Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
                                   Части                         Следующая
Вячеслав Мешков. 

                      Это случилось на рассвете

   -----------------------------------------------------------------------
   Сб. "Фантастика-82". М., "Молодая гвардия", 1982.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 1 June 2001
   -----------------------------------------------------------------------


                               ...Любовь стала мыслью, и мысль в ненависти
                            и отчаянии истребляла тот мир, где  невозможно
                            то, что единственно  нужно  человеку,  -  душа
                            другого человека...
                                               А.Платонов "Потомки солнца"



   Наверное, можно понять -  хотя  трудно  простить!  -  почему  я  ее  не
вспоминал. После этого я был маленьким мальчиком  и,  быть  может,  именно
тогда я забыл о ней. Тогда у меня были иные мысли, иные чувства: я  жил  в
потрясении громадностью мира и больше всего на свете боялся потерять  свою
мать. Потом, смутно помнится, я был никому не нужным, талантливым  русским
богомазом;  затем  тысячу  лет  жил  даосским  отшельником  в   безлюдных,
коряво-голубых китайских "шань". Прохладный снег хлопьями падал  на  узкую
долину, на сухие коробочки лотоса в замерзшем  пруду,  а  я  писал,  писал
что-то блестящей тушью под масляным светильником.  Мне  неизвестна  судьба
тех рукописей, но, как я теперь  полагаю,  в  них  были  крупицы  истинной
мудрости, и мне было бы жаль узнать, что они не сохранились.
   Потом я был еще кем-то, еще и еще - при  желании  можно  вспомнить  или
представить - если Вам, мой читатель, это  показалось  бы  интересным.  Но
главное - я всегда был Он. Так уж, видно, суждено: если ты однажды  явился
на свет тем, что называется Он, то, что зовется  Она,  для  тебя  навсегда
останется тайной. Между понятием "Он" и понятием "Она" такая же  пропасть,
как между жизнью и небытием, но в то же время что может быть и ближе  друг
другу, чем Он и Она!
   А потом я многие тысячелетия мчался в пространстве на гребне солнечного
луча. То есть я только сознавал, что мчался; на самом же деле не  было  ни
вихря, ни свиста в ушах - лишь тишина и покой. И только  едва  заметное  в
веках изменение в  расположении  звезд  говорило  о  том,  что  я  лечу  с
небывалой скоростью. Я был спокоен. Я так привык к  жизни,  что  Меня  уже
ничего  не  могло  удивить,  поразить,  обидеть...  Но  все  Чаще  я  стал
испытывать странное ощущение. Вокруг меня  была  бесконечность  Вселенной,
казалось бы, я мог распоряжаться его и собой как угодно,  но...  мне  было
тесно! Я чувствовал себя в каменном мешке (была в древности такая  пытка).
Хотелось распрямиться, распластаться, обнять руками и осязать весь мир или
же,  напротив,  сжаться  в  комок  и,  достигнув  критической   массы,   -
разорваться ослепительным, очищающим взрывом. Увы,  это  было  невозможно!
Наконец, я понял, что муки  мои  -  от  подсознательного  ощущения  своего
бессмертия.
   И тогда я вернулся на Землю. Я  родился...  родился  вместе  с  мечтой,
которую я принимал порой - и охотно - за воспоминания.
   Я  поселился  в  большом,  пахнущем  прелым  деревом  доме,  населенном
неизвестными мне людьми. Нельзя сказать, что этот дом показался мне чуждым
и неуютным. Что-то знакомое было для меня и в нем, этом доме,  и  в  серой
скамейке со спинкой в дырявой тени ясеня, и в голом остове  автомобиля  на
стойках из темно-красных влажных кирпичей.
   ...Стояла ранняя, на редкость погожая осень моего детства, и  я  целыми
днями пропадал в ближнем золотом лесу. Там, под синим небом, под  ласковым
солнцем еще трепетала летняя жизнь. На покосах поднялись и  вновь  зацвели
пряные ромашки, клевер, бело-розовый и серый тысячелистник, а  в  низинах,
под ольхами, где на влажной грязи коровьи  следы  и  лепехи  -  голубые  с
синевой незабудки. Все вокруг: и  гофрированные,  с  прозрачной  капелькой
листочки манжетки, и запах растительной гнильцы, и  теплая  кора  дуба,  и
звонкая   песенка   зяблика:   "Вить-ти-ти-ти-тие-виччу!"   -   чувственно
возвращали меня в то очень далекое время, когда я только открывал этот мир
для себя. Мои воспоминания-мечты сливались с зеленевшей землей.
   А потом солнце скрылось надолго.  Стоял  темно-серый  сумрак,  холодный
дождь срывал с ветвей последние желтые листья.
   Однажды в ледяном дыме свет стал разгораться там, где должно находиться
солнце. Высокий ветер гнал с неба тучи, и все, что  еще  осталось  живо  в
оголенном лесу, замерло в ожидании. Лишь черноголовая синичка  нетерпеливо
попискивала. Наконец светило  блеснуло  в  редине  облаков,  еще  раз,  на
секунду, скрылось - и заблестело белым, мертвеющим светом. И  все  поняли,
что оно уже никого не сможет  согреть.  В  тяжком  беззвучии  лишь  старая
ворона, отталкивая черными лапами стылый воздух, летела куда-то и каркала,
захлебываясь, словно возвещая, что годы детства ушли...
   ...С той поры я все больше просиживал в своей комнате, точнее - в своей
зале на втором этаже  института  -  при  свете  электричества  даже  днем.
Работал,  читал  древних  философов  из  тех  трогательных  времен,  когда
философию еще занимали тайны  жизни  и  смерти,  неразгаданность  любви  и
человеческого счастья.
   "Ни  одно  существо  не  предназначено  к  счастью,  но  живое,  именно
поскольку  оно  живет,  предназначено  к  жизни.  А  жизнь  есть   любовь"
[Л.Фейербах].
   "...Совесть... есть не что иное, как середина, как союз между  мужчиной
и женщиной, между Я и Ты..."
   Прочитав эти строки, я  заложил  пальцем  страницу  и,  откинувшись  на
вытертую спину кресла, задумчиво глядел в окно, где - уже  в  который  раз
для меня! - лениво летели белые мухи...
   В эту минуту я услышал шаги на скрипучей винтовой лестнице, ведущей  ко
мне  с  первого  этажа.  Это  странно-неторопливое  металлическое  цоканье
заставило меня на миг похолодеть: я понял, что это она.
   Я слишком отчетливо слышал каждый ее шаг на этой трудной  для  подъема,
неудобной лестнице. Вот остался уже последний виток! "Сейчас,  сейчас  она
предстанет передо мной!" Я не  знал,  как  реагировать  на  ее  появление.
"Неужели она идет ко мне?.."
   Она - это голова. Одна голова - и  больше  ничего!  Говорили,  что  она
попала в катастрофу. Мои коллеги врачи с большим трудом спасли  ей  жизнь,
но тело пришлось ампутировать. Для возможности передвижения  и  выполнения
несложных функций ей приделали маленькие протезы -  довольно  послушные  в
управлении гуттаперчевые ручки и ножки. Ножки, чтобы не стирались, подбиты
жестяными пластинками и потому издают  при  ходьбе  характерные  звуки.  Я
слышал, что она от горя частенько выпивает, но не  склонен  этому  верить,
принимая все за досужие сплетни. Я встречал ее несколько раз в доме  и  во
дворе, мы здоровались, и,  хотя  после  приветствия  она  обычно  отводила
взгляд, я успевал заметить, что ее глаза чисты и осмысленны,  несмотря  на
печаль.
   Она вошла.
   Помню, я машинально и как-то поспешно встал и, что оказалось совсем  уж
нелепым, - предложил ей стул. Она тактично, с  благодарностью  отказалась,
сказав, что не  устала,  и,  в  свою  очередь,  попросила  присесть  меня,
поскольку ей так удобней со мной говорить.
   - Вы позволите немного побыть у вас? - спросила она. -  Я  не  помешаю.
Внизу много гостей, а я с некоторых пор избегаю шумных компаний. К тому же
у меня контрольная.
   "Под мышкой" у нее была книга, как оказалось, учебник.
   - Пожалуйста, сколько угодно, -  залебезил  я,  совершенно  не  понимая
своего состояния и мысленно ругая себя. - Вы что же, учитесь?
   - Да. Этим летом поступила в педагогический.
   Я или произнес, или не смог скрыть во взгляде свой вопрос:
   - Но как же...
   - Я на  заочном.  Нужно  было  найти  себе  какое-то  более  или  менее
долговременное занятие, придумать хоть какой-то смысл  для  существования.
Иначе жизнь становится похожей на жизнь амебы.
   Я закивал понимающе.
   - А чем вы занимаетесь? - спросила она.
   Ее сдержанный тон с оттенком самоиронии (это качество всегда  нравилось
мне в людях, хотя сейчас оно, возможно, было излишним) несколько  успокоил
меня, во всяком случае, я перестал суетиться. Разговорился.
   - Я пробую писать... Мой удел  -  постигать  тайну  мира,  а  вернее  -
помогать постигать ее другим. Правда, иногда кажется,  что  я  без  малого
миллион лет уже ничего не писал, а только  размышлял  в  одиночестве.  Это
когда я устаю...
   Она, по-видимому, тоже почувствовала себя свободней:
   - Но ведь это  хорошо  для  каждого  человека,  а  для  вас,  наверное,
вдвойне: в одиночестве попробовать разобраться в себе и во всем...
   - Сначала мне тоже так казалось. Но потом я поймал себя на  мысли,  что
перемываю свою душу в сотый раз. Так на космической станции сотни раз пьют
одну и ту же воду. Нет, человеку нельзя долго быть одному!
   - И все-таки... Вы читали "Радости одиночества" Татибаны Акэми? "Право,
приятно, когда развернешь наугад древнюю книгу и в  сочетаниях  слов  душу
родную найдешь..."
   "Она сказала...", "Он подумал...", "Он  почувствовал"...  как  все  это
приблизительно, примитивно, пошло!" Так сказал во мне третий голос,  когда
мы заговорили о душе. Первым же голосом был крик: "Боже  мой!  Боже  мой!"
Второй пустился в наукообразные рассуждения: "Так,  значит,  неверно,  что
душа покоится в груди, в сердце? Не правы ли древние малайцы,  полагающие,
что душа в голове? Но, может быть, душа - или, скажем так: наш  внутренний
мир, - вне нас, как, например, центр тяжести некоторых предметов -  кольца
или серпа!" И одновременно еще множество голосов, иные совсем  неслышимые.
Кстати, то, что я назвал третьим голосом, как  раз  и  есть  отличительная
черта писателя. Ежеминутно: в радости, в горе, в печали - он  прикидывает,
как все происходящее можно изобразить на бумаге. Смею уверить:  не  всегда
это приятно. Он может быть умным, добрым человеком, но чаще он  порядочный
зануда, этот третий!
   Все это бездарно описанное  колокольное  многоголосье  звучало  во  мне
всего несколько мгновений. В результате в ответ на  прочитанные  ею  стихи
("Душу родную найдешь...") я выдал нечто банально-многозначительное:
   - Если есть книга - это не одиночество.
   Тем временем внизу в разгаре была дружеская вечеринка. Звучала  музыка,
в такт ей стучали ноги, и слегка подрагивал каркас дома. Иногда прорывался
игривый женский визг.
   Разговор наш затянулся. Не буду пересказывать  его  весь  (да  в  этом,
очевидно, нет нужды). Помню,  она  еще  сказала,  что  утром  за  туалетом
увидела у себя седой волос и что очень была этим удручена.  Она  спросила,
отчего волосы седеют. Я доподлинно не знал ответа на этот вопрос (в  мозгу
совсем некстати всплыла известная поговорка про голову  и  волосы).  Можно
было, конечно, рассудить, что седина - это утрата пигмента...
   Но вместо ответа я сам спросил:
   - Где ваше тело?
   Спросив, я испугался своего вопроса. Она же нисколько не была смущена.
   - Оно еще долго лежало в старом шкафу, в  термостате,  за  стеклом.  По
ночам, когда все в доме засыпали, я приходила к нему. Оно было  прекрасно,
мое тело, - как жаль, что я не понимала этого раньше! Я приходила к  нему,
как на свидание, мне было хорошо с ним. Оно было очень близкое и родное, с
ним были связаны все мои воспоминания. Мне даже кажется, что в те недолгие
минуты я была счастлива. Впрочем, я понимала, что это  не  сможет  длиться
бесконечно. Вы представить себе не можете, как мне было горько  увидеть  в
шкафу пустую полку!
   Несмотря на то, что она говорила о тяжелых вещах,  тон  ее  по-прежнему
был спокоен. Очевидно, многое уже перегорело. Помолчав, она добавила:
   - Теперь, кажется, я понимаю тех, кто любит не душу, а тело любимой!
   Я хотел было глубокомысленно возразить:  разве  можно  любить  отдельно
тело, отдельно душу?.. Можно либо любить, либо не любить... Но  не  сказал
ничего, а только вздохнул.
   Между тем мы оба заметили, что за окном стало совсем темно. Внизу  было
тихо: гости, очевидно, разошлись.
   Мы  любезно  распрощались,  и,  нужно  отметить,  я   -   с   искренней
благодарностью за беседу.
   Надо ли говорить, что ночью я не мог заснуть - думал о ней. Но все это,
казалось, было объяснимо: сильное впечатление, нервное потрясение... Но  и
утром, и потом днем она не Шла у меня из головы. Я не мог работать, не мог
читать... С непонятным страхом я вдруг подумал о том, что не увижу ее  еще
День, два, три... Несколько раз  я  спускался  вниз  с  какой-то  шумовкой
(якобы по хозяйственной надобности) в надежде "случайно" встретиться с ней
- напрасно! Подойти, постучать в ее дверь не решался: что я ей скажу?
   К ночи я поднялся к себе и сел за письменный стол,  зная,  что  лишь  в
работе я смог бы забыться. Но слышен был запах ее Духов, похожий на  запах
цветков мать-и-мачехи, а в глазах - она  сама  -  спокойная,  со  скорбным
разрезом рта, с дырочками в мочках, с волнистыми волосами, подколотыми  на
затылке коричневой заколкой.
   Бессонные сутки все же сказались. Я уронил голову  на  белые  листы  и,
очевидно, задремал ненадолго.
   Очнувшись, увидел перед собой ее.
   - Я только вошла. Простите, - произнесла она, рассматривая на  крашеном
полу сухую хвоинку. - Я забыла у вас книгу.
   В ручках у нее действительно была книга, но  не  вчерашний  учебник,  а
маленькая, в синем, бархатном переплете.
   - Пожалуйста, пожалуйста, - забормотал я, еще не сбросив с себя тяжелой
дремы.
   Сжав сильнее свой томик, она как бы извинилась чуть заметным поклоном и
медленно, цокая, направилась к выходу.
   Я встал и хотел было окликнуть, остановить ее, но не мог.
   Неожиданно она обернулась и, глядя мне прямо в глаза (он  и  сейчас  во
мне - этот взгляд снизу вверх!), спросила:
   - Ты помнишь меня?
   - Да!
   Я сказал "да",  потому  что  в  тот  миг,  когда  она  произнесла:  "Ты
помнишь?", и даже еще раньше, когда она  сказала:  "Ты",  я  действительно
вспомнил ее... встречу... очень давнюю.
   - Да! Я помню тебя в твоем платье: на серо-зеленом  фоне  -  букеты  из
мелких белых цветов и бледно-сиреневых  бутонов  роз.  Мы  возвращались  с
поэтического вечера. Выступали известные поэты, но мы не поняли  ничего  в
их стихах, хотя почему-то не признались друг  другу  в  этом.  Было  такое
странное, незнакомое состояние,  которое  вряд  ли  можно  было  объяснить
только приобщением к поэзии. Было прохладно, мой пиджак был  тебе  слишком
велик, из рукавов были видны лишь кончики пальцев. Ты была так мила в этом
наряде, что я чуть не задохнулся  от  неожиданной,  как  открытие,  мысли:
"Этот маленький, смешной, такой хороший человечек... меня любит!"
   - Был такой вечер и было такое платье...
   - Как получилось, что мы расстались?
   Она, кажется, все рассматривала сухую хвоинку.
   - Это трудно вспомнить. Ведь тысячи жизней прошло! Думаю, что случилась
какая-нибудь нелепость.
   Она снова подняла на меня свой взгляд, и мы с минуту молчали.
   "Мой милый, живой человек! Мы уедем с тобой в зеленую, пахучую, звучную
страну, где всегда  впереди  лето,  где  молодые,  жиденькие  ростки,  где
смолистые тополевые чешуйки и красные гусеницы, где озера с чайной водой и
голубое небо. "В далеком краю, где в чистые воды  глядятся  высокие  горы,
исчезнет, я знаю, бесследно вся скверна, осевшая в сердце" [Одзава  Роан].
Засыпая, ты будешь думать о хорошем. Теплыми звездными ночами  за  порогом
твоего дома легкие шарики одуванчиков будут  бледно  светить,  как  тысяча
маленьких лун. Мы счастливо проживем до самого конца, и  тебе  никогда  не
будет страшно, потому что я буду рядом.
   Сейчас я подойду к тебе, прикоснусь к твоим  волосам.  Быть  может,  ты
простишь меня". Это из моей ненаписанной книги.


   На этом я хотел было поставить точку и уйти, но Вы,  дорогой  читатель,
спрашиваете меня, счастлив ли я, и я, конечно, дам ответ.  Только  мне  не
хотелось бы отвечать на этот вопрос односложно.  Ведь  если  бы  я  сказал
"счастлив". Вы все равно потребовали бы доказательств, не так ли?
   Есть в нашей жизни - при-всей  ее  сложности,  непостижимости  -  нечто
весьма определенное. А именно: она прекрасна,  несмотря  ни  на  что.  Мне
кажется, что если бы я, не дай бог, потерял  зрение,  я  был  бы  счастлив

Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг