожение.
Кого же нам уничтожить во имя науки? Симплицию? Ваш ответ, Риполь...
- Господи! - говорит Риполь с отчаянием. - Зачем все доводить до
абсурда? Нельзя - значит, нельзя.
- И опять врете. Можно. Это назрело, как фурункул. Если мы завтра не
разобьем аппарат кувалдой, послезавтра туда засунут бедняка - за деньги.
Или каторжника. Проверят! Рип, мы же не фашисты, мы врачи в конце концов.
Надо уж нам, если начали, дружок... Будет Бронг-дубль. И ничего страшного.
Он улыбается и заканчивает церемонно:
- Я бы вас не беспокоил просьбами, но кто-то должен управлять
аппаратом.
- Хорошо... Назрело, как фурункул... краснобайство! Я должен управлять
процессом, который превратит великого ученого в полуидиота. Это ужасно,
разве вы не понимаете?
- Ужаснее отступить у самой цели. Мы двадцать лет работали на одну
цель... Послушайте, как это звучит: "Передача человека на расстояние",
доктора медицины Бронг и Риполь, Передача человека... Сегодня же ночью
поставим опыт, Риполь.
- Бред... Бред и бред! В конце концов почему вы, а не я?
- Мое право, - отвечает Бронг, и Риполь пожимает плечами: все верно,
это его право.
...Поварова опять закружило, но не так сильно, как первый раз, и он
различает голоса в гулком пустом пространстве:
- Что... делать... дальше... - грохочет голос Риполя.
- Клиника Валлона... место оплачено... потеря памяти... потеря
памяти...
- Старческая потеря памяти, - слышит Василий Васильевич. Он вытирает
лоб рукавом пиджака. Кажется, прошло...
- Невинный диагноз, - продолжает доктор Бронг. - Через год-два я
вылечусь. Валлон прославится... Я не верю, что интеллект исчезнет при
переходе. Что-то должно остаться, какие-то следы. Кот Цезарь меня узнал,
бедняга шимпанзе не разучился есть ложкой, а Бронг...
- Начнет говорить по-русски или на санскрите.
- Хотя бы. Я неплохо знаю русский...
Стучат в дверь. Врачи поспешно садятся - старший слева у стола, младший
немного поодаль.
- Ритуальное действо, - ворчит Бронг. - Войдите, сестра.
Девушка в белом халате ставит поднос на письменный стол.
- Кофе... Доктор, вы не съели свое яблоко!
- Не съел. Как всегда.
Девушка смеется. Она очень хорошенькая, и Василий Васильевич первый раз
легко вздыхает и поднимает брови. Удивительно милое личико!
- Придется съесть, доктор, - она решительно включает верхний свет и
берет яблоко со стола.
- Предложите доктору Риполю.
- Опять! Такое превосходное яблоко...
- Сестра Симплиция, скажите, кто это? - Риполь встает, руки в карманах.
- Вот, вот, этот господин, который отказывается от вашего яблока.
- О! - Симплиция улыбается. Крупным планом ее хорошенькое личико, а
потом хмурое лицо Бронга.
- Этот господин - мой шеф, величайший ученый нашего времени. Создатель
машины "Диадор", биологического диссоциатора-ассоциатора. Но это секрет.
Угодно спросить что-нибудь еще?
Бронг поворачивает лицо, и Василий Васильевич в изумлении, почти в
ужасе смотрит на свои худые пальцы, трогает свои щеки, закрывает глаза,
чтобы не видеть, потому что лицо на экране - его лицо, и его пальцы лежат
на его щеке. Он открывает глаза и, как в дурном затяжном сне, ясно видит
свои морщины, резко прочерченные от носа вниз, и тонкие губы, и даже свою
повадку - доктор Бронг задумчиво водит мизинцем по подбородку.
- Никогда бы не поверил, - бормочет Василий Васильевич и внезапно
находит различие. Конечно! Полного сходства не бывает, это исключено, и
вот, пожалуйста, у двойника прямые брови, а сам Василий Васильевич всегда
гордился одной своей черточкой - левая бровь у него приподнята и чуть
изогнута, и это придает его лицу тонко-скептическое выражение. "Нечто
дьявольское", - как говорила Нина, и сейчас он будто слышит ее голос: "Ты
у меня - красивый".
"Боже мой, это сущий бред, - думает Поваров, - шляпка, кассирша,
двойник, и причем тут Ниночка?"
- ...Я уверена, конечно, так и будет! - говорит тем временем Симплиция.
- "Диадор" - ключ к счастью человечества, мы все в этом уверены!
- Ладно, девочка, идите. Нам ничего не понадобится, до свидания.
- Я посижу на всякий случай.
- Ступайте домой, до свидания.
Она подходит к двери, оглядывается и в непонятной тревоге смотрит и
смотрит на него и чуть не плачет.
- Ступайте! - Бронг почти кричит. Испуганное детское личико прячется за
дверью. Повернулась тяжелая медная ручка - львиная ляпа с кривыми когтями.
- Устами младенца! - Риполь очень доволен. - Глас народа - глас божий.
- А, глупости! Ключи счастья... Почему мы не остановились на амебе?
Глупая, детская недальновидность!
- Никто не смог бы остановиться.
- Кто знает? Был у меня период сомнений, Рип, но я легкомыслен и
сентиментален. Куча предрассудков! Я слишком любил старика, Риполь. Я
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг