вопросом. - Собственно говоря, у меня ещё не было достаточно времени
изучить его. Два дня - это не слишком большой срок.
- Конечно, конечно, - согласился Щеглов. - Ладно, оставим Мячикова в
покое, пусть поправляется, а мы тем временем составим план действий на
завтрашний день. Согласен?
Я выразил своё согласие столь бурно, что Щеглову пришлось охладить
мой пыл.
- Главное в нашем деле - спокойствие, - строго сказал он, - иначе не
стоит за него и браться. Усвоил?
Я смущённо кивнул. Щеглов достал папиросу и хотел было закурить, но я
собрался с духом и попросил его не делать этого. На этот раз смутился он.
Извинившись, он пообещал курить исключительно в коридоре. Что тотчас же и
сделал.
Так закончился третий день моего пребывания в доме отдыха "Лесной".
ДЕНЬ ЧЕТВЁРТЫЙ
1.
Когда на следующее утро Мячиков вновь появился в нашем номере, вид у
него был цветущий и пышущий здоровьем. Глаза блестели, зубы сверкали в
ослепительной улыбке, а круглые щёки пылали ярким румянцем. Он весь кипел
от переполнявшей его энергии и вот-вот готов был лопнуть от распиравшей его
жажды деятельности. Пожелав всем доброго утра, он выразил надежду, что
сегодняшний день будет для нас удачным.
Щеглов, напротив, был сдержан и, как только привёл себя в порядок,
облачившись в синий спортивный костюм, соответствующий его новой роли
лыжного инструктора, куда-то скрылся, уже в дверях объявив, что намерен
провести небольшую рекогносцировку. Мячиков пришёл в восторг от этого
термина и пожелал ему удачи.
К завтраку Щеглов не явился, поэтому в столовую я опять пошёл один.
Мячиков сообщил, что у него ещё остались кое-какие припасы, поэтому в
услугах местной кухни он пока не нуждается. В столовой я вновь оказался за
одним столиком с тем длинноволосым типом, которого принял за
священнослужителя. Рядом хмуро ковырялись в тарелках двое передовиков с
Алтая, от которых за версту разило спиртным перегаром. На четвёртый день
моего пребывания здесь я уже начал различать этих угрюмых людей друг от
друга, по крайней мере один из них - а он как раз сидел сейчас за соседним
столиком - заметно выделялся из их среды. Это был верзила под два метра
ростом, с крупным лошадиным лицом, массивной нижней челюстью, золотыми
зубами, жёсткими соломенными волосами, тёмно-багровой кожей, покрытой
густой рыжеватой растительностью, похожей на ржавчину, и мощными кулаками,
каждый величиной с голову годовалого ребёнка; на правой руке у него не
хватало пальца. Впрочем, его товарищи отличались в основном только
размерами, в остальном же они были точными копиями этого гиганта.
Чувствуя душевный подъём в связи с приездом Щеглова и желая излить
душу первому встречному, я решил завязать беседу со своим соседом по
столику, который тем временем с методичностью мясорубки перемалывал похожий
на подмётку шмоток горелого мяса.
- Скверная погода, не правда ли? - применил я старый испытанный
приём.
Из недр ниспадающих в тарелку длинных, давно не мытых волос метнулся
подозрительный взгляд. Сосед что-то промычал в ответ и снова принялся за
трапезу.
- Вы меня извините за назойливость, - не отставал я, - но ваш вид
наводит на мысль, что вы имеете какое-то отношение к церкви. Я не ошибся?
Эта тема, видимо, представляла для него интерес, и немалый. Привычным
взмахом головы мой сосед спровадил гриву за плечи, показав довольно-таки
приятное лицо с неглупыми, пытливыми глазами.
- Сан я ещё не принял, - хорошо поставленным иерейским баском ответил
он, - но к церкви отношение, действительно, имею. Я учусь в духовной
семинарии. Фома.
Я не сразу сообразил, что Фома - это его имя и что он, произнеся его,
тем самым желает представиться, снисходя до знакомства со мной.
- Максим, - ответил я.
- Я возглавляю рок-группу "Пасхальное яйцо", - внезапно заявил он.
- Как-как? - удивился я.
- "Пасхальное яйцо", - повторил он, отправляя в рот здоровенный кусок
чего-то зелёного и странно пахнущего. - Не слышали?
- Нет, - признался я.
- Зря, - выразил сожаление Фома. - Вы вообще к музыке как относитесь?
Я ответил, что к музыке отношусь хорошо, что музыку люблю, часто
слушаю и считаю себя неплохим её знатоком. Немного знаком с классикой и
несколько лучше - с роком. Фома удовлетворённо кивнул.
- Тогда вы поймёте меня. Дело в том, - глаза его загорелись огнём
одержимого, - что наша музыка имеет ярко выраженную религиозную
направленность. Мы - православная хард-рок-группа, синтезирующая достижения
мирового рока с церковными песнопениями и духовной музыкой России. Можете
себе представить такой синтез?
- Честно говоря, с трудом, - сказал я.
- Вот именно. И не сможете, пока не услышите. Знаете, - как бы
невзначай сказал Фома, - для нас сам Альфред Шнитке пишет.
- Ну да! - удивился я.
- Да... Только мы обычно отказываемся от его услуг.
- Так чью же музыку вы исполняете?
- Мою, конечно, - невозмутимо ответил Фома. - Нам чужого не надо.
- А тексты вы где берёте? Тоже сами пишете?
- Зачем? Тексты написаны уже две тысячи лет назад.
- Вот как! Интересно.
- Именно так. Зачем что-либо выдумывать, если существует
великолепный, никем ещё не тронутый материал.
- Я что-то не понимаю вас.
Из бороды Фомы выплыла лукавая улыбка.
- Священное Писание. Чем не сборник текстов? Берём, к примеру, Третью
Книгу Царств и шпарим всё подряд. Эффект потрясающий. А главное - несём
мудрость веков и дух христианства в народ. Я вообще думаю положить на
музыку всю Библию. Представляете?
- Пока не очень, - с сомнением покачал я головой.
- Ничего, вы ещё нас услышите. У нас великое будущее. Слово Божие не
может не дойти до ушей грешников.
- Очень хочу надеяться на это. А что, кстати, означает название вашей
группы? Почему именно "Пасхальное яйцо"?
- О! - он многозначительно улыбнулся. - Мы долго шли к этому
названию, перебрали уйму вариантов, спорили и даже порой ссорились, прежде
чем пришли к единому мнению. "Колокол", "Трубы архангела Гавриила", "Святая
Церковь", "Деяния апостолов", "Иисус Назаретский", "Рождество Христово",
"Пресвятая Дева Мария", рок-группа имени Великого князя Владимира Киевского
и, наконец, "Пасхальное яйцо". Почему именно "Пасхальное яйцо"? Вы знаете,
есть в яйце что-то бесконечное, обтекаемое, глубоко философское,
изначальное, какой-то тайный смысл, скрытый от нас, простых смертных.
Словом, что-то от Бога.
- Вы верите в Бога?
- А как же! - удивился он. - И я, и все мои коллеги по группе. Нельзя
же говорить о Боге, не веря в Него. Это уже будет халтура, а не музыка,
поверьте моему опыту.
- Верю, - искренне сказал я.
- А в ближайшем будущем я собираюсь принять сан, получить
какой-нибудь дальний сельский приход и обосноваться всей командой в
тамошней церкви, а вместо нудных проповедей исполнять прихожанам нашу
музыку. Я уверен, что народ, и особенно молодёжь, хлынет к нам. А, как вы
думаете?
- Мысль оригинальная, - сказал я. - Весьма.
- А если всё пойдёт хорошо, - мечтательно произнёс Фома, - сыграем мы
им оперу "Иисус Христос - суперстар" на церковно-славянском. Как вы на это
смотрите?
2.
Я не успел высказать своё мнение по поводу этой смелой затеи.
Долговязый верзила с Алтая громко и пронзительно заржал. Нетрудно было
догадаться, что причиной этой великолепной имитации лошадиного ржания
послужили последние слова Фомы, к которому я проникся искренней симпатией и
которому желал исполнения всех его грандиозных замыслов. Фома обиженно
выпятил нижнюю губу и тут же скрылся за сплошной завесой своих волос,
словно за чадрой. Внезапно ржание сменилось угрожающим рычанием и яростным
скрипом хлипкого стула. Я непроизвольно взглянул на долговязого. Взгляд его
упёрся в Мячикова, который стоял в дверях и кого-то высматривал в зале. Вот
он увидел меня, и на его луноликой физиономии расцвела широкая улыбка.
Приветливо махнув рукой, он двинулся через весь зал к моему столику.
- А вот и я! - весело произнёс он и учтиво поздоровался с Фомой. -
Чем сегодня травят?
Он стоял спиной к алтайским передовикам и потому не видел, как те
буравят его затылок злобными взглядами; реакция этих мрачных людей
несколько озадачила меня.
А Мячиков с любопытством разглядывал столовую и беззаботно улыбался.
- А знаете, Максим Леонидович, - вдруг сказал он, - я, пожалуй,
рискну отобедать сегодня в этом чудесном заведении, тем более что запасы
мои подошли к концу. Надеюсь, вы составите мне компанию.
Я ответил, что сделаю это с величайшим удовольствием. Мячиков ещё
пару минут повертелся возле нас и покинул зал. Долговязый тип мрачно
смотрел ему вслед, мял в огромном кулаке алюминиевую вилку и ожесточённо
хрустел скулами. Лицо его, и без того багровое, покрылось тёмно-бурыми
пятнами. Его товарищ тоже кипел, но с меньшим накалом. Столь сильная буря
страстей, вызванная у этих людей появлением Мячикова, не укладывалась в
моём сознании. Не тот человек Григорий Адамович, чтобы возбуждать в ком бы
то ни было ненависть, ярость и гнев. Была во всём этом какая-то неувязка.
3.
К двенадцати часам в номер влетел Щеглов.
- А известно ли вам, коллега, - переведя дух, спросил он, - что у
этого здания имеется обширный подвал, запираемый изнутри? - Я удивлённо
вскинул брови. - А, я так и знал!
Он залпом выпил стакан воды, достал было папиросу, но вовремя
спохватился и спрятал её обратно.
- Обшарил всё здание сверху донизу, - продолжал он. - Любопытный
домик, скажу я тебе. Видеотека и зал игровых автоматов пустуют, зато в
биллиардной жизнь бьёт ключом. И знаешь, кто там прописался? Эти четверо
алтайских головорезов в компании с твоим симпатягой доктором - и все
пьяные. Алтайцы попеременно режутся в биллиард, а доктор сидит в углу и
коротает время в одиночестве, молчании и самосозерцании. Помоему, они все
заодно. По крайней мере, когда я вошёл, алтайцы о чём-то вполголоса
беседовали между собой, совершенно не замечая доктора, но при моём
появлении разговор тут же оборвался и не возобновлялся до тех пор, пока я
не убрался оттуда, причём их вид был настолько агрессивен, что даже мне
стало не по себе, - а мне, как ты наверняка знаешь, приходится иметь дело с
людьми далеко не робкого десятка. Четвёртый этаж особенного интереса у меня
не вызвал, но вот подвал... С подвалом несомненно связана какая-то тайна. Я
обнаружил три двери, ведущие в него, и все запертые. При более внимательном
осмотре я пришёл к выводу, что ими часто пользуются. За одной из дверей мне
даже послышались приглушённые голоса, но ручаться я за это не берусь. И
если с подвалом связано действительно что-то таинственное, то об этом
наверняка должен знать директор дома отдыха. Вообще, директор произвёл на
меня впечатление странное: какой-то запуганный, дёрганый, и - главное - не
чувствует себя хозяином, словно кто-то невидимый направляет все его
действия. Штат у него невелик: помощник, две уборщицы, водитель, два
повара, два работника по кухне, в обязанности которых входит мытьё посуды,
разгрузочно-погрузочные работы, уборка столовой и смежных с ней помещений,
и твой приятель доктор. Итак, из восьми человек, названных мною - сюда же
входит и директор, - шестеро - мужчины. Необычная пропорция, не правда ли?
Да, чуть не забыл, есть среди обслуживающего персонала ещё одна особа
женского пола, девушка по имени Катя, только что закончившая кулинарный
техникум и посланная в эту глушь отбывать практику. Очередная гримаса
судьбы. Она тоже выполняет работу по столовой
Я вспомнил, что как-то раз, а то и два, видел розовощёкую молоденькую
девушку в белоснежном фартучке, мелькавшую меж неказистых столиков
сумрачной столовой. Честно говоря, до сих пор я ни разу не задумывался о её
существовании, как не замечаем мы порой снега зимой, а травы летом.
- Я навёл справки о каждом из этих восьми человек, - продолжал
Щеглов, меряя комнату широкими шагами, - и выяснил любопытный факт. Обе
уборщицы слегли с гипертонией, страдая от внезапной перемены погоды,
водитель безвыездно торчит в гараже, ремонтирует автобус, помощник
директора вообще пропал невесть куда, а четверо кухонных работников -
практикантку Катю я в расчёт не беру - неотлучно находятся либо в своих
номерах, либо в подсобке, где до посинения режутся в карты. Доктор, как я
уже говорил, в основном пропадает в биллиардной. Таким образом, из всего
обслуживающего персонала дома отдыха "Лесной" мы имеем возможность
лицезреть лишь одного директора, который не очень-то, мне кажется, дорожит
своим местом и рад, я думаю, был бы избавиться от него. Вот, пожалуй, и
всё, что мне удалось узнать за эти три часа.
Я выразил своё восхищение оперативностью Щеглова и его
профессиональной хваткой, на что он отмахнулся и скорчил недовольную
гримасу. Его упоминание о докторе внезапно напомнило мне о моих ночных
находках на кафельном полу туалета, и я рассказал ему о двух пустых
ампулах, сообщив также чудом сохранившееся в памяти название лекарства.
Щеглов мгновенно преобразился.
- Что же ты раньше молчал! - набросился он на меня. - Сыщик
липовый!..
Я совершенно не ожидал подобного оборота и добавил, что местный врач
не проявил к ампулам никакого интереса, заявив, что это обычное
болеутоляющее средство со множеством, правда, побочных эффектов.
- Побочных эффектов! - передразнил меня Щеглов. - Да ты хоть знаешь,
что это такое! - Он снизил голос до шёпота и сильно округлил глаза. - Это
сильнейший наркотик! - Я побледнел. - Да-да, не удивляйся, здесь, в доме
отдыха, кто-то систематически колется, и колется преимущественно по ночам,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг