Я кивнул:
- Куда же ему еще деваться? Только следите за ним внимательно. Он
человек опытный.
- Стараемся, - сказал Иванов. - У нас тут тоже не начинающие.
- Как поиски? Он пожал плечами.
- Ничего. Наверное, придумали какой-то способ, какого мы не
предусмотрели. - Он озабоченно покрутил головой. - На нем - ничего,
никакого металла, кроме очков и ключей, четыре раза замеряли, только что
не терлись о него. Так что прямого выхода вроде бы нет.
- Надо поработать головой, - сказал я, чувствуя, как улегшееся было
волнение поднимается во мне снова. - Он знает, что напарник сгорел; при
этом всегда предполагается возможность, что задержанный расколется.
Значит, в запасе у оставшегося должно быть что-то такое, какой-то прием, о
котором не знает даже и партнер. Металла нет - это еще ничего не значит.
Авторучка ведь наверняка имеется, пусть пластиковая. Или, скажем,
неметаллическая иголочка...
- Предполагаете яд?
- Черт его знает, что тут предположить. Но способ должен быть. Мало
ли: каблук, пуговица... Думайте! Минут через двадцать может оказаться уже
поздно. Где он сейчас?
- Второй этаж, холл.
- Пойду туда.
- Не доверяете моим?
- Хочу быть рядом с ним. Как говорится - свой глаз лучше.
Иванов понимающе кивнул. Я уже повернулся было, чтобы уйти, когда он
спросил:
- На кого работает наш объект, как вы думаете?
Я укоризненно глянул на него: спрашивать такое не полагалось, каждый
делает свое дело. Он понял. Но я, пожалуй, даже сказал бы ему, на кого
именно работает наш объект; я теперь уже знал это почти наверняка. Но не
нужно, если нет настоятельной необходимости, вселять в человека сомнения в
надежности и порядочности той власти, которой он служит. Работникам
спецслужб, как правило, известно о всякой власти намного больше, чем
остальным, и сведения эти, зачастую отнюдь не украшающие даже самых
главных руководителей. Но информированность не должна переходить в полное
разочарование. Разуверившийся во всем работник теряет свою ценность,
становится опасным для правопорядка. Поэтому я сказал лишь:
- Предотвратим катастрофу - тогда выясним.
Иванов, правильно расшифровав мой немногословный ответ, все же не
счел тему закрытой, напротив, даже обиделся, кажется, тому, что я мог
заподозрить его в служебной бестактности.
- Я не из любопытства, - сказал он. - Вот посмотрел на него вблизи -
и почудилось, что когда-то мы с ним пересекались.
Это было уже интересно.
- Где - вспомнили? Служба, отдых, театр, у знакомых...
- Вот это и стараюсь сейчас сообразить. Не помню пока даже - здесь
или за границей где-нибудь... Понимаете - ощущение непривычное. Лицо его
мне ничего не говорит. Но вот движения... Походка, манера поворачивать
голову, наклонять ее при разговоре к правому плечу, стоя - этак
покручивать правой ногой, словно окурок давит... Это все - клянусь, где-то
я уже видел.
- Взгляд, голос?
- Голоса такого я раньше не слышал, но он может быть и скорректирован
каким-то прибором или искусственно изменен.
- Запись голоса анализировали?
- Послал, сейчас этим занимаются. Дело ведь не в моем интересе. Знать
бы - от какой он службы, легче было бы понять, чего бояться. У всех нас -
свои почерки.
- Ладно, - сказал я, чтобы не тратить больше времени. - Меня, если
понадобится, ищите около него.
- Вас понял.
Я поднялся на второй этаж. Здесь было более людно; большинство
участников предпочитали почему-то именно этот холл, хотя отсюда был выход
к задним рядам амфитеатра, а все, как мне казалось, должны бы стремиться
занять места поближе к сцене. Что это, подумал я? Осознанное или
инстинктивное ощущение того, что может произойти нечто опасное? Кто знает?
Очевидно, слухи о поиске взрывчатки все же просочились. Но паника не
наступила, и желание приобщиться к истории оказалось у людей, видимо,
сильнее страха.
Объект своего внимания я увидел почти сразу и направился прямо к
нему.
Он тоже заметил меня и, когда я приблизился, доброжелательно кивнул и
улыбнулся.
- Вижу вас нынче в печальном одиночестве, - констатировал он. - Ну,
как пишется?
- Так себе, - сказал я безразличным тоном человека, уставшего от
всего на свете.
- Понятно - репортерская рутина. Кстати, а о замысле покушения вы уже
сообщили в ваш журнал?
- Что вы имеете в виду?
Он усмехнулся:
- Слухом мир полнится. Я не вижу сегодня здесь одного из нас, членов
руководства партии - от ее зарубежной секции. Вы понимаете, надеюсь, кого
я имею в виду. Так вот я слышал, что он оказался американским агентом, но
его раскрыли и взяли...
- Что вы говорите! До меня эта новость еще не дошла. У вас есть
какие-то подробности?
- Ну откуда же? Этим делом наверняка занимаются спецслужбы. Наша
партия - не правительственная организация... До нас все доходит в
последнюю очередь. А вот вы должны были быть в курсе.
- Ну, - усмехнулся я, - западных журналистов тут тоже не стремятся
информировать в первую очередь.
- Понимаю, понимаю...
Во время этого трепа я мысленно восхищался им: человек этот должен
был понимать, что ходит по лезвию ножа, если его напарник уже схвачен.
Впрочем, наверняка тот должен был в таком случае покончить с собой.
Но ведь это не всегда срабатывает. И тем не менее держался мой объект
совершенно естественно; только правая нога его никак не успокаивалась,
исполняя очень сдержанный шейк.
- А что вы здесь? - спросил я. - Вам же, как одному из главных,
придется, я думаю, сидеть вместе с сотоварищами в президиуме?
Он ответил мне то, что я и предполагал.
- Не на сцене, - сказал он. - В первом ряду. Мы единогласно решили,
что президиума не будет. Мы будем в партере. Хотя с балкона бывает куда
лучше видно. Будь моя воля, я смотрел бы с балкона.
Это было уже и вовсе нахально. Сукин сын.
- Интересно, а Аргузин, президент России, почтит?..
Он пожал плечами:
- С какой стати? Хотя, как известно, к идеям азороссов он относится
сочувственно. Думаю, он хотел бы еще править, несмотря на то, что правит
уже два срока. Выдвигая свою кандидатуру, он хотя бы менее смешон, чем
Лыткин. Но все это ерунда. У республики в России уже практически никаких
шансов. Вы, может быть, заметили, что и плакатов в пользу президентов
почти не видно?
Я вспомнил один на Европейском вокзале, но других припомнить не мог.
- Действительно, - согласился я. - Вот если бы Романовых не было на
сцене...
- Ну, - сказал мой визави, - как бы их могло не быть?
- Я неточно выразился. Имелось в виду - если бы оба они вдруг выбыли,
сошли с дорожки.
- Это маловероятно, - протянул он таким тоном, словно речь шла о
пустяках. После маленькой паузы повторил: - Очень, очень маловероятно.
Практически таких шансов нет.
Он сказал - шансов, отметил я про себя. Любопытно. Весьма.
- Ну а вы? - спросил он в свою очередь. - Тоже, наверное, займете
местечко поближе?
Я похлопал пальцами по своему "Никону":
- У меня хорошая камера. Шпрокоугольник. Так что мне выгоднее
находиться подальше и повыше. Может быть, залезу на балкон верхнего яруса.
Самый лучший обзор; тем более что там народу будет, я надеюсь, не много.
- Разумно, - кивнул он. - Ну что же - пора мне, пожалуй, спуститься
вниз. Время усаживаться.
- Может быть, встретимся после закрытия? - предложил я. - Хотелось бы
задать вам еще несколько вопросов.
- Отчего же нет, - согласился он. - С удовольствием.
Он двинулся к широкой лестнице. Я смотрел ему вслед. Он старался идти
не прихрамывая - но, видимо, прыжок с крыши шестиэтажного дома все же не
прошел совершенно бесследно, хотя устройство, давшее возможность мягкого
приземления, каким бы оно ни было, сработало, надо сказать, неплохо.
В моем распоряжении оставалось еще несколько минут. И я решил
прогуляться по залу, уже почти совершенно заполненному, - прежде чем
занять заранее выбранную позицию.
Люди вели себя спокойно, хотя легкое волнение витало в воздухе.
Свободнее всех, как и полагалось, держались телевизионщики, давно уже
привыкшие ощущать себя выше всех условий и условностей, словно были они
стихией, явлением природы, от нее неотъемлемым. Большинство тяжелых камер
было уже установлено на точках, несколько человек с ручными в
сопровождении ассистентов бродили по залу. Пробегая глазами таблички с
названиями телекомпаний, наших и множества зарубежных, я прикидывал: кому
на этот раз удалось занять лучшие позиции? "Российскому глоб-каналу"? РТР?
Или, может быть, на этот раз НТК - "Национальной телекомпании"? Между ними
обычно шла тихая борьба за наиболее выгодную точку в таких вот случаях,
когда вызревала сенсация, хотя и относились они к одним и тем же ОТК.
Странно: на сей раз выиграл не кто-то из этих трех китов, а некто
четвертый. В таком случае это была наверняка акула. Я невольно подошел
поближе. "Президентский телеканал"? Гм. Я слышал о том, что такой возник
специально для предвыборной кампании Аргузина и его борьбы против
референдума и реставрации монархии. В выступлениях разного рода
публицистов, в фильмах и даже развлекательных программах, шедших на ПТ,
велась агитация за сохранение республиканского правления в России. Эта
телефирма была, по моим данным, достаточно хилой. Возможно, став "Царским
телеканалом", она и процветет, но пока...
Любопытствуя, я подошел поближе. И убедился в том, что, несмотря на
отсутствие у ПТ богатых рекламных спонсоров, аппаратура у него была не
просто хорошей, но прямо-таки шикарной: похоже, последний крик SONY, с
совершенно новым дизайном и электроникой, надо полагать, не уступавшей
внешности. В этом деле я кое-что смыслю и сейчас с удовольствием глядел на
новый шедевр, не без труда порой распознавая знакомые вещи в их новом
облике. Красиво, ничего не скажешь. Пришлось президенту потратиться
напоследок. Хотя и это вряд ли ему поможет...
Так, ну а этим что управляется? Вроде бы что для чего служит, я уже
понял, а лишнего ничего на этой камере, как и в любом приборе и
устройстве, быть не должно. Интересно, зачем нужна эта штука? Я подошел
еще ближе. Помимо обычных кабелей питания и трансляции, от камеры уходил
еще один, тонкий; у других камер ничего подобного не было. В это время она
начала медленно и плавно поворачиваться, хотя никто и не управлял ею.
Дистанционное управление? Но зачем? Кто-то сзади тронул меня за плечо. Я
оглянулся и увидел человека со значком службы порядка съездовского
оргкомитета.
- Вы мешаете работать телевидению, - сказал он требовательным тоном.
- Сядьте, пожалуйста, на свое место.
Спорить я не стал; место мое было наверху, и я направился туда -
однако так и не добрался. Я пошел вдоль кабелей в вестибюль и оттуда - к
выходу. От крыльца все провода уходили и скрывались в расположившихся
поблизости вагенах, увенчанных параболами антенн, но один, тот самый,
тонкий, уходил совершенно в другую сторону и вползал в неприметный
микроавтобусик, приютившийся в ближайшем дворе, куда я попал, шагая вдоль
кабеля. Стекла машины были тонированы и снаружи казались черными.
Не иначе как именно отсюда управляли "президентской" камерой.
Вот, значит, как обстояло дело... Не останавливаясь, я прошел в глубь
двора, зашел в подъезд, поднялся на второй этаж и оглядел из окошка пустой
двор. Вскоре из микроавтобуса вышли двое мужчин. По одним их спортивным
фигурам можно было предположить, что телеоператор - не основная их
профессия. Но я вышел и миновал их совершенно спокойно.
Я вернулся в театр, на ходу принимая решение о порядке дальнейших
своих действий.
Добравшись до пустого балкона, я занял место в первом ряду, в правом
углу. Отсюда мне было хорошо видно все, что следовало видеть. Правда,
качественных снимков журнал от меня скорее всего не получит. Но я даже не
был уверен, что это хилое издание просуществует еще пару месяцев. И черт с
ним, в конце концов.
На трибуну воздвигся Сухов, военный промышленник, король танков и
великий князь самоходных ракетных установок. Вот, значит, как, подумал я.
Напрасным было опасение, что первым выступит, перекричав всех, Зеленчук.
Фашисты умеют перекричать кого угодно; однако здесь, похоже, подходят к
делу серьезно, и место человека в этой команде определяется не уровнем
продуцируемых им децибеллов. Ну, посмотрим, каков из оружейника оратор.
Впрочем, слушать некогда, да и все равно нового он ничего не скажет. Все
выверено и отредактировано заранее. Пользуясь тем, что никому другому тут
не могу помешать, я вышел на связь с Ивановым.
- Немедленно возьмите под контроль телевизионный микроавтобус (я
назвал номер) - тут рядом, во дворе. Ничего не предпринимать, только
наблюдать.
Кто сядет, кто выйдет, куда пойдет - словом, полную картину
происходящего.
- Понятно, - ответил он. - Тут у нас новости. К театру приближается
демонстрация противников ислама. Боюсь, что скоро начнут пошумливать...
- Что же, как мы и ожидали, верно? Поэтому немедленно реализуйте
третью программу. "Петра Петровича" с шумом. Все остальное - тихо.
- Вас поняли. Фауст!
- Слушаю.
- Можете принять текст?
- Сейчас?
- Торопят. Сказали - очень срочно. Текста там не очень много.
Я оглядел балкон еще раз. Было вроде бы спокойно.
- Ладно, - сказал я. - Давайте - на скорости. Я готов.
- Пошел текст.
В наушнике просвистело. Я глянул на индикатор.
Записалось.
- Порядок, - сказал я. - Итак, жду событий.
- "Петр Петрович" в пути. Но... Ага, новое сообщение. К сожалению, не
из ободряющих.
- Давайте.
- Задержанный сбежал.
- Тот, взятый в Чистом переулке?
- Так точно.
- Каким же образом...
- Его грузили в машину. Он был, казалось, в отключке. И вдруг словно
взорвался...
Действительно, скользкий мальчик. Это значит, что теперь нужно ждать
его здесь.
- Понял. Конец связи.
- Ко...
Грохот взрыва перед театром заглушил последнее слово.
Как написано в суре тридцать восьмой "Сад": "Вот что вам обещано для
расчета".
Взрыв, против моих ожиданий, не привел к панике в зале. Сухов на
мгновение умолк, поднял взгляд от трибуны; видимо, кто-то просигналил ему
нечто успокоительное, он кивнул и громко скомандовал:
- Все остаются на местах! Продолжаем работать. Мы находимся в полной
безопасности!
И продолжил свой доклад. Начавшие было вставать люди послушно
уселись.
Моим же первым движением было - рвануться к выходу, на бегу доставая
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг