православию как к Церкви враждебной?
Филин усмехнулся.
- Слишком много психологии, - сказал он. - Не могу сказать, конечно,
что наследие предков не имеет к моему выбору никакого отношения; но не
наследие религиозное. Ну да, я человек русский, хотя русские вообще, как
вы и сами знаете, - нация синтетическая. Как, скажем, и евреи. Какая кровь
только не примешивалась к нашей крови за столетия... Я считаю, что в наши
дни русские - это такое же обобщающее понятие, как и американцы; именно
нация, но не этнос. Во всяком случае, для всего мира это так: можете
происходить от кого угодно, но раз вы живете в этой стране, являетесь ее
гражданином, вспоены ее культурой - тоже издавна синтетической, кстати, -
то вы русский. Не в этом дело. Для меня тут важнее другая сторона моего
происхождения: вы ведь наверняка знаете и то, что я из военной фамилии,
уже не менее чем в пятом поколении. И потому естественно, что при оценке
чего угодно - человека, организации, программы, политического действия - я
прежде всего, сознательно или подсознательно, оцениваю все это с одной
точки зрения: отношения к армии, к ее проблемам, к самому этому институту.
Вот чем я руководствовался. Потому что ведь и в наши дни - как и, скажем,
полвека назад, да и век, наверное, тоже - были люди и есть, которые если и
не говорят впрямую, что армию надо упразднить, а оставить что-нибудь вроде
народного ополчения, стрелецкое войско своего рода. Молчать об этом у них
ума хватает, но практически они стараются к этому привести: не убивать
армию, а просто уморить. Ни одно войско в мире никогда не существовало без
дотаций из государственной казны - даже и в те времена, когда ограбление
побежденных считалось совершенно законным делом. А нас уже десятки лет
держат на голодном пайке. Но ведь армия - это люди, занимающиеся даже в
мирное время отнюдь не самым легким трудом. Раз армия у нас добровольная,
значит, надо платить как следует. Везде и всегда лучшие кадры шли туда,
где больше платили, это общеизвестно.
Хотите иметь хорошо армию - давайте хорошие деньги. И хорошее
отношение.
Прадед мой служил сто с лишним лет тому назад, тогда это называлось
Красной Армией. Так он, говорят, в старости с немалой тоской рассказывал о
годах, когда даже рядовым быть в армии считалось почетным, потому что
народ любил армию - как идею, как защиту, как, в конце концов, визитную
карточку страны. В чем нас никто не может упрекнуть - это в отсутствии вот
этого ощущения великой страны. Оно, наверное, у нас в генах издавна -
иначе Россия так никогда великой бы и не стала. А ведь была; у нас давно
уже выработалась противоположная традиция: армия - это плохо, не то что не
почетно, куда там - даже унизительно, да и опасно сверх меры.
Естественно, если начинаются политические или экономические перемены,
кадровая армия первой несет потери. И даже сегодня детей - если не
говорить о кадетах, конечно - воспитывают в таком духе. У старика было три
сына, два умных, а третий - офицер... Срам! Наполеон, кажется, сказал: кто
не хочет кормить свою армию - будет кормить чужую. И в армию идут люди
второго и третьего сорта - по способностям и по моральному уровню... Во
всяком военном должно обязательно быть что-то от рыцаря-монаха, то есть
над всей, так сказать, материальной частью должно возвышаться нечто
другое, должна быть одухотворенность, иначе этот орден деградирует,
офицеры превращаются в жулье, солдаты - в шантрапу. Так вот, если идут к
нам люди низкосортные, приземленные, то от такой армии добра ждать не
приходится ни в мирное время, ни тем более в военное. А войны отменить так
пока и не удалось...
- Да, - согласился я, усмешкой показывая, что воспринимать мою
реплику надо не всерьез, - с войнами, как с деньгами: не отменили вовремя
- вот теперь и маемся.
Он тоже улыбнулся, показывая, что понял шутку.
- Вот, по-моему, я вам и ответил: примкнул к этим людям потому, что
жду от нового государя правильного отношения к армии.
- Но это вы лично, Сергей Игнатьевич. А армия в целом - как она
относится к возможным переменам?
Он ответил не задумываясь:
- Будет держать разумный нейтралитет. То есть, сама не обнажая
оружия, постарается не допустить кровопролития ни с чьей стороны. Армия
надеется на лучшее будущее.
- И по-вашему, именно этот государь сможет оправдать надежды? А не
другой претендент? Вы в этом так уверены?
- Ну, если бы выбор был, скажем, из десятка, то я, может быть, еще
подумал. Но ведь выбираем одного из двоих.
- По принципу меньшего зла?
- Да нет, отчего же? Я бы сказал - по принципу наибольшего блага. И
тот претендент - человек вроде бы весьма достойный и тоже имеет отношение
к дому Романовых, хотя и не столь прямое, как Искандер.
- Рискну спросить: а вы верите, что его происхождение соответствует
истине? Судя по уже обнародованным азороссами материалам.
Он чуть поджал губы:
- Ну что вам сказать... Лжедимитрии в российской истории - явление
известное. Но ведь, с другой стороны, - он чуть прищурился, - четыре
жизнеописания Иисуса во многом не совпадают, и тем не менее верующий
сомнений не имеет. Как говорится - короля играет свита. А что касается
подлинности... Например, Петр Алексеевич был ли подлинно Романовым?
Возможно, князь Черкасский своего семени подбросил, а иные судят -
патриарх Никон. Тоже, говорят, мастер был не только по реформенным делам.
Так что же, Петр - не Великий после этого? Не государь? Не император? О
потомках его уж и не говорю. Знаете, - он чуть понизил голос, наверняка
несознанно, - я так полагаю: вот была во время фирма "Форд моторс
компани"...
- Так она и сейчас есть!
- Знаю, конечно. Но была она сперва - и долгое время - семейным
предприятием. Так сказать, авто-царствующий дом Фордов. А со временем - со
временем стала нормальным акционерным обществом, и управлял и сейчас
управляет ею директорат, где, может, ни одного человека с фамилией Форд и
нет более. Но фирма осталась, имя осталось - как традиция, как гарантия
устойчивости и всего прочего, чему положено быть.
- Однако это ведь как раз не монархия более, но скорее республика...
- Олигархия - скажем так. Верно. Но там же наверняка контрольный
пакет акций - в одних руках. Фордов ли, или какого-нибудь банка - так что
правитель истинный есть, он просто на троне при пубпике не восседает.
Но это там, у них, такого рода традиции имеют глубокие корни, как у
дуба, сколько ни старайся - не выдернешь. Мы же сегодня - ель, та самая
елочка, что в лесу родилась. Вымахала вроде бы здоровенная - а корни
по-прежнему поверху идут, далеко - но поверху; а те, что в глубину
уходили, обрублены - вы сами знаете, когда. И в отличие от той же Америки
для нас сейчас задача - отрастить этот глубинный корень, его
подкармливать, беречь. Нам как раз нужен трон явный.
- А исламизация вас не смущает?
Филин пожал плечами:
- Знаете - нет. Скажу почему. И из истории, и по своим
впечатлениям...
Есть народы, дающие хороших солдат. Немцы, например, японцы. Русские,
конечно. Это все - в ретроспекции. Все мы за свое пристрастие к войнам
были наказаны, и больно. Немцы и японцы - на поле боя, мы, как говорится,
- у себя дома. Мол, слишком гордились - оттого и разорились.
На деле же произошел психологический, я считаю, слом у всех подобных:
то, что почиталось достоинством, стало именоваться недостатком. А почему?
Да потому скорее всего что служить истово - а в армии тем более - можно
только при четком, как дважды два или, если угодно, как "Отче наш",
понимании - кому или чему служишь. Не слову. Не знаю, как назвать.
Образу? Идее? Слово "идея" у нас давно стало едва ли не
ругательным...
Так вот: я представляю себе, что мне надо поднять солдат в атаку,
гибельную, но тактически необходимую атаку, из которой вряд ли кто-нибудь
из них выйдет живым, и уж во всяком случае ни один не останется
невредимым. Какими словами я подниму их? За великую Россию? Но мы с каждым
годом все меньше верим в ее величие, слова эти стали уже только словами.
За православие? Не верю! Не пойдут! Мы разучились верить... Но если бы
командовать пришлось солдатами, исповедующими ислам, - я не сомневался бы
ни мгновения: во имя Аллаха они пошли бы не дрогнув.
Солдат, если хотите должен быть идеалистом - именно потому, что жизнь
дает ему не так уж много возможностей для этого... Не знаю, как по-вашему,
но для меня это - весьма убедительная причина. Да, ислам - достаточно
строгая религия; но в армии строгость - необходимое условие существования,
и очень хорошо, когда служить приходят люди, заранее приученные к высокому
уровню требований...
Он остановился, отпил кофе. Усмехнулся:
- Ну, боюсь, что слишком далеко ушел в профессиональные соображения.
Все это можно было бы сказать в немногих словах. Что нужно мне -
человеку и военному? Одно: великая Россия. Что нужно великой России?
Одно из первых, если не самое первое: великая армия. Что нужно армии?
Люди и деньги. Остальное приложится. И если приходит человек,
который, я уверен, может дать стране и то, и другое, - я за него.
Вот, пожалуй, так можно сформулировать. В мире ислама всегда уважали
воина. Это меня устраивает.
Я кивнул:
- Ответ, я бы сказал, исчерпывающий.
- Во всяком случае, я считаю, достаточный, - сказал Филин. - Хотя,
конечно, причин для какого-то поступка бывает, как правило, больше одной.
Просто сам человек не всегда понимает это.
- Но вы-то понимаете, раз говорите так?
- Я всегда старался понять объективные мотивы своих решений.
Командир, если он настоящий командир, всегда должен отдавать себе отчет в
них - что-бы по возможности исключать личное. Вот, например я понимаю, что
в моем приходе в лагерь Александра, сыграло роль то, что он как-никак
служил в армии, причем - в нашей армии, в той самой, в которой всю жизнь и
я служу. А тот, другой претендент, солдатской каши не хлебал - и, значит,
мне его понять труднее, и ему меня - точно так же... В своих убеждениях я
должен быть твердым. Потому что я не просто гражданин Филин, а командир.
За мною - тысячи людей, мне подчиненных.
Произнося последние слова, он перевел взгляд на молча сидевшую
Наталью и улыбнулся:
- Вот мы с вами как-то так... по-семейному сидим, за чайком-кофейком,
без суеты, и вы меня ни уколоть, ни подцепить не стараетесь - а ведь для
большинства журналистов такой вот разговор - только повод себя самого
показать. А у вас как-то не так - непрофессионально, я бы сказал,
получается.
Он вдруг выстрелил в меня взглядом - неожиданно, навскидку:
- Теперь у меня к вам вопрос. Оружием владеете?
У меня на мгновение мелькнула идиотская мысль: сейчас он предложит
мне поединок, победившему достанется Наталья. На пистолетах или, может
быть, на саблях, которых тут не было; или на мясорубках, может быть... Фу,
маразм.
- Стрелять приходилось, - ответил я осторожно.
Наташа быстро глянула на меня и потупилась; наверное, ей тоже
почудилось, что она тут как-то замешана.
- По мишеням, я полагаю? На меткость?
В жизни мне приходилось стрелять не по одним только мишеням; но об
этом распространяться вряд ли следовало. Но и изворачиваться не хотелось.
- Приходилось.
- Скажем, из пистолета? Серьезного, не дамского.
- Бывало. "ПМ" вас устраивает?
Он только усмехнулся.
- Обойму - прицельно, на поражение - выпускаете за сколько?
Я почувствовал, что начинаю злиться. Злым я себе не нравлюсь; да
репортеру и не пристало, он - всего лишь проводник и накопитель
информации, а не аналитик. Но все же - что это вдруг ему вздумалось?
- Три секунды. Сейчас.
- Раньше, значит, бывало и быстрее?
- Чего не бывает в молодости...
- Верно. Что же: норма профессионала...
- В наше время журналистика, репортаж - занятие небезопасное.
- Ну да, конечно, журнали-истика...
Он протянул последнее слово, глядя куда-то в сторону, отвлеченно,
словно думал в эти секунды уже о чем-то другом. Потом посмотрел на меня,
чуть наклонив голову набок, шевельнул губами - словно бы медля принять
некое решение. Нет, не похоже было, что он хотел как-то поставить меня в
неловкое положение; да и зачем? Мог ведь и вообще со мной не
разговаривать, послать по телефону ко всем чертям.
Генерал тем временем, похоже, пришел к какому-то определенному
выводу.
- Так вот, мы о причинах говорили. Но вы как-то сразу перешли к
претенденту. К Александру. А ведь по логике надо было иначе: сперва всегда
возникает идея, а потом уже начинаешь думать о методике ее реализации. Вы
же не очень интересовались тем, как я пришел прежде всего к самой идее
восстановления монархии в России. Или это кажется вам совершенно
естественным: многие, мол, пришли, вот и Филиь 8 том числе. Так?
- А разве нет?
- Ну, ну... Так нельзя, господин Вебер, я ведь не поверю, что вы
такой простодушный. А как только я перестану верить, то пропадут все ваши
труды впустую, весь нынешний вечер.
А он оказался хитрее, чем я предполагал. Он уже совсем близок был к
тому, чтобы запустить руку в меня поглубже и вывернуть наизнанку; этого
нельзя было допустить. И я почувствовал, что внутренне собираюсь в комок,
готовясь к серьезной схватке.
Схватки, однако, не получилось - потому что вмещалась третья сторона.
Наталья совершенно неожиданно для нас обоих улыбнулась и безмятежным
тоном произнесла:
- Сергей Игнатьевич, вам ведь очень хочется что-то откровенное
сказать, и вы так усердно готовите почву для этого... А вы просто возьмите
да скажите. Понимаете ведь, что читателю будет сообщено только то, на что
будет дана ваша санкция. А то смешно смотреть, как два неглупых человека
петляют друг вокруг друга, финт за финтом...
Филин рассмеялся - неожиданно громко, весело, искренне.
- Воистину - что бы мы делали без женщин... - И сразу посерьезнел. -
Вы, конечно, правы, мадам. Есть желание сказать - но, как говорится - и
хочется, и колется, и мама не велит... Дело все в том, что до половины я в
вас, господин Вебер, разобрался: вы не очень репортер или не только
репортер - это мне ясно, а вот кто на самом деле - остается пока
неустановленным. Я не спрашиваю, потому что вы не скажете, это мне ясно.
Но человек вы серьезный...
Он неожиданно поднялся. Подошел к письменному столу. Нагнулся. Из
нижнего выдвижного ящика, поколдовав немного с замком, вынул кожаную
папку. С ней вернулся к нам. Не раскрывая, положил на столик, раздвинув
чашки.
- Вот... возвращаясь к причинам. В любой моей биографии нимало не
скрывается тот факт, что и отец мой. Филин Игнатий Леонтьевич, тоже был
генералом, а точнее - это я "тоже генерал", он в звании был старше меня.
И должности занимал под конец значительные: был и заместителем
министра, и - под конец - начальником Генштаба, а до того командовал
важными округами. И было это в самые, не боюсь сказать, критические
времена - и для армии, и для всей России. Мой отец и его товарищи не
могли, конечно, не болеть душой и об одном, и о другом. Они...
Я осмелился перебить его, чтобы сократить предисловие:
- Это мне известно: в установлении Второго Генералитета батюшка ваш
сыграл немалую роль. Сие никогда тайной не было.
- Это верно. Однако мотивация их до конца, во всей полноте, так
никогда и не раскрывалась - просто потому, что рано было, и сегодня еще
рано, и только после избрания на царство настанет время сказать и об этом.
Вы отлично понимаете, почему. Для честолюбивых людей участие в великом
политическом акте должно выглядеть совершенно естественным, а не
спровоцированным, не пассивным... Каждому хочется быть фигурой в руках
Истории - но претит оказаться такой фигурой в руках другого смертного;
хотя история ведь только через смертных и осуществляется. Скажете: так Бог
велит - и все довольны, и выполняют. Но попробуйте сказать: так захотел
генерал Акимов, скажем...
Тут я невольно вздрогнул. Не ожидал. И боюсь, это от Филина не
укрылось.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг