сторону. Носилки задвинули в машину, санитары заскочили в нее уже на ходу.
У подъезда института осталась кучка растерянных, ничего не понимающих
людей. И я.
Все ли было так, как я видел и, главное, ощущал? Я знал свою повышенную
возбудимость и впечатлительность и мог предположить, что сделался жертвой
случайной галлюцинации. Академик Семиплатов мог упасть сам. Его странное
поведение можно было объяснить перегрузкой нервной системы во время
эксперимента с шариком. А силовой взгляд большелобого человечка я мог и
придумать... Энергия, излучаемая мозгом, ничтожно мала. Если ею еще можно
сдвинуть с места пластмассовый шарик, то свалить с ног человека, весящего
несколько десятков килограммов...
Дома возбуждение мое улеглось, но все равно я чувствовал себя неуютно.
Смерил температуру - тридцать семь и пять десятых. Это еще более усилило
мои сомнения...
Я принял таблетку снотворного и лег спать.
На другой день я уже старался не вспоминать о своих вчерашних ощущениях и
никому о них не рассказывал. Если мне самому плохо верилось в их
реальность, то любому постороннему все это показалось бы чистейшим бредом.
Академик Семиплатов лежал в больнице. При падении он получил сильное
сотрясение мозга и, хотя жизнь его была вне опасности, в сознание он все
еще не приходил.
Я не думал, конечно, что когда-нибудь еще встречу своего большелобого
незнакомца.
Но, как говорится, судьба распорядилась иначе...
Сегодня утром я получил письмо из санатория от жены. Она писала, что боли
в сердце не беспокоят больше и она вернется домой, как только окончится
срок путевки. Хорошее письмо родило и хорошее настроение. Я решил продлить
его и отодвинул в сторону рукопись журнальной статьи о нейрофизике,
которая писалась почему-то трудно и вот уже целую неделю портила мне
самочувствие. Можно полодырничать день, почитать какой-либо детектив,
послушать легкую музыку. Но рукопись лежала на столе и назойливо лезла в
глаза, нужно сбежать куда-нибудь от нее. Я вышел на улицу и сел в первый
попавшийся загородный автобус.
Загородных маршрутов более десятка, автобусов и того больше. Я не выбирал.
Я сел в тот, который стоял на остановке... и цепь случайностей
замкнулась...
Автобус следовал до дачного поселка на тридцать пятом километре. Мне было
все равно. Я вспомнил, что на тридцать втором километре есть лесная
речонка, на ней много симпатичных омутков с кувшинками. Можно выкупаться,
полежать на травянистом бережке бездумно или помечтать... скажем, о
затухающих процессах в коре головного мозга.
Я расположился на заднем сиденье, спиной к водителю. Автобус долго петлял
по улицам, делая частые остановки, потом, наконец, выбрался на загородное
шоссе и пошел ровно и размеренно, слегка покачиваясь, как корабль.
Полосатые столбики ежеминутно возникали за обочиной, показывая на желтых
ладошках-указателях каждый раз новое число. На остановке "двадцать восьмой
километр" я пересел на освободившееся место слева у окна, ближе к выходу.
Пока водитель - молодой паренек в клетчатой ковбойке - разгонял после
остановки тяжелую машину, нас нагнал междугородный пассажирский лайнер -
желто-зеленая громадина, с занавесками на окнах и красной полосой вокруг
кузова. Некоторое время шофер лайнера вел свою машину следом за нашим
автобусом, затем вывернул на средину дороги и коротко гуднул.
Я взглянул на нашего водителя. И тут же заметил справа от себя на фоне
окна крутолобый профиль.
Незнакомец сидел на переднем сиденье, понурившись и закрыв глаза.
Очевидно, сигнал обгоняющего лайнера разбудил его. Он вскинул голову.
Посмотрел на дорогу - автобус уже приближался к тридцатому километру - и
тут же быстро перевел взгляд на спину нашего водителя, затем ему под ноги.
Туда, где находились педали сцепления и тормоза.
Я понял, что сейчас что-то произойдет.
Мне хотелось крикнуть шоферу "берегись!". Но боязнь оказаться смешным
удержала меня. И тут же, как сирена скорой помощи, отчаянно завизжали
тормоза. Автобус занесло, развернуло поперек шоссе. Совсем близко за окном
мелькнул желто-зеленый борт обгонявшего лайнера. Автобус содрогнулся от
гулкого удара. Меня бросило вбок... Потом нахлынули тишина, мрак...
Я открыл глаза.
Лайнер стоял, уткнувшись радиатором в кузов автобуса. Водитель лайнера не
смог сразу остановить тяжелую машину, но успел нажать на тормоз и ослабил
силу удара. Из пассажиров автобуса никто не пострадал. Только я, очевидно,
ударился головой о переплет окна. Затылок у меня побаливал, но сознание
работало уже отчетливо.
Бестолково суетились пассажиры. Многие лезли с вопросами к водителю. А тот
сидел, вцепившись в рулевое колесо, и оторопело глядел вниз, на педаль
тормоза. Потом вскочил, открыл двери и выпрыгнул из машины.
За ним заспешили пассажиры.
Я тоже вылез на шоссе и только там вспомнил про своего незнакомца. Его не
было среди пассажиров.
Я выбрался из толпы и огляделся.
Мы стояли как раз у полосатого столбика - тридцатый километр. В сторону от
шоссе отходила проселочная дорога. Мало езженная, заросшая травой, она
терялась в березовом лесочке, который тянулся рядом с шоссе. За березами
мелькала удаляющаяся сутулая фигурка незнакомца.
Я быстро догнал его и пошел следом, метрах в двадцати. Он шагал не спеша,
не оглядываясь, я не торопился открывать свое присутствие: я не знал, что
скажу, если он увидит меня и спросит, что мне нужно. Он мог и не спросить.
Судя по тому, как свирепо расправился он с академиком Семиплатовьтм, он
просто сбил бы меня с ног, если бы я чем-то не понравился ему. Вдавил бы в
землю, как муху, даже не прикасаясь ко мне.
Он мог это сделать, я был уверен. Нечего скрывать - я боялся. Боялся, но
все-таки шел.
Незнакомец представлялся мне волшебником. Необходимо было удостовериться в
реальности всего, что я видел. Или чудеса существуют, или я помешался.
На пути попалась лужайка, покрытая травой. В траве белыми пятнышками
разбросались созвездия ромашек. Легким движением незнакомец вынул руку из
кармана пиджака. Что-то белое вспорхнуло с лужайки и село ему па пальцы. Я
подумал вначале - бабочка, пригляделся... цветок ромашки!
Он сорвал цветок, не задержавшись ни на секунду, как бы машинально, и
продолжал идти.
Мне сразу стало неуютно. Я невольно замедлил шаги. Сухой сучок звонко
щелкнул под подошвой. Незнакомец быстро обернулся.
Отступать было некуда.
Он молча, без удивления смотрел на меня своими странными (чтобы не сказать
- страшными), стеклянно поблескивающими глазами.
Я давно убедился в истине старинной поговорки, что глаза - это зеркало
души. Ничто так верно не передает душевную сущность человека, как его
взгляд. Что-то ненормальное открылось мне во взгляде незнакомца.
Ненормальное и опасное, как и творимые им дела.
Молчаливая пауза затянулась. Говорить нужно было мне, а я не знал, с чего
начать. В глазах незнакомца уже появилось отчетливое выражение угрозы -
очевидно, мое поведение показалось ему назойливым.
- Шофера, вероятно, будут судить, а он не виноват,- наконец сказал я.-
Хорошо еще, обошлось без человеческих жертв. Вы слишком резко придавили
педаль тормоза.
Он прищурился, тонкие ноздри дрогнули в усмешке.
Я перевел дух.
- Академик Семиплатов получил сотрясение мозга. Зачем вы так обрушились па
него?
- Припоминаю, - протянул незнакомец. Голос его был скрипучий и неприятный,
как, впрочем, и весь его облик. - Так это вас я посадил, когда вы
загородили Семиплатова. Зачем вы были на конференции? - спросил он резко.-
Кто вы?
Я назвал себя.
- Вот как,- произнес он уже мягче.- Эта ваша книга о полярности
биотоков?.. Что ж, в ней много верных положений, - заметил он
снисходительно.- А вашего Семиплатова жалеть нечего. Он консерватор...
- Он человек, большой ученый...
- Академик Семиплатов,- жестко оборвал меня незнакомец,- научился катать
по столу мячик от пинг-понга и считает это достижением человеческого ума.
Глупец! Разум человека всемогущ...
И тут я вспомнил:
- Вы - Полянский! Я видел вашу работу в институте.
- Да,- согласился он,- пять лет тому назад я посылал академику Семиплатову
статью: "Антиполе материи и силовые поля мозга". Вы ее читали?
- Нет, - пришлось мне признаться.
- Так...- прищурился Полянский.- Прочитать ее вы не сочли нужным.
Я не стал оправдываться.
- В своей статье, - продолжал Полянский,- я разработал новую теорию
взаимодействия человеческой мысли и окружающей материи. Тогда я еще
многого не знал. Ваш академик Семиплатов назвал мои рассуждения
средневековой мистикой и даже отказался их комментировать. Он обыватель от
науки, это тяжелое заболевание, и таких людей лечат только фактами. Он
получил по заслугам... А вот ваша работа мне кое в чем помогла. Считайте
меня должником.
- Как вы это делаете? -решил спросить я.
Полянский молчал. Опустил глаза на цветок ромашки, который все еще держал
в руке. Закрутил его в пальцах - лепестки цветка слились в белый мерцающий
круг. Пальцы были тонкие, слабенькие, как у ребенка, лось, им не
переломить и спички...
Вдруг ромашка выскользнула из его руки и повисла в воздухе, прямо перед
моим лицом. Она висела так несколько секунд - я видел ее ясно и отчетливо,
желтую пушистую шапочку и веер белых лучиков вокруг. Потом она очутилась в
боковом кармашке моего пиджака.
Я потрогал ее. Да, это была настоящая ромашка...
- Пойдемте со мной, - сказал Полянский.- Я живу здесь, неподалеку, в
дачном поселке.
Мы вышли на опушку леса, к одинокой дачке с голубыми ставнями за дощатым,
потемневшим от времени забором. На воротах - новенькая железная табличка с
собачьей мордой и предупреждающей надписью.
Полянский открыл калитку.
- Собаки нет, - пояснил он.- Повесил, чтобы попусту не лезли. Не люблю.
На поленнице возле стены сидел здоровенный лохматый кот. Он доверчиво
поднялся навстречу, очевидно, рассчитывая на какое-то внимание с нашей
стороны. Полянский взглянул на него, и кот исчез, будто его ветром сдуло.
Только на белой коре березового полена остались царапины от когтей.
- Кошек тоже не люблю,- сказал Полянский.
Он вытащил из кармана за веревочку ключ, отпер висячий замок на дверях.
Через темные сени мы прошли в комнату.
Я огляделся с естественным любопытством.
Жилище волшебника украшала самая обыкновенная разностильная мебель. На
круглом, когда-то полированном, столе лежали книги. Большая груда книг
была свалена в углу, прямо на полу. Возле узенькой неудобной тахты,
застеленной старым плюшевым покрывалом, стояла здоровенная, похоже
двухпудовая, гиря.
Гиря привлекла мое внимание. Полянский вряд ли смог вы поднять ее с полу.
Руками бы не смог...
И мне опять стало не по себе.
- Садитесь,- пригласил Полянский,
Откуда-то в его руках появилась початая бутылка коньяку и два серебряных
старинных стаканчика. Он сдвинул книги на столе - некоторые упали на пол -
и поставил на освободившееся место тарелку с печеньем.
- Извините за угощение. Обедаю в городе. Конечно, если бы я знал...
Я сел на стул и поднял с полу упавшую книгу. Это оказалось "Учение йогов"
- старое шанхайское издание на английском языке.
Полянский сел против меня. Бутылка с коньяком, заткнутая белой
пластмассовой пробкой, стояла на середине стола. Полянский навалился
локтями на стол и пристально уставился на бутылку. Она закачалась из
стороны в сторону. Мне вспомнился Пацюк из повести Гоголя. Я тайком щипнул
себя за руку.
Нет, все это было наяву.
Полянский перевел взгляд с бутылки на меня, по лицу будто пахнуло ветром.
Я невольно прищурился. Полянский усмехнулся.
Усмешка его была на редкость неприятная и злая.
- Это самое трудное, - сказал он, - откупорить бутылку. Приходится
раскладывать волевое усилие на две составляющие: тащить кверху пробку и
одновременно удерживать бутылку. Никак не могу научиться.
Он отковырнул пробку пальцами, налил в стаканчики коньяк. Выпил не чокаясь
и не приглашая.
Я тоже выпил, и тоже молча.
Полянский тут же налил себе еще.
- Вы хотите узнать, как я это делаю? - Он откинулся на спинку стула и
нервно застучал пальцами по столу.- Хотите узнать... но так и не пожелали
прочитать мою статью. Как и вашему Семиплатову, мои рассуждения показались
вам болтовней... Бредом!.. Мистикой! - он хлопнул ладонью.
Неуравновешенность Полянского была очевидной. Настроение его менялось
непостижимо быстро. В его глазах вспыхнули бешеные искорки. Я ожидал
худшего... Но он опустил голову.
Что-то тяжелое загрохотало по полу. Я вздрогнул.
Чугунная гиря покатилась от кровати к столу, потом сделала легкий балетный
разворот и вернулась на свое место.
Я уже не удивился.
У меня сильно заболело в затылке, мысли на мгновение спутались. Наверное,
при аварии на шоссе я ударился сильнее, чем предполагал...
По лицу опять прошел холодок. Полянский смотрел на меня.
- Ладно, - сказал он неожиданно спокойно. - Все же вы не такой
консерватор, как Семиплатов. Я, лично, прочитал вашу статью. Внимательно.
Вы шли по тому же пути, что и я. Даже впереди меня. Вы были рядом с
открытием. Не заметили его потому, что проверяли свои предположения
старыми законами. А они - прокрустово ложе для вашей мысли. Вы сами убили
свою идею еще в зародыше. Но я пошел дальше...
Он опять ваялся за бутылку. Я прикрыл свой стаканчик ладонью. Полянский
пожал плечами и налил только себе. Я невольно подумал: что он может
натворить в пьяном виде?
- Не беспокойтесь, - сказал Полянский, кривясь в своей неприятной усмешке,
- я не собираюсь спиваться. Некоторый допинг мне необходим, тогда у меня
лучше работает воображение. Алкоголь, как известно, проводник
электрического тока, а мысль всего-навсего - продукт движения
электронов... Вы, конечно, простите меня за этот старинный институтский
каламбур.
Трудно было глядеть на его усмешку. Я отвел глаза.
- Я как будто уже надоел вам своей болтовней? - заметил он холодно.
- Нет, что вы. Слушаю вас с удовольствием.
- Даже с удовольствием?.. С удовольствием... допустим. - Он взял было
стаканчик, но тут же поставил его, помолчал и опять начал говорить
спокойно, как будто читал лекцию студентам: - Если энергию мысли
рассчитать по законам элементарной физики, то, конечно, эта энергия
окажется смехотворно малой по своей величине. Но я убедился, что
человеческое мышление - это нечто более значительное, чем простое движение
электронов в атомах нервных клеток головного мозга. Мысль - это
воображение. Энергию воображения нельзя выразить в общепринятой формуле:
масса, умноженная па квадрат скорости. Когда я заставляю вот эту гирю
двигаться, я не тяну ее, как сделал бы руками... Сложно передать на
словах... грубо говоря, я мысленно разрушаю вокруг гири все силы тяжести и
инерции, уничтожаю их силой воображения. И гиря начинает двигаться. Ваш
академик Семиплатов, как чеховский ученый сосед, заявил, что "этого не
может быть, потому что не может быть никогда"... Он неуч! Я пять лет
тренировал свое воображение и теперь знаю, что сила точно организованной
мысли неизмерима. Воображение - всемогуще! Я могу доказать это кому
угодно. Хоть всему миру!..
Полянский опять перешел на крик, и опять у меня сильно кольнуло в затылке.
Я поморщился.
Полянский сразу замолчал.
- Вы...- произнес он, нажимая на каждое слово, - вы... мне... не верите.
Вы считаете, что я болтун. Жалкий цирковой иллюзионист, которого хватает
только на фокусы с гирями и цветочками!.. Так?
Он схватил со стола стаканчик, выплеснул коньяк в рот.
- Пойдем!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг