пора". - "Ты о чем?" - "Да вот обо всем этом. - И журналист снова повел
рукой. - Сподоблюсь, значит, увидеть. Не зря, выходит, жил". Форама все
никак не мог уразуметь. "Погоди, - сказал он. - Ты скажи толком: можешь ты
помочь? Написать? Все равно куда, газета, радио - что угодно, - но надо,
чтобы люди узнали, чтобы заявили, что нельзя так, что надо спасать
цивилизацию, спасать человечество!" "Да кому это сдалось - спасать его, -
ответил журналист, - дерьмо этакое, еще спасать его, наоборот, каленым
железом, или что там у тебя будет рваться, все равно что, лишь бы
посильнее!" Он налил себе. "А помочь тебе я не смогу, старик, если даже
очень захочу. Я и не захочу, но пусть даже захотел бы. Ну подумай сам,
подумай строго, ты же ученый, аналитик: как, чем мог бы я тебе помочь?"
"Написать! - сказал Форама громко, четко. - Твое имя знают, тебя читают,
народ тебя любит. Всем известно, что ты - независимый, никому не
кланяешься, пишешь о том, чего другие боятся, они от таких тем шарахаются,
а ты - нет". "Дурак ты, - сказал журналист уверенно, - дурак, а еще
ученый, а еще физик! Они шарахаются, да. А я - нет, верно. А почему, ты
подумал? Почему они боятся, а я - нет?" - "Вот как раз потому, что ты -
смелый и независимый". "Господи, - сказал журналист жалобно, - ну что за
детский сад, нет, правда, огнем, огнем все это, только так, оглупело
человечество до невозможности, а я-то думал, что ты серьезный мужик..."
"Давай толком, так я не понимаю", - попросил Форама. Журналист отхлебнул,
вытер губы. "Да потому я об этом пишу, - сказал он раздельно и
неторопливо, - что мне разрешено, понял, дубина? Разрешено! А им - нет. А
мне не только разрешено, но даже и приказано. Каждый раз. Каждая тема мне
дана. Ты что, думаешь, я сам? Нет, ну, право, дурак дураком. Вон, - он
ткнул пальцем, - почта валяется. Я ее не смотрел. Думаешь, не знаю, что
там? Знаю, даже не глядя. Темы. Разрешенные, рекомендуемые темы. Острые.
Злободневные. Все, как надо. Их умные люди выбирали и формулировали, будь
спокоен. И прислали мне. И я на эти темы должен писать. И буду. Буду, пока
эти твои элементы не взорвутся к той матери и ее бабушкам, вместе с нами,
со мной, с темами, с теми, кто их выбирает. Теперь уяснил? Мне
раз-ре-ше-но!" "Да смысл какой? - спросил Форама. - Не понимаю. Кто бы ни
дал эту тему - тема ведь правильная! Нужная! Ты пишешь. Тебя читают. И
прекрасно! Так и должно быть!" "Ребенок ты, - сказал журналист; он уже
приближался к эйфористической стадии похмелья, хотелось говорить, и он
говорил, впервые за, может быть, долгое время не стесняя себя, не боясь,
не думая о последствиях, потому что поверил: конец всему, а значит - и
страхам конец... - Ребенок! Люди-то ведь не слепые? Нет. Видят кое-что из
того, что происходит? Видят. Можно об этом молчать? Нельзя. Потому что
если существует факт, - а он существует, - то нужно прежде всего
перехватывать инициативу в истолковании этого факта. Сам факт - мелочь,
дерьмо. Главное - как его истолковать. У вас что, в физике, иначе? Да нет
- и вы ведь спорите насчет интерпретации известных фактов. Ну и тут то же.
Ну вот тебе простейший случай. Идешь ты по улице и видишь на другой ее
стороне двоих, что идут навстречу друг другу. Идут. Поравнялись. Один
развернулся и дал другому в морду. И пошел своей дорогой. И тот, кому
дали, тоже пошел дальше по своим делам. Вот тебе факт. Что он значит? Да
ничего. Потому что нет его интерпретации, истолкования. И вот толкования
начинают возникать. Одно: полиция не справляется с хулиганами. Пьяный
хулиган повстречался с мирным прохожим и, рассчитывая на безнаказанность,
дал тому в морду. Тот и вправду побоялся ответить и почел за благо
поскорее удалиться, пока не добавили. А вот другая интерпретация. Идет по
улице подонок. Навстречу - порядочный человек, у которого этот подонок два
дня назад, допустим, соблазнил малолетнюю дочку или изнасиловал юную
сестричку или просто соседку. И сделал это так, что суду не докажешь. И
вот, встретив подонка, оскорбленный дает ему в морду. И тот терпит, и
благодарен, что так обошлось: могли бы ведь и убить в гневе. Факт остался?
Да. Смысл изменился? Кардинально. А можно дать и третью интерпретацию: шел
по улице сбежавший из клиники буйнопомешанный, дал ни за что в морду
прохожему, а потерпевший не ответил потому, что он - не больной, а
нормальный человек и, как нормальный и порядочный человек, не признает
подобных способов решать вопросы. Мало того: он по глазам того понял, что
хулиган - больной и надо побыстрее позвонить в клинику, его нагонят и
вернут. Первая интерпретация говорит о том, что плохо работает служба
порядка. Это нехорошо. Вторая - о падении нравов. И это не лучше. Наконец,
третья - о случайном происшествии, о несчастном случае, в котором не
государственная служба виновата и не отсутствие нравственных критериев в
системе вообще, а виноват сторож или санитар в клинике, которые позволили
больному сбежать. Дать им по шее, главного врача выругать, чтобы лучше
следил за несением службы, - а в остальном все прекрасно, и люди
прекрасные, и все бытие. Вот и факт исчерпан, никаких обобщений, никаких
выводов, мелочи жизни. Понял? Так вот, вы читаете, вы ахаете - остро, как
же остро пишет Маффула Ас, ничего-то он не боится, ничего с ним не могут
поделать, ах, какая свободная на Планете печать, какая независимая вся
информация... Читаете - и не соображаете, что Маффула Ас пишет об этом и
разрешено ему писать об этом потому, что фактик-то он распишет - лучше не
надо, я ведь человек способный - был, во всяком случае, - и вас это
описание факта затягивает, и вы ахаете. И пропускаете мимо глаз, что когда
доходит дело до интерпретации, Маффула выберет именно ту, которая не дает
поводов для обобщений, которая низводит все к частному случаю, недосмотру,
недогляду, ошибке - хотя на самом деле я понимаю отлично, что от истины
мое истолкование, может быть, дальше всех прочих... Зато я вам этих
санитаров так изображу, что вы в них увидите государственных преступников,
вы сами заорете: "Распять их!", ну, на худой конец, распнут - станет одним
сторожем или санитаром меньше, зато вы-то успокоитесь, вам-то толковать
больше не о чем: случилось, конечно, нечто неприятное, но все своевременно
увидено, осуждено, гласно, публично, демократично... Мальчик ты, физик,
мальчик. А если я напишу не так, как надо, - что, думаешь, меня
напечатают? У меня что, газета своя? Да кто мне ее даст! Мне жить дают,
это верно, уровень у меня высокий. Сам видишь. У тебя фиг такое есть, да
теперь и не будет уже, наверное... Остро, без оглядки, мы писали, когда
начинали только, было нас трое; нас заметили и стали с нами работать.
Выделять, похваливать, приплачивать, разговаривать... Меня обработали. И
вот - я известен, мои статьи "Унифинформ" разгоняет по всей Планете, сотни
газет их публикуют, я живу прекрасно, пью - сколько душа пожелает, и бабы
многие считают за честь... А где те двое ребят, что не обработались? Не
знаешь? И я не знаю. Может, когда-нибудь и столкнет судьба... где-нибудь
на Шанельном рынке... если доживем... не в газете, нет... на Шанельке, у
прилавка. Вот туда ты и дуй. Найди их, если повезет... Может, что
посоветуют..." - Маффула Ас осоловел уже, на старые дрожжи ему немного
надо было, сон снова неодолимо наваливался на него, тяжелые веки
опускались сами, неподвижность сковала, и лишь рука еще шарила по столу,
нащупывала бутылку с остатками на донышке, однако Форама знал, что то была
не последняя в доме бутылка. Он отодвинул кресло, встал. Тут делать было
больше нечего, надежды не осталось. Он шагнул к двери. Журналист Маффула
Ас вдруг открыл глаза. "Погоди, - пробормотал он. - Постой... Что-то я
хотел... Да. Ты правда иди на Шанельку. Я вот нынче оттуда. Упился,
правда... Если есть свободная информация, то она - там. Это я всерьез, не
спьяну... Иди. Там тебя и не найдут, кстати... Не бойся, я не заложу, мне
они вообще хрен что сделают - пока я пишу... Деньги есть? На Шанельке без
денег нельзя, только не показывай все разом, доставай по одной и первым не
вынимай, вытаскивай с неохотой, не то решат - чужак, хотя вид у тебя как
раз подходящий... Нет денег? - Он приподнялся, сунул руку в задний карман,
вынул пачку. - На. Не дури. Я не тебе. На дело... И пусть все гремит
поскорее в тартарары... - У него уже спуталось, наверное, чего же хотел
добиться физик: то ли отвратить взрыв, то ли, наоборот, его приблизить. -
Заглядывай в случае чего..." - и еще выговорил журналист и захрапел,
теперь уже окончательно.
6
Когда Мин Алика в туннеле, закрыв глаза, пропустила мимо кабину,
уносившую вырвавшегося Фораму подальше от института, Алике было ясно, что
следует предпринять дальше. Надо было, не выпуская Фораму из поля своего
внутреннего зрения, подготовить хорошее укрытие, оборудовать его всеми
средствами связи - не на нынешнем уровне этой планеты, а на том, какой был
доступен самой Алике, то есть на порядок выше, - чтобы дать Фораме все
нужные возможности, в том числе и возможность, если другого выхода не
будет, громко обратиться ко всем людям, ворвавшись вдруг во все
телевизионные и радиоканалы, да так, что никто не мог бы отключить его, -
ворваться и дать людям нужную информацию, и указать путь к достижению
безопасности, к избавлению от страха. Был такой способ на крайний случай,
потому что выглядел он каким-то несерьезным, при желании можно было выдать
его за хулиганство в эфире, - однако и им пренебрегать не следовало. Но
ничего из этого не получилось.
Она успела уже потратить немалую часть дня на то, чтобы найти и
подготовить нужное убежище. Но чем больше проходило времени, тем сильнее
становилось в ней некое беспокойство, источник которого был хорошо
известен еще прежней Мин Алике, но сейчас на какое-то время был как бы
приглушен и оттеснен заботами Мин Алики новой; однако беспокойство было не
шуточным и в конце концов пересилило все остальное и заставило отложить
начатую было работу и заняться совсем другим делом.
Оно заключалось в тех самых атмосферных шорохах, что были ею записаны,
когда она находилась еще в своем небогатом жилье на глазах у двух
оставшихся там должностных лиц. Сейчас Мин Алика принялась, наконец, за их
расшифровку, а закончив ее, ощутила немалую озабоченность.
Сообщение предназначалось прежней Мин Алике, которую она, эмиссар,
восприняла и ассимилировала в себе - или сама ассимилировалась в ней,
какая разница. "Вот, значит, как, - подумала Мин Алика, расшифровав. -
Вот, значит, как все осложняется. Но от этого не уйдешь, избыточное
внимание не нужно ни мне, ни Фораме - даже с той стороны. А сам по себе
контакт выглядит, откровенно говоря, многообещающим. Что же, придется
поступать так, как ты - я - мы - одним словом, как Мин Алика поступила бы,
если бы не вмешался в игру Мастер и не ввел в нее нас. С тобой ищут связи?
Хорошо, выйдем на эту связь и посмотрим, что кому она принесет..."
То, что в какой-то степени озадачило Мин Алику, а с другой стороны -
заинтересовало ее и даже развеселило, никакого отношения к проблемам
Мастера и Фермера (и еще сотен обитаемых миров попутно) не имело, а
принадлежало целиком к вопросам взаимодействия двух соседних, искони
враждующих планет и касалось такой вечно актуальной области, как
информация.
Человек не может существовать без информации, государство - тем более.
Разведка - это государственная любознательность, государственный
ориентировочный рефлекс. Вопреки мнению людей несведущих, труд этот не
исполнен романтики; романтика есть откровенное, публичное проявление
некоторых свойств личности, относящихся гораздо более к эмоциональной
сфере, чем к области рассудка. Романтика и романтичность неизбежно
привлекают к себе внимание окружающих - а разведке это противопоказано.
Разведка требует от личности выдающихся качеств и способностей, и в то же
время она подавляет и убивает их, ибо человек выдающихся способностей
лишается права - под страхом провала - проявить их публично, а способности
по самой своей природе требуют именно проявления, нуждаются во внимании и
поощрении со стороны, способности не могут, в отличие от моллюсков,
консервироваться в собственном соку. Это один парадокс, заключающийся в
проблеме. Второй состоит в том, что, занимаясь делом, которое не
регулируется категориями честности, порядочности, откровенности, - ибо
неизбежно приходится лгать, обманывать, причинять другим (вполне
осознанно) немалые неприятности, носить личину и так далее, - человек в то
же время неизбежно является идеалистом в лучшем смысле слова (речь не идет
о работающих за деньги или из страха: они - подсобный материал) и имеет на
то все основания. Он вправе полагать, что служит не какому-то конкретному
имя рек, а Государству, Обществу; в то же время он находится в таком
физическом отрыве от этого государства и общества, видит их с такого
отдаления, что детали скрадываются и остается лишь неизбежно
идеализированное представление, в котором сверкают достоинства (а они есть
у каждого общества) и не видны недостатки (которыми опять-таки обладает
всякое). В том же государстве, на территории которого разведчик работает,
недостатки - совершенно реальные и порой немалые - видны простым глазом;
так уж мы устроены, что недостатки видим вблизи, а достоинства, как горные
хребты, охватывают взглядом лишь с большого отдаления, - не исключено
даже, что достоинства если и не состоят из одних только недостатков, то во
всяком случае неизбежно покрыты ими и включают их в себя, как
величественные горы бывают загромождены обломками, рассечены трещинами,
покрыты ледниками - и все это затрудняет, если не делает невозможным
достижение их вершин, - но вершины-то реально существуют; они не миф, они
видны простым глазом - но только издали, откуда щели и россыпи уже не
воспринимаются. И подобная идеализация того, чьим именем и ради чьего
блага человек, подвергаясь нередко опасностям и лишениям (если не
физическим, то уж духовным - несомненно), многократно наступая самому себе
на горло, нарушает одни заповеди, чтобы выполнять другие, - подобная
идеализация только и делает возможной приход в эту профессию таких людей,
как, скажем. Мин Алика.
Тут не место для изложения каких-либо биографий, однако неизбежным
кажется замечание о том, что для профессиональной резидентуры необходимо
определенное несоответствие качеств работника тому представлению, какое
вызывает он у окружающих; недюжинные способности должны укрываться за
внешностью вовсе не обязательно заурядной, но непременно им не
соответствующей. Внешность, в отличие от магазинной витрины, не должна
информировать о содержании торгового зала, а напротив, войдя в магазин,
витрину которого украшают сапоги и босоножки, мы можем увидеть на полках
косметику или пряности, а в булочной будут продаваться пулеметы. Гений, на
котором общепонятными литерами начертано, что он гений, хорош для
искусства, возможно, науки или даже политики; он может быть и агентом, но
резидентом ему не быть: там нужен гений с обликом усердной
посредственности, аскет в обличье прожигателя жизни, монашка с повадками
куртизанки и убийца с глазами друга детей, - а еще лучше, если он и на
самом деле будет другом детей, только так, чтобы одно не мешало другому.
Актерство? Да, можно сказать и так; но грим такого актера врастает в кожу,
а аплодисменты долетают далеко не сразу (если вообще долетают), зато свист
публики сиюминутен и пронзителен и означает опасность; разгримировываться
же если и приходится, то в кабинете следователя... И вот Мин Алика,
девушка с вышесреднего (по происхождению) уровня, мечтавшая стать актрисой
и ею ставшая, уже в самом начале своей карьеры, на проходных ролях,
обратила на себя внимание полным несоответствием своей внешности с тем,
что под нею крылось. Внешне она была весьма миловидной, недалекой, наивной
девушкой в неснимаемых розовых очках, которая верит, что пирожные растут
на деревьях, мужчины созданы лишь для поклонения женщинам и не хотят
ничего иного, а жизнь устроена именно так, как об этом говорят и пишут.
Кому-то из (во внеслужебное время) театралов, имевших непосредственный
контакт с Вездесущими (так называлось на Второй планете госведомство,
которое на этой именовалось Вещими. Почему на Второй? Но там-то и родилась
Мин Алика, и там прошла ее юность), захотелось заполучить дурочку в свою
постель: не столько даже для физического, сколько для душевного
отдохновения и наслаждения; беседа с наивной дурочкой должна была не
только позабавить, но и возвысить его в собственных глазах, и даже
очистить; кроме того, немолодой любитель клубнички хотел видеть удивление,
которое охватит наивную девочку, когда она убедится, что вот она и вся
романтика... И в постель к нему юная актрисочка пошла с неожиданной
готовностью, и все шло так, как он и предполагал заранее; однако когда
следовало уже распахнуться вратам, он вдруг попал под такой
безжалостно-пронзительный свет ума концентрированного, глубокого и
беспощадного, показавшего заслуженному любителю приключений его самого под
большим увеличением и с исчерпывающими комментариями к каждому его
душевному и плотскому движению, что он устыдился собственной наготы во
всех смыслах слова, как если бы оказался в полном неглиже на ответственном
совещании Круглого Стола (так назывался на Второй планете аналог Высшего
круга); он лишь успевал прикрываться руками и хвататься за исколотые и
обожженные места; и когда наконец стал просить лишь снисхождения к себе,
одной только жалости, к нему готовы были снизойти - но ему уже ничего не
было нужно; итак, любовницы он не получил и не пытался более, потому что
не девочкой казалась она ему теперь, а мощным компьютером, которому
конструкторы придали вид восторженной провинциалки то ли из ехидства, то
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг