Ну и пришпилила злодейку вилами к углу. Только навильник-то короток
оказался, она меня лапой по руке и достала. А я все равно так ее прижамши и
держала, пока она не сдохла. Шкуру с нее содрали - хорошая шкура была, в
горнице у кровати лежала, только моль поела, так выбросить пришлось.
Зина смотрела на нее во все глаза. Пелагея Романовна же не видела
здесь никакого особенного геройства.
- Привычные мы: в семье все охотники были. Я еще девчонкой с отцом на
медведя ходила. Пятьдесят лет в тайге прожила,- заключила она,- так что
навиделась всякого.
После чая Зина захотела помочь Пелагее Романовне по хозяйству. Но та
решительно воспротивилась.
- Еще Митрий Николаевич скажут, что я его племянницу работой
надсажаю.- Да и не образованное это дело - полы мыть. А уж коли тебе так
свербит и заняться нечем, так поди излови мне нашего гусака. Он от всего
стада один остался и этакой злющий стал, не приведи господи. На всех так и
бросается, как зверь лютый.
Зина без всякого удовольствия вспомнила свою вчерашнюю встречу со
свирепым гусаком.
- Я уж давно хотела его на суп перевести,- продолжала Пелагея
Романовна. Она собрала пальцем растекшийся по краям чашки мед, облизнула
палец и закрыла мед крышкой.- Да вот руки у меня не доходят.. Вчера пошла
было, а поймать его, окаянного, нe могла. Скорости у меня уж нету - бегать
не могу, сердце заходится. А тебе словить его простого проще. Возьми вон
мешок, накинь ему на голову-и конец.
Когда Зина с мешком в руках отправилась на поиски гусака, она походила
на неопытного, начинающего тореадора, который первый раз выходит на арену
против дикого быка. Гусак отбивался отчаянно. Защищаясь, он часто переходил
в нападение, и тогда от щипков железного клюва спасали только толстые
лыжные брюки и сапоги. Борьба продолжалась долго, наконец гусак больно
ударил ее крылом по лицу, она разозлилась, и, изловчившись, набросила на
него мешок.
Взлохмаченная, но торжествующая, Зина принесла барахтающуюся птицу
Пелагее Романовне.
- На-ка вот топор,- сказала та,- рубай ему голову.
Зина замахала руками.
- Что вы! Я не смогу.
- А чего? Али брезгуешь?
- Да просто страшно как-то.
- Чего страшно-то?
- Ну как же, он живой... и вдруг голову рубить? Нет, нет!
- Вот я и говорю, что брезгуешь,- заключила Пелагея Романовна.- Ну, а
если нужно? - полюбопытствовала она.- Голодом сидишь, есть нечего? Тогда
как?
- Все равно не смогла бы.
- Ну, это ты, моя милая, врешь. Подержи-ка тебя денька три не емши,
так ты этому гусаку не токмо топором - зубами бы шею перервала.
Пелагея Романовна забрала мешок с гусаком и потащила его к колоде, на
которой рубили дрова.
Чтобы не глядеть, Зина спряталась в доме. Она услышала глухой удар
топора, последнее хлопанье крыльев и невольно поморщилась.
Но за обедом, когда Пелагея Романовна подала на стол этого же гуся,
зажаренного, с гарниром из моченой брусники, Зина забыла все свои
переживания и ела с аппетитом. После гуся была свежая клубника, которую
Зина сама набрала в лесу. Для этого не пришлось ходить далеко, ягода росла
во множестве прямо на опушке у ельника. Ее съели с молоком, и Зина заявила,
что уже не помнит, когда пробовала что-либо вкуснее.
Первый день прошел быстро и незаметно. Вечером к ужину дядя Дима
принес бутылку портвейна. Зина много шутила, смеялась по каждому поводу,
чувствовала себя легко и беззаботно.
Приключения начались со следующего дня.
"Привези медвежонка!" Утром, после завтрака, Зина, как обычно,
собралась в лес-за клубникой к обеду. Но у калитки наткнулась на
девушку-посыльную. Та сказала, что товарищ Вихорев просит племянницу прийти
к нему в контору.
Зачем?
Посыльная этого не знала.
Взволнованная неясными предчувствиями, Зина торопливо вошла к дяде в
кабинет.
Он сидел за столом и, подперев голову обеими руками, разглядывал
разложенный на столе лист потемневшей бумаги. Лицо его показалось Зине
необычно озабоченным. Он даже не улыбнулся ей в ответ.
- Дядя Дима, что-то случилось?
- Да нет... ничего особенного. Садись-ка вот сюда, мне нужно с тобой
поговорить.
Зина медленно присела, тревожась все более и более.
Дядя Дима коротко кашлянул.
- Скажи, Зинок,- начал он осторожно,- ты хорошо помнишь почерк
Николая?
- Папин почерк? - почти шепотом спросила Зина. - Дядя Дима...
- Да ты не волнуйся.
- Я... я не волнуюсь. Но зачем?
- Сейчас я тебе расскажу по порядку. Только ты...
- Я не буду.
Дядя Дима поцарапал бороду, постукал пальцами по столу.
- Видишь ли,- сказал он,- недавно в поселок вернулась партия
геологов-разведчиков. А сегодня ко мне пришел старший геолог и рассказал...
такую историю. Они бродили по тайге больше трех месяцев. И в конце своего
маршрута наткнулись на группу кустарей-золотоискателей. Промывая береговые
пески, старатели случайно обнаружили фляжку. Очевидно, фляжка лежала на
берегу очень давно, так как успела покрыться мохом и зарасти тальником.
Внутри обнаружили лист бумаги. Золотоискатели фляжку использовали в
хозяйстве и потеряли. Но лист бумаги сохранили и передали при встрече
геологам.,Это оказалась карта. Самодельная карта, нарисованная карандашом.
К сожалению, во фляжку проникла вода и здорово попортила карту. Мы с
геологом так и не могли узнать, кто ее нарисовал. Хотя высказали одно
предположение, что карту мог сделать... Николай. Вот я и пригласил тебя,
так сказать, в качестве эксперта.
- Где карта?
Четыре блокнотных листка, склеенные вместе в один лист, слабые,
полустертые контуры речек, условных топографических знаков. От надписей
кое-где сохранились только отдельные буквы. Но они были так плохо заметны,
а Зина так волновалась, что не могла сказать с уверенностью, что их написал
отец.
- Не знаю...- покачала она головой.- Дядя Дима, не знаю... как будто и
похоже... нет, не могу точно сказать.
- Вот и я не могу,- подтвердил дядя Дима.- Почти все стерлось. Одно
только разбираю: на карте изображен участок низовий речки Черной. Это в
двухстах километрах от нас. Вот здесь, в устье поставлен крестик. Что он
может обозначать?.. Здесь была пояснительная надпись, но остались только
следы, отдельных букв. Да, на обороте есть еще два слова.- Дядя Дима
наклонился над картой.- Вот, видишь. Более или менее можно разобрать только
окончания слов: что-то вроде "...зи", а в следующем слове: "...жонка".
Словом, ерунда какая-то.
Зина коротко и быстро глотнула .воздух, как воду.
Стремительно нагнулась над картой. Шпилька выскочила из волос, упала
на стол.
Затем она медленно повернулась к дяде и уставилась на него
потемневшими глазами.
- Ты что?
- "Привези медвежонка"... Дядя Дима, так это же я написала. Ты помнишь
- я! Когда папа уходил в тайгу, я попросила, чтобы он привез мне живого
медвежонка. А папа сказал, что он может забыть, тогда я взяла его блокнот и
написала на первой странице: "Привези медвежонка". Дядя Дима! Это папина
карта!
- Подожди, Зинок... Ну что ты опять. Сядь, выпей воды.
- Не надо воды... дай мне платок. Это от неожиданности. Подумай,
сколько времени прошло, мне тогда двенадцать лет было.
- Так вот оно что,- протянул озадаченно дядя Дима.- А ты не
ошибаешься?
- Нет, это папина карта. Я хорошо помню, как писала "привези
медвежонка". Да ты посмотри как следует - это же мой почерк. Посмотри, как
"ж" написано. Сколько ты меня за это "ж" ругал. Говорил, что это не буква,
а забор с перекладиной.
- Вижу,- согласился дядя Дима.- Вот сейчас пригляделся и узнал твои
"забор с перекладиной".
- Дай я еще посмотрю.
С досадой смахивая мешающие слезы, Зина вглядывалась в слабые, еле
заметные знаки на пожелтевшем листке бумаги. Знаки, которые десять лет
назад сделала рука ее отца. Может быть, совсем незадолго до... гибели.
- Дядя Дима,-сказала она умоляюще.- Разреши мне эту карту...
- Взять?
Зина кивнула.
- Видишь, Зинок. Я понимаю, мне и самому эта карта дорога. Но сейчас
эта карта - государственная собственность. Мы должны отправить ее на
экспертизу. Там сумеют восстановить, что было на ней написано. И узнают,
зачем Николай поставил крестик в устье Черной речки.
- А может быть...-Зина запнулась.- Может быть, там похоронен
кто-нибудь из них?
- Вряд ли,-усомнился дядя.-Я думаю, здесь другое. Ты, вероятно,
помнишь, что искал в тайге Николай?
- Помню. Он искал уран.
- Правильно. Так вот, мне кажется, он его нашел.
- Значит, этот крестик...
- Месторождение урановых руд,- заключил убежденно дядя.- Что-то
помешало Николаю вернуться домой. Болезнь, случайное увечье... кто знает.
Может быть, здесь, на карте, это тоже было написано. Одним словом, не
желая, чтобы его находка вместе с ним затерялась в тайге, он запечатал
карту во фляжку и бросил в воду. Конечно, он понимал, как мало вероятности
в том, что фляжка может попасться человеку на глаза. Но, очевидно, у него
не было другого выхода. Ты понимаешь, какое важное значение для нас, для
нашей страны может иметь этот документ?
Зина кивнула головой. Да, она это понимала.
Последний раз она взглянула на карту, бережно сложила по сгибам ветхие
листки, которые десять лет тому назад так же складывала рука ее отца, и
протянула карту дяде. Тот открыл несгораемый шкаф в углу кабинета и положил
карту на стопку папок. Потом, после короткого раздумья, открыл небольшое
дополнительное отделение в шкафу, переложил карту туда. Захлопнув шкаф, по
привычке подергал за ручку, чтобы убедиться, не забыл ли он повернуть ключ.
Невесело было в этот вечер в доме Вихоревых. У Зины разболелась
голова, она рано легла спать. Ночью через перегородку дядя Дима слышал, как
она вставала, стучала графином с водой и долго ходила по комнате.
Утром перед уходом на работу он заглянул к ней.
Она спала, свернувшись калачиком. Припухшие веки беспокойно
вздрагивали. Он поправил одеяло и вышел.
Придя в контору, Вихорев взял у заспанного сторожа ключ. В кабинете
было душно, ядовито пахло свежей масляной краской. Он подошел к окну,
протянул руку к шпингалету и тут же недоуменно опустил ее: оконный
шпингалет был отодвинет. Он легонько надавил пальцем на створку окна - оно
открылось.
Дядя Дима быстро повернулся к шкафу и потянул за ручку. Дверка была
закрыта. Он успокоился и вышел к сторожу. Тот заявил, что ни вечером, ни
ночью никто в контору не заходил. С сомнением оглядев его заспанную
физиономию, дядя Дима вернулся в кабинет, сел за дела, но беспокойная мысль
не давала ему сосредоточиться.
Чтобы, наконец, избавиться от нее, он достал ключи, открыл шкаф,
открыл внутреннее отделение...
И увидел пустую полку.
Часть третья
ПОТОК
По реке На берегу, возле узких бревенчатых мостков, стояла алюминиевая
лодка. На корме, пристраивая подвесной лодочный мотор, возился Семен.
Что-то не ладилось с мотором, Семен ругался впoлголоса. Он, вероятно,
не ожидал, что с ними поедет Зина.
Увидя ее на берегу в сапогах и дождевике, озадаченно моргнул и выронил
в воду гаечный ключ.
- Эх, Семен, Семен! - усмехнувшись, заметил Вихорев, укладывая в лодку
тяжелые мешки с провизией.- Что это у тебя все из рук валится? Смотри, не к
добру.
Семен буркнул что-то и полез в воду за ключом.
Вихорев ткнул пальцем в мотор.
- Не подведут нас твои лошадиные силы? - спросил он.
- Не подведут,- ответил Семен, шаря рукой по илистому дну.
- Проверял?
- Проверял.
- То-то, смотри, двести километров - это тебе не за ягодой на остров.
Клепанная из листового дюраля лодка была легка и вместительна. После
того, как уложили палатку, провизию, бидоны с бензином и прочие вещи, еще
осталосо достаточно места для четверых.
Зина удобно устроилась на носу лодки, дядя Дима и геолог сели один
против другого на бортовых скамейках, среди кучи багажа. Семен оттолкнул
лодку от мостков и забрался на корму. Мотор затакал, как большая швейная
машина. Вспарывая воду, лодка пошла вверх по течению.
Экспедиция отправилась к устью Черной речки проверить, что за крестик
поставил десять лет назад геолог Николай Вихорев на своей самодельной
карте, которая так таинственно исчезла из несгораемого шкафа начальника
рудника.
Из всех живущих на руднике людей о происшествии знали пока четверо:
главный геолог, который принес эту карту, Зина и ее дядя. Четвертым,
очевидно, был сам похититель.
Дядя Дима сообщил о случившемся в краевое отделение госбезопасности.
Но на руднике работало свыше тысячи человек, преступник находился где-то
среди них.
Пока сотрудники госбезопасности занимались своим кропотливым делом,
дядя Дима, не теряя времени, решил сам съездить на устье Черной и проверить
свои догадки.
Зина случайно узнала об этом.
Вначале дядя не хотел брать ее с собой. Потом редил, что их поездка
будет относительно нетрудной, пешком брести по тайге им не придется, и
согласился.
Не успели исчезнуть из глаз последние домики поселка, как дикая
бездорожная тайга подступила к самой реке.
Здоровенные разлапистые кедры свешивали прямо в воду лохматые ветки,
покрытые голубоватыми начесами мха. Черные лиственницы, как свечки, торчали
на каменистых утесах. Мрачные, темно-коричневуе бомы отвесно вздымались
прямо Из воды, и река билась у их подножий, вскипая бурными водоворотами.
Корявые березки, испуганно трепеща листьями, свисали с обрывов, цепляясь
узловатыми корнями за трещины в камнях.
Берега то и дело рассекали глубокие ущелья, заросшие кустарником. Из
ущелий вырывались стремительные ручьи. Их прозрачные струи смешивались с
мутно-голубыми волнами реки.
Зина любила лирические подмосковные пейзажи с нежными полутонами и
расплывчатыми очертаниями.
Здесь все было совершенно другое.
Здесь не было мягких тонов и неясных очертаний. Все было предельно
контрастно, четко и выразительно. В крутизне монолитных утесов, в
напряженно сдержанном движении воды, в суровой молчаливости огромных
кедров- всюду чувствовалась скрытая сила, жестокость и величие.
Зина никогда не смогла бы представить, что сочетание только трёх
основных деталей: зелени деревьев, темнокоричневых скал и мутно-голубой
воды может дать столько неповторимых, запоминающихся картин.
И если при виде среднерусских пейзажей приходили на память стихи
Пушкина и картины Левитана, то мрачное величие сибирской природы заставляло
вспоминать стихи Лермонтова и рисунки Дорэ.
Однако дяде Диме и геологу вся эта таежная экзотика достаточно
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг