матерей не обсуждают... Только тогда можно говорить о том, что я хочу быть
для нее всем - ее ветром и солнцем, словом и мыслью, книгой и зеркалом;
что она для меня - вся материя мира и вся пустота его, которую я должен
заполнить до конца, и вся удивительная простота и сложность Вселенной, и
цель жизни, и ее оправдание, и содержание... Только тогда, казалось мне,
будет у меня право говорить об этом.
Наверное, это было неправильно. Наверное, надо было сказать все тотчас
же, там, у костра, лесной ночью; но я не мог. Сознание далеко не всегда
переходит в действие. Может быть, дело было и в том, что я за долгие годы
разучился произносить такие слова - не было повода; а может, имело
значение, что я однажды уже был готов сказать это - той, первой ей, - но
она не позволила, и сейчас я просто-напросто боялся.
И вот я повернулся к ней и сказал:
- Ну, иди спать. Завтра проспишь все на свете.
Она взглянула на меня, потом послушно встала.
- Куда? - тихо спросила она.
- Я бы на твоем месте улегся в нашем катере. Мне все равно сторожить, а
потом я где-нибудь приткнусь.
- Ты сможешь прийти туда. Нет-нет, ты только не думай...
- Я и не думаю. Нет, я лягу на место того, кто пойдет сторожить. Или
заберусь в большой катер - там просторно.
Она кивнула.
Я подошел к ней и спросил:
- Ты не обиделась?
И подумал: а может, все это - бред собачий? Почему я валяю дурака? Вот
я, и вот - она. И между нами - несколько слоев ткани и совсем немного
воздуха. И...
- Нет, - сказала она. - Что ты!
- Я люблю тебя, - сказал я в свое оправдание. - И хочу, чтобы мы всегда
были вместе.
Она тихо ответила:
- Мне кажется, я счастлива...
И я понял: что бы ни случилось потом, это я запомню навсегда. И если
мне в конечном итоге придется подыхать от раны в живот или от вспышки
Сверхновой - я все равно буду помнить тихое: "Мне кажется, я счастлива..."
- Хороших сновидений, - сказал я. - Включить тебе печку?
- Нет, - сказала она. - Не холодно.
- Спокойной ночи.
Я вернулся к костру.
Вскрикнула ночная птица, пролетела пяденица, и снова была тишина.
Теперь я по-настоящему остался один. Петь больше не хотелось, дежурство
не требовало особого напряжения: противник (если можно было всерьез
называть так людей, вовсе не хотевших тебя убить) ночью не сунется: ночью
можно случайно попасть в человека; хищников здесь, видимо, не было - во
всяком случае, ни их самих, ни следов не заметил даже такой специалист,
как Питек. Надо было чем-нибудь заняться, чтобы скоротать время до того,
как придет пора будить сменщика.
Я подошел к захваченной телеге. Мы притащили ее сюда, когда нам
понадобились лопаты. Кроме лопат в ней была еще всякая всячина: два медных
котла, дюжина глиняных кружек и одна алюминиевая (вещь, видимо, великой
ценности, если вспомнить о ее возрасте: вряд ли они тут умели плавить
алюминий. Странная это была цивилизация, где глиняная посуда следовала за
алюминиевой, а не наоборот), стульчик-разножка, кочаны капусты, несколько
круглых буханок хлеба, бочоночек с солониной, несколько грубых одеял,
связанных в пакет. И еще одна странная штука.
Она была похожа на деревянный чемодан, плоский, прямоугольный, с ручкой
наверху и трехногой подставкой, больше всего напоминавшей мне
фотографический штатив. Крышка чемодана была черной, гладкой на ощупь,
похоже, что она была сделана из стекла или чего-то в этом роде - не из
цельного стекла, а из множества круглых стекляшек, вделанных в деревянную
раму. Крышка закрывалась плотно, и я изрядно повозился, пока не открыл
чемодан. Внутри он был устлан по дну тонкой металлической сеткой, и из
каждого перекрестия проволочек торчала тонкая короткая иголочка. В центре
дна было прикреплено металлическое полушарие - оно сидело на сетке, как
паук в паутине. Больше в чемодане ничего не было. Ума не приложить, чему
могла служить такая конструкция. Я пожал плечами, закрыл крышку, и положил
чемодан на телегу, и снова стал напевать.
Ночью нас никто не потревожил, и мы более или менее выспались. На
следующий день мы лишились лучшей части нашего непобедимого войска. Нельзя
было терять времени, и трое - Иеромонах, Георгий и Питек - покинули нас,
чтобы заняться делом.
Нам нужна была информация, как можно больше информации. Роясь в земле
или сражаясь со стражниками, мы не забывали своей основной задачи:
добраться до здешних правителей и доказать им, по возможности, что
опасность смертельна и эвакуация неизбежна. Но для того, чтобы вести
разговор на равных, и для того, чтобы хотя бы добиться разговора, нам
нужно было знать значительно больше, чем мы знали сейчас. Идя на
переговоры, всегда следует как можно точнее знать слабые места противника
и в случае нужды нажимать на них - порой деликатно, а порой и совсем
грубо. Одна лишь логика никогда еще не решала судьбы каких бы то ни было
мирных конференций, тут играли роль и эмоции, и хитрость, и мало ли еще
что. Редко когда от переговоров зависело столь многое, как на сей раз, и
мы вовсе не хотели идти на переговоры с предчувствием неудачи или,
выражаясь иначе, не хотели начинать игру на поле противника, не понаблюдав
за его командой и не посадив на трибуны некоторого количества наших
собственных и к тому же достаточно горластых болельщиков.
И вот, как мы решили еще на корабле, Иеромонах отправился, чтобы
окинуть взглядом хотя бы ближайшие сельские поселения - судя по тому, что
рассказали нам ребята, тут жили в чем-то вроде сельскохозяйственных
поселков, это были не совсем деревни с их приусадебными участками и уж
подавно не хутора (к счастью, потому что это сильно осложнило бы нашу
задачу). Иеромонаху следовало смотреть и слушать, а при случае и вставить
словечко. К крестьянам он пошел с радостью, сказав:
- Горожане народ ушлый и на хитрость гораздый. Поганцы они. С
крестьянином же мне способнее. Я сам из мужиков, и мужиком мы во все
времена были живы.
Поехав он верхом, поменявшись нарядом с одним из парней. Уве-Йорген
заметно приуныл.
Остальные двое, Георгий и Питек, должны были на катере отправиться в
столицу. С собой они взяли одну из девушек - указывать дорогу, и тоже
нарядились по здешней моде. Их было трое, и пришлось дать им большой
катер. В столице им следовало, предварительно замаскировав катер
где-нибудь за городом, пошататься около правительственной резиденции,
поглядеть, легко ли туда попасть или трудно, и выяснить, нет ли там
Шувалова. Если его там не окажется, к вечеру или на другой день они должны
были вернуться, а если он там - попытаться освободить его и выполнять его
указания. Ходить в город рекомендовалось по одному, чтобы не оставлять
катер без присмотра: мы не могли позволить себе лишиться основного
средства транспорта. Сам я решил еще задержаться: зарытый корабль не давал
мне покоя.
Когда они отбыли, мы с Уве и оставшимися ребятами принялись за свои
раскопки. Трос ребят выглядели довольно-таки нелепо в наших комбинезонах,
дай иные брюки и рукава с непривычки очень стесняли движения.
Люк мы разыскали только к вечеру. Пришлось изрядно повозиться, пока
удалось открыть его. Могу смело сказать, что мы с Рыцарем проявили
недюжинную изобретательность и техническое остроумие. Было время ложиться,
но мы не могли утерпеть и, отправив остальных спать, вооружились фонарями
и полезли в корабль.
Против моих ожиданий, он не был набит землей. Древняя конструкция с
честью выдержала многовековое испытание. Вместо земли корабль был набит
тишиной. Мертвый воздух стоял в нем неподвижно, как в коридорах пирамид.
Корабль этот не был приспособлен для горизонтального положения, и для нас
все в нем перепуталось, мы не сразу могли понять, где пол, где потолок,
тем более, что привычная нам конструкция с автономной гравитацией в каждом
помещении очень сильно отличалась от того, с чем мы встретились здесь. И
мы бродили, угадывая и не угадывая, иногда обмениваясь словечком, но в
основном молча. Ощущение было такое, что мы ходим среди мертвецов.
Казалось, мы вполне могли сэкономить два дня и не раскапывать этого
памятника старины. Потому что в нем было пусто. Ничего удивительного: все,
что люди везли с собой, должно было послужить им и на новом месте - и,
надо полагать, послужило. Так что раздет корабль был буквально до ребер.
Сорвали даже облицовку стен, полов и потолков, и везде виднелся один лишь
металл, по которому, сливаясь и разбегаясь, струились силовые,
информационные и прочие кабели.
Мы шли все дальше и дальше. Здесь, в отличие от нашего корабля, ближе к
люку располагались жилые помещения, а управление было вынесено вперед -
или вверх, как вам угодно. Когда нам стали попадаться не до конца
демонтированные пульты с приборами - в основном, ходовыми, а не
энергетическими, - мы поняли, что идем уже по отсекам управления. Их
оказалось совсем немного - это понятно, учитывая, что и энергетика, и
двигатели машины, не умевшей покидать трехмерное пространство, были
намного примитивнее наших. Зато сама машина, ее набор и переборки,
выглядели значительно массивнее: она была рассчитана на долгие десятилетия
полета, и ее строили с солидным запасом.
Наконец мы дошли до конца - попали в отсек, из которого можно было идти
только назад. Это был просто конический закуток, набитый проводами.
Обшивка здесь была слегка вмята. Тут тоже ничего интересного не оказалось.
Мы возвратились в соседний с ним отсек - видимо, когда-то здесь стояли
астрономические инструменты и приборы, я понял это по нескольким уцелевшим
постаментам. Уве-Йорген осветил меня своим фонарем и сказал:
- Ну, надо полагать, ты доволен?
Тон его был в точности таким, чтобы я не обиделся - но и понял, что он
обо всем этом думает. Я ответил:
- Фактам приходится верить - и все же я езде не убежден, что все зря.
Просто мы не подумали как следует.
- Причину всегда можно найти, - сказал Уве.
- Я не оправдываюсь, - пояснил я. - Просто я всегда доверял интуиции...
- В конце концов, ничего страшного, - утешил меня Рыцарь. - При случае
эта лайба нам пригодится - в ней можно чудесно отсидеться, если нам
придется туго.
Это мне не очень-то понравилось.
- Ты говоришь так, будто нам неизбежно придется драться с Даль-2.
- Так оно и будет, - сказал Уве-Йорген. - Как же иначе? Мы ведь уже
начали.
- Я, например, надеюсь, что мы сможем договориться.
- Дорогой капитан, - сказал он мне. - С кем договариваются? Вспомни-ка.
Договариваться надо с побежденным, если ты хочешь, чтобы он принял твои
условия. С капитулировавшим. Безоговорочно капитулировавшим. А ведь мы
хотим, чтобы они приняли наши условия безоговорочно, не так ли?
- У нас просто нет иного выхода; никакие компромиссы невозможны.
- Значит, надо сперва поставить их на колени!
Нет, все это мне никак не нравилось.
- Слушай, брось ты мыслить по алгоритму... крестовых походов!
Он усмехнулся:
- Зачем же ты тогда ищешь... то, что ищешь?
Я немного смешался и подумал: а в самом деле, зачем я это ищу?
- Видишь ли, - сказал я, - эти совсем другое дело. Просто я хочу
обезопаситься от случайностей...
Тут он засмеялся:
- Бог мой, - сказал он затем. - Какой ты военный? Ты дипломат.
- Я и не называю себя военным.
- И не пытайся. Тебе сразу выдаст привычка не называть вещи своими
именами.
- Ладно, - сказал я, - больше не буду. Но давай все-таки вернемся к
делу и попытаемся подумать методически. Ты по этой части мастер.
- Мы, немцы... - начал было он, но не договорил и сменил пластинку. -
Ну, хорошо, попытаемся. С чего начнем?
- С самого начала, - сказал я. - Теорема первая: трудно предположить,
что экспедиция на незнакомую планету ушла...
- Это ты уже говорил. Принято.
- Посылка вторая. Во избежание конфликтных ситуаций, возможных в
условиях длительного полета, - вернее, во избежание их чересчур
радикального разрешения - то, что мы ищем, должно было быть достаточно
хорошо защищено от... ну, скажем, постороннего любопытства. Доступ к нему
могли иметь лишь несколько человек: безусловно, капитан, его помощники...
Руководитель экспедиции... Немногие.
- Логично.
- Отсюда вытекает, что это должно было помещаться в месте, куда доступ
был ограничен.
- Сам Аристотель не сказал бы лучше!
- Ладно, Уве, ладно. Теперь давай прикинем: где же тогда? Наверняка не
в жилых, а в служебных помещениях.
- Так.
- Там, куда нельзя пробраться незаметно.
- Иными словами, в центральном посту.
- У них могла быть просто ходовая рубка...
- Дело не в названиях, капитан. Дело в том, что в центральном посту -
можешь называть его также ходовой рубкой - мы были. И, к сожалению, ничего
не обнаружили. А во всех твоих рассуждениях, столь безупречных с виду,
есть, к сожалению, один крупный изъян.
- А именно?
- Ты забываешь, Ульдемир, что корабль достиг цели. Все, что можно было
снять и демонтировать, как мы видим, снято и демонтировано и, видимо,
где-то использовано. Почему же ты думаешь, что нужные нам вещи остались
здесь? Я полагаю, что их взяли в первую очередь! Вот настоящая логика.
- Внушительно. Но только... идет ли речь об одном и том же? Одно дело -
охота, а другое...
- О, это чистая условность.
- Ну, хорошо. Но вернемся к их приземлению. Думаешь ли ты, что все
сразу было роздано? Как поступил бы ты?
- Ну, я надеялся бы на экипаж...
- Иными словами, снабдил бы их. Все это хорошо, Уве, все правильно. Но
только, понимаешь ли, такие вещи не проходят бесследно. Случись так, как
ты думаешь, нас вчера атаковали бы не с арбалетами...
- Ну, все со временем изнашивается.
- Понимаешь ли, если достоинства вещи очевидны, то ее пытаются
воспроизвести. Хотя бы приблизительно. На уровне техники данной эпохи.
Может быть, проще, наверняка - хуже. Но все же...
- Гм...
- Из этого я и исходил.
- Против этого можно возражать. Но не нужно. Потому что сейчас важны
факты. А факты против тебя, дорогой капитан: того, что ты надеялся
увидеть, - и я тоже, откровенно говоря, - тут нет.
- И все же посмотрим еще раз.
- Посмотрим еще три раза, если тебе угодно.
И мы снова направились туда, где, по нашим соображениям, помещался
центр управления кораблем.
Там, действительно, было пусто. Металл переборок и жгуты проводов.
Осколки стекла. Обломки древнего, растрескавшегося пластика. Больше
ничего.
- Ну, убедился?
- Обожди... - сказал я. - Обожди, пожалуйста.
Я стал представлять, как все это выглядело, когда корабль был жив.
Главный пульт. Экраны. Здесь они были - туда идут толстые пучки проводов.
Я осветил другую переборку. Тут, наверное, стоял инженерный пульт. Да,
вероятнее всего. Хорошо. Третья. В ней - ход в соседний отсек. И гладкая
переборка. Толстая, если поглядеть на дверной проем. Здорово толстая. К
чему бы? Сантиметров двадцать! Это было бы понятно, если бы по соседству
помещался ядерный реактор или двигатели. Но они - в другом конце корабля.
Я подошел и постучал по переборке. Гулко. Нет, это не сплошной металл. Я
пошарил лучом. Уве-Йорген смотрел с интересом, потом подошел, и мы стали
светить в два фонаря.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг