службы; такого тоже не было. Но служебный долг, как и всякий долг вообще,
не есть что-то незыблемое, раз и навсегда утвержденное. Долг есть прежде
всего результат действий, а не их образ. Для всех операторов,
программистов и техников, обслуживавших Полководца, долг этот, по их
глубочайшему убеждению (хотя нигде письменно и даже, кажется, устно не
сформулированному) заключался прежде всего в первом и самом главном в их
мире: в содержании в полной исправности и готовности колоссальной
компьютерной системы, точного обозначения которой еще не найдено (не
"электронный мозг" и не "искусственный разум", конечно, но и ни в коем
случае не "вычислительная машина" просто), - системы, называемой ими
малышом и вызывавшей в их корнетских душах соответствующие эмоции. Поэтому
главное, что считал своим долгом сделать Лекона (как и Хомура тоже),
заключалось в устранении той причины, которая мешала малышу нормально
жить. Корнеты прежде всего помогали Полководцу, ну а вместе с ним и всему
остальному: ведь если бы с ним что-то произошло, ни одна задача и подавно
не была бы решена. В таких случаях предпочитают выбежать на улицу и
пригласить первого попавшегося врача, не дожидаясь, пока прибудет
специалист; Фораму можно было считать таким врачом. Что касается
специалиста, то дежурный психолог Полководца (такой был) своевременно
получил все данные о состоянии малыша, оценил всю сложность ситуации,
отправил соответствующий доклад наверх (после чего и произошел известный
нам разговор в Высшем Круге), а сам стал честно искать способ справиться с
неурядицей. Он беседовал с Полководцем почти полчаса, пытаясь убедить его
в том, что недоразумение вышло лишь кажущееся, что вся смутившая малыша
информация, конечно же, бред собачий, что источником ее является место,
которое смело можно назвать больницей для помешанных (слово "пьяный", так
много и исчерпывающе объясняющее все человеку, для малыша просто ничего не
значило, поскольку к стратегии отношения не имело и поэтому не было
включено в лексикон Полководца), и если информация случайно и выглядит
логичной и убедительной, то именно случайно, просто вероятностная ошибка.
Однако Полководец с доводом не согласился, хотя, будь он человеком,
психолог, конечно же, его быстро убедил бы: человеку и самому хотелось бы
быть убежденным, а Полководцу нужна была истина, а что подумает
начальство, его вовсе не интересовало. Беда была, во-первых, в том, что
само понятие сумасшедшего дома, для человека исполненное глубокого смысла,
для малыша было звуком пустым: с его точки зрения все люди, с их куцей
памятью, беспомощной логикой, убогими знаниями, были в той или иной
степени слабоумными; логика же Полководца позволила ему заметить, что в
больнице для помешанных вовсе не все являются помешанными, - врачи и
прочий персонал хотя бы, - и, следовательно, наименование источника еще
ничего не говорит о качестве информации. Во-вторых, все, что касалось
теории вероятности, было известно Полководцу куда лучше, чем психологу,
так что малыш, почти мгновенно подсчитал подлинную вероятность случайности
тех многих совпадений с истиной, какие он в информации отметил;
вероятность оказалась настолько ничтожной, что ею смело можно было
пренебречь. Потерпев поражение, психолог отключился от Полководца и стал
искать новые способы успокоения пациента, дежурный же Лекона решил, что
надеяться на специалиста - дело гиблое, тут и подоспел Хомура с физиком.
Форама с первого взгляда Леконе не понравился, да и попахивало от него, но
флаг-корнет справился с этой антипатией - тем более, что поведение Форамы,
включая и его волнение перед пультом в центральном посту, говорило скорее
в его пользу, чем против.
Оба офицера хорошо понимали, что нужно им от Форамы. Они, конечно, не
верили, что он найдет какой-то способ согласовать для Полководца обе
противоречивые информации, одна из которых вообще не могла подвергаться
сомнению. Но они знали, что в их руках есть простой и надежный способ
устранить противоречия: подтвердить ошибочность информации с Шанельного
рынка. Однако оба дежурных пока еще на это не пошли по причине, которая им
обоим была совершенно ясна, настолько ясна, что даже психолог не решился
настаивать на таком повороте.
Дело заключалось в том, что сказать это малышу - означало просто
соврать. Конечно, этическая неприглядность лжи имеет какое-то значение для
каждого, в том числе и для корнета: однако если бы речь шла лишь об их
переживаниях, и один, и другой перенесли бы такое действие без особого
труда: врать на планете привыкли уже давно. Однако дело-то было не в
этике, а в том, что любое отступление от истины Полководец неизбежно (как
показывала практика) разоблачал; пусть не мгновенно, пусть иногда далеко
не сразу, но улавливал, потому что человеку, изобретающему и сообщающему
ложь, и представить невозможно, какому количеству прямых и косвенных
проверок подвергалась она в миллиардах кристаллов малыша; Полководец
специально и был создан с расчетом на распознавание лжи - это была защита
от дезинформации, так часто губившей в прошлом даже блистательные военные
замыслы. Так что ложь малыш бы распознал; если бы это случилось в
ближайшее время, он просто прекратил бы снова работу над задачей - и,
может быть, в самый критический момент, когда Большой Праздник уже начался
бы; но пусть бы даже это произошло позже, когда уже ничто не могло бы
повлиять на ход войны, все равно Полководец сразу и категорически
отказался бы от услуг Хомуры и Леконы, навсегда отнеся обоих к источникам
ложной и злонамеренной информации; а этого никто из них не хотел. Вот по
какой причине решили они прибегнуть к помощи Форамы, а вовсе не потому
(как можно было бы подумать), что сама идея войны, нападения на Вторую
планету, пусть и под маркой активной самообороны, вызвала у них какое-то
противодействие. Никакого противодействия не возникло, они были
профессиональными военными и войну принимали как вещь естественную, а то,
о чем предупреждал Форама, явилось для них всего лишь определенным
осложняющим обстоятельством - однако без них ни одна война не обходилась,
как знали они из истории. Однако, именно будучи профессиональными
военными, они далеки были от желания воевать на авось, но стремились
делать все по правилам и основательно. Они искренне хотели, чтобы
Полководец вернулся к решению задачи, но только находясь в нормальном
состоянии, какое гарантировало бы его хорошую работу, ведущую к конечному
успеху, ради которого и стоило затевать подобные Игры. Вот почему Форама
оказался здесь и сейчас сидел перед пультом, между обоими корнетами,
собираясь с мыслями.
- Ну давайте попробуем начать, - промолвил он наконец и посмотрел на
Хомуру.
- Хорошо, - кивнул штаб-корнет. - Но прежде чем мы начнем, хочу
объяснить вам саму процедуру разговора. Вы будете говорить с нами; мы, в
свою очередь, станем передавать ваши вопросы малышу, облекая их, если
понадобится, в привычную и удобную для него форму. Вы не можете общаться с
ним непосредственно, потому что ваш голос и манера разговора ему незнакомы
и чтобы он стал отвечать, потребовалось бы аккредитировать вас, а это
долго, затруднительно да и не нужно. И второе: запомните, пожалуйста, что
никакие разговоры о жестокости, неэтичности войны, и так далее тут
неуместны. Напоминаю: малыш - военная машина. И если вы попытаетесь
обсуждать с ним подобные проблемы, мы все равно ничего подобного не
допустим, будут только лишние осложнения между нами. Вы поняли?
- Ну, раз иначе нельзя, - сказал Форама, пожимая плечами.
- Именно так.
- Согласен. Обещаю таких разговоров не вести.
- И вот еще что. У нас немного времени. Вы понимаете, все начальство
крайне обеспокоено, все взволнованы, а поскольку без нас они ничего не
могут поделать, то, естественно, жмут на нас. Сейчас от них кое-как
отговаривается наш психолог; но скоро его просто перестанут слушать.
Форама усмехнулся.
- Выходит, судьбы цивилизации решают два корнета и один полупьяный
физик. И все. Зачем же нужно было столько го-маров? Не знаешь, случайно?
- Содержательно, - сказал штаб-корнет Хомура, - но не ко времени. Не
нужно отвлекаться. Это тоже не тема для малыша.
- Ясно, ясно, корнет.
- Ну, двинулись... Только смотрите, мар: если вы попробуете осуществить
какую-то психологическую диверсию... - Хомура помолчал. - Мы даже не
станем передавать вас вещим, но вам от этого легче не придется. Ну, не
передумали?
- Не вижу иного пути.
- Ай-о. В путь. Давай, Лекона.
Флаг-корнет протянул руку и нажал клавишу диалога.
- Еще раз привет, малыш, - сказал он бодро.
- Это ты, Лекона? Есть информация?
- Хочу поговорить с тобой. Может быть, что-нибудь и найдем.
- Будем говорить.
- Иногда буду спрашивать я, иногда ты, как обычно. Ладно?
- Согласен. По очереди?
- Не обязательно. Я начну.
- Начинай.
Лекона глянул на Фораму. Тот покачал головой, на лице его было
страдальческое выражение, рука поднялась и резко опустилась. Лекона еще не
понял, но Хомура уже выключил звук.
- В чем дело, физик?
- Этот голос... Я просто не смогу говорить всерьез. Он разговаривает
голосом ребенка...
- А-а... Простите, мы не учли. Нам вот нравится так. Ничего, голос мы
сейчас изменим. Секунду. - Хомура осторожно повернул один из лимбов на
пульте. - Вот. Теперь все будет в порядке.
Все это было так не похоже на воспоминания, что Мин Алике захотелось
спросить:
- Мы что - вернулись обратно?
Она не спросила, но, наверное, достаточно ясно выразила сомнение своим
лицом, первыми неуверенными движениями после выхода из корабля; здесь не
было, правда, развалин, наоборот, никакого жилья не виднелось поблизости,
не очень широкую поляну окаймляли деревья. Но уж очень не похожи были эти
деревья на те, что виделись ей в моменты углубления в память, и слишком уж
напоминали они то, что так часто приходилось видеть там, на Старой:
понурые ветви, серая, запыленная листва, и не радость источали эти
деревья, а уныние: было так, словно ты ехал в гости к молодому, полному
сил человеку, но где-то что-то сдвинулось во времени - и ты вдруг нашел
его одряхлевшим стариком. Невеселой получилась встреча...
Мин Алика отошла на несколько шагов от мягко приземлившегося корабля и
хотела было опуститься на траву (так часто в мыслях садилась она на
густую, сочную, яркую траву, забрызганную красными, желтыми, синими
пятнышками, цветов!), но вовремя увидела, что и трава была не та - поляна
сильно облысела, показалось Мин Алике, в то время как она, всматриваясь,
понемногу узнавала: да, она не впервые оказалась здесь, именно отсюда ведь
ее отправляли на Старую планету десять с лишним лет назад, и именно эта
поляна всегда вспоминалась ей, как последний привет родной земли; но,
господи, как все изменилось, и трава росла, казалось, из последних сил,
готовая в любой момент Сдаться и увянуть, пожухнуть, пожелтеть,
рассыпаться прахом... Мин Алика глубоко вдохнула воздух. Странным был
запах; не тот, городской, запах нагретого бетона и металла, от которого
никуда не уйти было там; но и не запах вольной, ничем не стиснутой жизни,
какой помнился ей, с каким нераздельно были связаны ее детство, юность,
все, что успела она прожить и пережить здесь. Запах был таким, как будто
не так давно что-то сильно горело поблизости, успело уже погаснуть и даже
сам запах гари уже выветрился - и все же что-то от него осталось, и это
оставшееся угнетало и перебивало все остальное и не давало ничему пахнуть
в полную силу. Какой-то тяжелый, неживой запах это был, не такого ожидала
женщина от родной планеты, и, действительно, впору было воскликнуть: "Да
куда вы, в конце концов, меня привезли?"
Кто-то вежливо коснулся ее плеча, она обернулась. Капитан Урих,
кряжистый коротыш. Он заставил Мин Алику пережить в начале рейса несколько
неприятных секунд, когда, после того как корабль установился на курсе,
неожиданно вошел к ней в каюту, едва дав себе труд постучать, так что она
даже отозваться не успела. Мин Алика еще лежала; капитан присел на край
койки и положил руку ей на плечо, и ей показалось... Она напряглась,
готовая к любой защите, это она умела. Но капитан вдруг улыбнулся, и тут
она увидела, что человек он уже очень немолодой, вылетывал, наверное,
последние рейсы, перед тем как фирма отправит его на пенсию, в волосах его
было много седины, а в глазах - усталости, но морщинки вокруг глаз
говорили скорей о доброте. Он медленно снял руку с ее плеча, она так же
медленно расслабилась. Глядя на нее, капитан несколько раз мелко кивнул
головой, - она подняла брови, не понимая, - и сказал: "Напрасно вы именно
сейчас. Напрасно". - "О чем вы?" "Вы давно не бывали дома?" - спросил он.
- "Десять лет". - "Тогда и совсем напрасно". - "Не понимаю. Почему вы так
считаете?" Капитан подумал немного. "За десять лет многое изменилось", -
сказал он наконец. "Да, - согласилась Мин Алика. - Я, например, стала на
десять лет старше". Капитан усмехнулся: "Это частности. Я имею в виду -
все изменилось на нашей маленькой планете. Там, на Старой, вы, наверное,
читали газеты. Ну, хотя бы время от времени". "Разве что время от
времени", - улыбнулась Алика. - "Тогда знаете, что писали и передавали на
Старой по поводу лихорадки вооружений у нас". Мин Алика кивнула: "Конечно.
Но кто же принимает всерьез то, что пишут в газетах?" Капитан покачал
головой. "Вообще-то, может, это и правильно. Но в данном случае... Мы ведь
действительно сейчас не уступаем Старой в смысле обороны. У нас есть все
то, что и у них. И наши армады столь же многочисленны, и наши войска
тоже". "Да, так они писали", - согласилась Мин Алика. - "И это верно. Но
вы можете представить, во что это нам стало, нам, планете, уступающей
намного не только по территории, но и по населению. У нас многое
изменилось, говорю вам, девочка. Мои дочери - одна примерно ваших лет,
другая помоложе. Одна сейчас в силах обороны, во вспомогательном корпусе,
другая - тоже в обороне, электронный дивизион". - "Значит, девочки
захотели защищать свою планету, что тут такого, что вас огорчает? Я
понимаю, вы хотели для них не этого..." - "Чего я хотел - дело десятое.
Важно, что и они хотели совсем другого. Но кто их спросил? Мобилизовали.
Знаете ли, девочка, сейчас женщин мобилизуют, как раньше - мужчин. В силы
обороны, в оборонную промышленность... Она у нас теперь, пожалуй, не
уступает Старой. Она - да, не уступает... У нас вы больше уже не найдете
просто мать семейства, хозяйку дома. А ведь при вас, наверное, так еще
было". Мин Алика кивнула. "А мужчин что, больше не мобилизуют? Почему?" -
поинтересовалась она. - "Потому что всех, кого можно было, уже
мобилизовали. Уже служат в Силах. Даже и люди моего возраста. Все мы
чувствуем: идет к большой драке. Не только потому, что я вот раньше возил
со Второй редкие фрукты, а со Старой - женские тряпки, а сейчас в оба
конца вожу приборы и оружие: не только поэтому. А еще и потому, что долго
нам так не выдержать. Не знаю, как там Старая, им все-таки проще, у них
народу много, но мы долго не протянем при такой жизни. Знаете, девочка,
смешно сказать: за последние годы женщины почти и не рожают. Когда бывает
свободная минутка, выйдешь на улицу, зайдешь в парк; раньше там не
повернуться было от колясок с младенцами, а те, что постарше, так и кишели
под ногами, ходить надо было осторожно, но на душе сразу делалось весело:
жизнь, жизнь! А сейчас - редко когда увидишь старуху с колясочкой, и
прохожие на нее глядят, как на диво, а нянька или бабка на прохожих
таращится, как на налетчиков: у нее как-никак сокровище в коляске...".
"Отчего же так?" - не сразу поняла Мин Алика. "Потому что не разрешают.
Служить надо, работать надо, усиливать оборону. А рожать да выкармливать -
дело долгое и хлопотное. Обещано, что после победы все запреты будут
сняты, все женщины демобилизованы, да и многие мужчины тоже, тогда
рожайте, сколько захочется. А пока - воздерживаются, это считается
патриотичный. Но сколько так можно жить? Все ведь понимаю, и Круглый Стол
тоже, что лет через пятнадцать-двадцать это еще как скажется - то, что
сейчас нет младенцев. Моя младшая, та, что электронщица, работает, вернее
- служит в самом важном месте, при Суперстрате, при нашей самой главной
военной машине, подробностей не знаю... У них там всякие поблажки и
привилегии, не сравнить с другими, но насчет замужества, ребенка - и
думать запрещено. - Он вздохнул. - Вот почему я вас и пожалел. Не знаю,
как вы там жили на Старой, понимаю, что сюда-неспроста летите. Но там вы,
наверное, могли хоть ребенка завести при желании, да и занимались навряд
ли обороной. Да нет, я понимаю, кто вы, - капитан усмехнулся, - на ведь
была у вас, надо полагать, и другая жизнь - простая, всем видная?" Мин
Алика кивнула. - "И чем вы там занимались?" "Картинки рисовала", -
усмехнулась женщина. "Картинки... - протянул капитан Урих. - У нас не
порисуете. Найдут для вас занятие и посерьезнее... Да и что рисовать
сейчас? Помните наши рощи, леса, парки?.. Помните, конечно. Других таких
нет, наверное, во всей Вселенной. Не было, вернее. Потому что сейчас они
гибнут". "Отчего?" - не очень поверила Мин Алика. "Промышленность.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг