дрожа от холода, я выключил воду и начал с пристрастием растирать себя
полотенцем. Казённое полотенце было жёстким и шершавым, словно наждачная
бумага, но меня вполне устраивало и такое. Вытершись насухо и почувствовав
небывалый прилив бодрости и сил, я хотел было покинуть кабинку, но... но
вовремя остановился. К душевой приближались чьи-то голоса. Я без труда
узнал долговязого Старостина и ещё одного алтайца. Оба вошли в помещение
душевой. У меня исчезли последние сомнения относительно цели их появления
здесь: они тоже решили принять душ. Я растерялся и упустил тот момент,
когда ещё мог выйти из кабинки, не вызвав у них подозрений. Но теперь,
когда момент был упущен, я решил затаиться и ждать, надеясь лишь на свою
счастливую звезду, которая, к слову сказать, до сих пор верно служила мне.
Не подвела она меня и в этот раз: ни одному, ни другому алтайцу не пришло в
голову сунуться в мою кабинку, они расположились рядом - один слева, другой
справа от меня. Таким образом, я оказался между ними; застыв в
неподвижности, я боялся даже дышать. Не знаю, что бы они сделали, обнаружив
меня здесь, по крайней мере шанс, и немалый, остаться здесь навсегда с
проломленным черепом, у меня, безусловно, был. Почти одновременно они
включили воду и, не опасаясь, что их кто-то может услышать, продолжили
прерванный разговор. Я же слышал каждое их слово.
- Сыскник копает под Самсона. Знать бы, кто капнул. - Это явно был
голос долговязого.
- Лекарь, кто же ещё.
- Думаешь?
- Больше некому. Я давно говорил, что этот мозгляк стучит.
- Пустить бы ему кровь, чтоб не вякал!
- Это не нашего с тобой ума дело. Пусть с ним шакалы из "преисподней"
разбираются. Наша задача - выйти на Клиента.
- Выйти! Знать бы, как он выглядит, этот Клиент. Его ж никто, кроме
Артиста и Филимона, в лицо не видел.
- И куда это Филимон запропастился? Уже двое суток, как он должен
объявиться. Может, менты на хвост сели?
- Вряд ли. Не тот Филимон человек, чтобы ментам зад подставлять.
Скорее застрял где-нибудь по пути - дороги-то все развезло.
- Чёртова погода! А без него нам Клиента не опознать. Артист запросто
может нас обставить.
- Вот именно. За Артистом нужен глаз да глаз.
- Самсон говорил, он номер зачем-то меняет. По-моему, неспроста всё
это.
- У него марафет иссяк, вот он и мечется.
- Да, я слышал. Он затем к Самсону и приходил, чтобы марафетом
разжиться, но к Самсону обращаться всё равно что в небо плевать.
- Не наше это дело, пусть об этом у Баварца голова болит. Нам нужно
Клиента в оборот взять, только как это сделать, ума не приложу.
- Раз Филимона нет, то только через Артиста. Сам Клиент к тебе на
поклон не пожалует.
- Артист играет ва-банк и делиться ни с кем не станет. Уж я-то его
знаю.
- Его можно купить. По-моему, у Баварца есть кое-какие мысли на этот
счёт.
- Купить? Чем же? На рубли он не клюнет, а зелёненьких у Баварца нет
и никогда не было.
- Есть одна валюта, которую Артист ценит больше всех зелёненьких,
вместе взятых.
- Марафет!
- Точно. И к Самсону он наверняка ходил, чтобы предложить свои
услуги, - на выгодных условиях, конечно.
- Интересно, как на всё это Баварец посмотрит.
- А что Баварец? Баварец для нас всё равно что партизан на допросе:
один чёрт знает, что у него на уме. Ни слова из него не вытянешь, хоть бы
раз с нами посоветовался. Надеюсь, он понимает, что Артиста трогать нельзя,
без него мы слепы как кроты. Наверное, придётся согласиться на его условия:
ведь на Филимона надежды больше нет.
- Артист так же заинтересован в нас, как и мы в нём. Ему нужен
марафет, нам - Клиент.
- Ну нет, здесь ты не прав. Ему тоже нужен Клиент, и даже больше, чем
нам. Ведь Клиент - главный поставщик марафета. Без Клиента ему крышка.
- Чёрт бы побрал этого Артиста вместе с его марафетом! Жаль, не моё
это дело, а то бы я с ним лично поквитался. И за Мартына, и за камешки.
- Успеется. Под него сыскник копает, и если докопается, то с Артистом
поквитается советский уголовный кодекс.
- Уголовный кодекс? Ха-ха... Кстати, что в "преисподней" насчёт
сыскника балакают?
- Самсон что-то такое говорил, что его решили пока не трогать. Его
суета нам только на руку, а время придёт - о нём позаботятся. Главное -
чтобы он своих не привёл.
- Артист не зря пасёт его, наверняка нашёл способ обезвредить
"товарища капитана".
- Да, с Артистом шутки плохи. Я не удивлюсь, если он нас сейчас
слышит. Надо было бы все кабинки проверить.
- Ну, это ещё не поздно.
У меня внутри всё оборвалось, ледяной холод сковал сердце. Если эти
головорезы меня здесь найдут, то церемониться, безусловно, не будут. Надо
выбираться отсюда - и как можно скорее.
Долговязый (по-моему, именно он был справа от меня) перекрыл кран и
собрался, по-видимому, покинуть свою кабинку. Я не стал дожидаться, пока
это случится; осторожно, стараясь двигаться бесшумно, приоткрыл дверь,
вышел в предбанник, добрался до одежды (и как только они не заметили её!) и
принялся одеваться, судорожно пытаясь попасть ногами в штанины. Когда брюки
наконец были на мне и я схватился за рубашку, одна из кабинок внезапно
отворилась и из неё показалось чьё-то мокрое тело. Я не стал выяснять, кому
оно принадлежит - Старостину или его товарищу; подхватив под мышку
полотенце, я метнулся к выходу.
- Зараза!.. - злобно прошипел мне в спину кто-то из них, но я уже
успел вылететь из душевой. "Узнал он меня или нет?" - в отчаянии думал я,
мчась по пустынному коридору. У лестницы я оглянулся: крупная голова
долговязого алтайца, страшная в своей неподвижности, смотрела мне вслед,
выглядывая из дверей душевой.
9.
Когда я вбежал в номер, Щеглов сидел на подоконнике у открытого окна
и отчаянно дымил. Увидев меня, он сделал гигантскую затяжку, от которой его
и без того серое лицо приобрело сиреневый оттенок, и выкинул недокуренный
"бычок" в темноту уже наступившего вечера. С крыши ручьями лилась талая
вода.
- Заходи, Максим. Извини, что надымил, но ещё немного, и я бы умер
без табака.
- Курите, курите, Семён Кондратьевич, - махнул я рукой, с трудом
переводя дух.
- Нет-нет, ни в коем случае, это больше не повторится, - он
соскользнул с подоконника и пристально посмотрел мне в глаза. - Вижу,
что-то стряслось. Рассказывай.
- От вас ничего не скроешь, - попытался я улыбнуться и передал ему
подслушанный в душевой разговор.
- Прекрасно, - кивнул он, когда я закончил, - теперь многое
прояснилось. Спасибо, Максим, ты сделал большое дело. - Он крепко сжал мою
руку и с силой тряхнул её. О большей благодарности я и мечтать не смел. -
М-да... Теперь у нас есть целый набор оригинальных имен: Артист, Самсон,
Баварец, Лекарь, Филимон, Клиент, а также некая группа бандитов, обитающая
в "преисподней". Самая интересная фигура среди них - это, безусловно,
Артист. Теперь наверняка можно сказать, что человек, оставивший пустые
ампулы в туалете, и Артист - одно и то же лицо. Осталась самая малость -
снять с этого лица маску, и тогда клубок распутается сам собой. Правда,
есть ещё одна загадочная личность - Клиент. Его здесь ждут, ждут с
нетерпением, и он должен объявиться, иначе всё это сборище теряет смысл.
Вспомни, что говорил тебе Сотников: некий Клиент скупает камешки, причём
торг с ним ведёт исключительно Артист. Кто стоит - вернее, стоял - за
спиной Артиста, мы знаем: это так называемые "алтайцы", то есть
непосредственные поставщики камешков, но кого представляет Клиент, нам
неизвестно. Думаю, Клиент - это лишь подставная фигура, нити от которой
тянутся высоко наверх.
- А Баварец? Какова роль Баварца в вашей схеме?
- Баварец, по всей видимости, возглавляет группу отъявленных
негодяев, - продолжал Щеглов, - которые засели в подвале, или
"преисподней", как мы теперь знаем, и ведут гнусный и бесшабашный образ
жизни. Здесь у них что-то вроде притона, откуда они иногда выползают наружу
и оставляют за собой кровавые следы. Они кормятся за счёт сделок между
Клиентом и Артистом и в то же время выполняют что-то вроде роли арбитра при
этих сделках... Теперь о тебе, Максим, - Щеглов нахмурился. - Алтайцы
наверняка узнали тебя, поэтому будь предельно осторожен. Я никогда не прощу
себе, если с тобой что-нибудь случится. Во-от, - он прошёлся по номеру, -
такие, брат, дела. Надо заметить, что ты провёл свои полчаса в душевой с
гораздо большим успехом, чем я здесь, опрашивая свидетелей. Словом, мне не
повезло.
- Так и не удалось узнать ничего нового? - спросил я с сожалением.
- Ни-че-го, - покачал он головой.
Щеглов достал из кармана очередную папиросу и направился к двери.
- Я пойду покурю, - сообщил он. - Ладно?
В этот момент в дверь кто-то робко постучал.
- Да-да! - крикнул Щеглов, весь собравшийся, словно для прыжка. -
Входите, открыто.
В номер вошла молоденькая девушка, в которой я не сразу признал
практикантку Катю, работавшую в столовой.
- Здравствуйте, мне нужен товарищ из уголовного розыска, - обратилась
она ко мне, теребя в руках косынку.
- Я - товарищ из уголовного розыска, - шагнул к ней Щеглов. - Капитан
Щеглов, Семён Кондратьевич. Вы хотите мне что-нибудь сообщить?
- Может быть, мне не стоило вас беспокоить, товарищ Щеглов, -
застенчиво начала она, краснея, - но мне показалось, что... что... вас это
может заинтересовать.
- Знаете что, Катя, - вас ведь Катей зовут, не так ли? - я тут
покурить собрался, давайте выйдем в коридор - вы мне всё расскажете, а я
тем временем покурю. Идёт? - Она кивнула. - А ты, Максим, - повернулся он
ко мне, - зайди к Григорию Адамовичу, поинтересуйся его самочувствием, а то
совсем захандрил наш герой.
Я последовал совету Щеглова и отправился к Мячикову.
- Кто там? - раздался глухой голос в ответ на мой стук.
- Это я, Максим! Вы позволите, Григорий Адамович?
Дверь открылась, и передо мной предстал Мячиков - бледный,
осунувшийся, с капельками пота на лбу, с дрожащими руками. Видимо, больной
зуб причинял ему немало хлопот.
За последние часы Мячиков заметно изменился. От его былого оптимизма,
жизнерадостности и вечной, не сходящей с круглой физиономии ни днём ни
ночью улыбки не осталось и следа. Он стал раздражителен, мрачен, а порой
даже груб, но я отлично понимал, что это его состояние - результат зубной
боли, что в душе он - добряк, весельчак и прекрасный собеседник. Зная,
каким он был ещё сегодня утром, я прощал ему всё и искренне жалел этого
человека.
- Простите, если я побеспокоил вас, Григорий Адамович, но нас с
Семёном Кондратьевичем очень тревожит состояние вашего здоровья. Как ваш
зуб?
- Адская боль, - промычал Мячиков, качая головой, - я согласен вообще
не иметь зубов, чем терпеть такую боль.
- Я искренне сочувствую вам, - произнёс я, сознавая, что моё
сочувствие для него всё равно что мёртвому припарка; похоже, он был того же
мнения.
- А-а, - махнул Мячиков рукой и сел на кровать, - если б ваше
сочувствие могло излечить меня...
Разговор явно не клеился. Собственные заботы, видимо, настолько
завладели им, что Мячиков даже не поинтересовался ходом расследования и
вообще состоянием дел на данный момент - для него существовал только его
зуб. Не желая более докучать ему, я покинул номер.
На часах было половина восьмого.
В коридоре я столкнулся с Щегловым и практиканткой Катей. Их беседа
подходила к концу.
- Спасибо вам, Катя, вы правильно сделали, что пришли ко мне, - с
чувством сказал Щеглов, и по блеску в его глазах я понял, что время им
потрачено не зря. - Вы нам очень помогли.
Вернувшись в номер, Щеглов впервые за последние несколько часов
улыбнулся.
- Побольше бы таких свидетелей, как эта девушка, - сказал он,
прохаживаясь от двери к окну и обратно. - Она одна сообщила мне больше, чем
все предыдущие, вместе взятые.
Я поинтересовался, в чём же заключается суть её сообщения, но Щеглов
не стал вдаваться в подробности и лишь уклончиво ответил:
- Придёт время, я тебе всё расскажу, а сейчас запомни одно: из её
сообщения следует, что Потапова отравили случайно.
- Значит, отравления не было и это всего лишь несчастный случай? -
спросил я.
- Нет, - покачал головой Щеглов, - отравление было, но Потапов -
жертва случайная. Яд предназначался другому.
- Кому же?
Щеглов пожал плечами.
- Если бы я это знал...
События последнего дня настолько стремительно сменяли друг друга, что
я не успевал следить за ними, не говоря уж о вдумчивом, неспешном их
анализе. В отличие от моего гениального друга, капитана Щеглова, я ровным
счётом ничего не понимал. Как всё запуталось в этом проклятом доме отдыха,
сплелось в замысловатый, загадочный клубок... Какая-то тайная жизнь
протекала за нашими спинами, и меня не покидало смутное ощущение, что мы с
Щегловым оказались как бы вне событий, чем-то вроде сторонних наблюдателей,
которым кроме всего прочего накрепко завязали глаза и заткнули уши. Я
чувствовал себя совершенно беспомощным что-либо изменить. Но то, что
назревает какое-то событие, у меня не вызывало сомнений.
- В смерти Потапова есть и доля моей вины, - нахмурился Щеглов, думая
о чём-то своём. - Ни в чём не повинный человек убит буквально на моих
глазах, а я не только не смог предотвратить убийство - я даже помыслить не
смел о чём-либо подобном.
- Вы не правы, Семён Кондратьевич, - возразил я. - Вашей вины здесь
нет. Потапов убит, и только убийца в ответе за его смерть.
- Курить охота, - вздохнул Щеглов. - Пойду на лестницу, покурю, а ты
меня здесь подожди. В восемь выход в эфир, попытаюсь ещё раз связаться со
своими. Боюсь, в прошлый раз передача не состоялась. Наверное, с рацией
что-то.
Он ушёл, а я вдруг подумал, что, если Щеглову не удастся вызвать
опергруппу, нам с ним вдвоём (на больного Мячикова теперь надежды не было)
придётся противостоять во много раз превосходящим силам бандитской шайки.
Силы были настолько неравны, что бандиты, по-видимому, не воспринимали нас
всерьёз, - потому-то они и не трогали Щеглова, предоставляя ему возможность
копаться в их грязном белье. Пусть, мол, суетится, всё равно вреда от него
не больше, чем от мухи: жужжит, у самого носа вьётся, чуть ли не в рот
лезет, а ужалить не может.
Из-под двери вылетел сложенный в несколько раз листок бумаги. Я
удивлённо вскинул брови, вышел в коридор, но никого не увидел: коридор был
пуст, и лишь в холле маячила фигура Фомы, да с лестницы тянуло табачным
дымком. Я вернулся в номер, аккуратно прикрыл дверь и развернул загадочный
листок. Это была записка с весьма странным содержанием: "М. Чудакову. Ждите
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг