философ XIV века до нашей эры и написал труд У-ПУППО-ГЛЯ, что в переводе
на русский звучит как "Глядя на пуп". А наши предки не могли произнести
даже Иоханаан, заменив его простым Иваном, каким и вошел он в русский быт.
Евдокия стала просто Авдотьей, а Мария - просто Марьей. Подобно Марье, и
Наталья обзавелась мягким знаком. Он тоже незряшный, этот мягкий знак.
Скорее всего, именно этот мягкозначный языческий атавизм и творил
чудеса в моей судьбе, подкидывая мне то одно, то другое совпадения.
Одним из совпадений как раз и был мой последний супружеский союз с
Александром. Натали и Александр...
"Александр" переводится как "защитник". Именно таков и мой муж. Русский
богатырь. Как в сказке. Большой, сильный, добрый. Настоящий. Сам он шутит,
что не защитник он мой, а вратарь, то есть "самый близкий защитник". Даже
когда он нападающий - я его все равно люблю, может даже и больше...
Наташина планета с двукошковым знаменем
С Большой Никитской я повернула в Калашный переулок, прошла мимо лавки
древностей, где работаю ведьмочкой, а по совместительству психоаналитиком,
и направилась к Арбату. Мимо пролетел молодой парень с серьгой, наушниками
и косичкой, искрометно глянул на меня, произнес: "Красивая", как если бы
констатацию этого факта сделал робот, потом повернул свою автоматическую
голову и с той же машинальной интонацией повторил: "Кра-си-вая".
Вдруг по всему переулку разнесся рупорный голос, степенно, но
настойчиво вещавший:
- Машину посла Танзании - к подъезду!
- Машину посольства Бразилии - к подъезду!
- Машину посла Южной Кореи - к подъезду!
В Калашном много разных посольств. Наверное, и у послов был конец
рабочего дня, и они возвращались домой к семейному ужину на фордах, мерсах
и тойотах с флажками своих стран на капотах. Окна их авто были затемнены.
Должно быть, иностранные послы страшно уставали за день и предавались
медитациям, сосредоточив внимание на центре мироздания, который как раз
находился в центре тяжести их собственного любимого тела. Но скорее всего
они просто привыкли наблюдать мир исключительно сквозь затемненные стекла.
- Карету княгини Натальи - к подъезду! - торжественно произнес все тот
же рупорный голос.
Прекрасно, именно кареты мне и не хватало. Не той кареты, которая
требовалось Чацкому, тем более что ему самому приходилось кричать: "Карету
мне, карету!", а другой, этакой колесницы госпожи Непостоянства, Фортуны.
Там, где непостоянство, там и случай, а где случай - там и совпадения. Мир
из кареты, даже если его рассматривать сквозь зашторенное окно, совсем не
такой, каков мир из автомобилей с затемненными стеклами, где удобно
развалились чванливые послы. И вообще каретный мир резко отличается от
любого автомобильного.
***
Итак, у Натальи был свой мир. Неслась она на колеснице Фортуны, которая
теряла равновесие, стоя на колесе - так эту капризную даму изображали в
эпоху Возрождения. Колесо Фортуны поднимает падших и уничтожает
возродившихся.
Напротив, главная добродетель Храбрость, которая олицетворяла мужество,
стойкость и помимо силы духа еще и физическую силу, покоится на твердо
стоящем кубе, символе стабильности. Храбрость обычно изображалась в виде
воина в шлеме, иногда в доспехах, держащей щит, копье и меч, чем
напоминает защитника, то бишь Александра. Что ж, союз Храбрости и Фортуны,
добродетели и порока, Александра и Натальи - это то, что необходимо для
развития, для бесконечности.
А поскольку у Натальи был свой мир, не похожий на канонический,
каретный мир с разделительным мягким знаком, то и жила и творила Наталья
по своим законам.
Ей давно надоели четыре времени года: зима, весна, лето и осень. И
тогда она выдумала новое: сиреньсень.
Сиреньсень бывает между летом и осенью. Все деревья сиреньсенью
становятся сиреневыми. На елке с сиреневыми иголками одновременно
вырастают вишни, яблоки, груши и арбузы. Ананасов и бананов Наталье не
хотелось, все-таки не в бананово-лимонном Сингапуре живем. Надоело на эту
экзотику даже смотреть.
Дикие обезьяны в сиреньсевом лесу тоже не бегали. А вот шляпки на
березах вырастали, потому что к ним наша героиня была неравнодушна, как и
любая женщина.
Было у Натальи и свое сиреньсевое озеро, где озерничали черти,
русалочки-берегинюшки, а вокруг выпрыгивали из леса кикиморы, когда Наташа
волховала. И была та нечисть не сиреневой, а похожей на нее, рыжей. Иначе
и быть не могло, ведь вся нечисть-то Натальина была русской, как и она
сама, а слово, похожее на "Русь", что бы оно ни обозначало на разных
языках, переводится как "красный", "рыжий". Ведь русый же! Хотя когда
Наташу спрашивали, какой она национальности, - она отвечала - кошковой,
потому что хоть и была русской душою, родилась в Казахстане, а не в России.
С началом сиреньсени в Наташином мире открывался не только купальный,
но и летательный сезон, следует заметить, совершенно отличный от
летального (чермный юмор!). Вся поющая и непоющая живность, в том числе и
люди (если они там вообще были...), взлетали, парили, цвели и радовались
жизни.
Однажды сиреньсенью Наталья полетела на планету, имя которой забыла,
что было для нее, специалиста по именам, не свойственно. Правители этой
планеты выехали приветствовать Наталью на снегоуборочной машине, так как
снега там никогда не бывало, а значит, для чего еще могла сгодиться такая
машина? На машине было укреплено неизменное знамя Планеты, на котором
изображалась белая двуглавая кошка на рыжем фоне. Вместо бахромы это знамя
было окаймлено седыми кудрями. Наташа влюбилась в безымянную планету и
проводила там каждую сиреньсень, учредив сиреньсень официальным временем
года. Правители подарили Наташе Планету за кошковость, и она стала
разъезжать на снегоуборочной машине, переделанной в карету, с
двуглавокошковым знаменем. Планета так и стала называться - Наташина
Планета...
Ну что, поползли по кренделю? Страшно!
...Что это? Это все ей (ему, мне) снится (снилось, будет сниться)?
Технотронный сон наяву?
С тех пор, как я нашел на мосту книгу-дверь, все вдруг в моей жизни
изменилось. Эта книга была дневником Натальи, где от руки ею были описаны
эпизоды жизни, ее сновидения с собственными комментариями, размышления,
сочинения, грезы и пристрастия. Все это датировалось крайне редко, потому
что в сиреньсень понятие времени вообще теряется, что вносит путаницу на
года, десятилетия и даже тысячелетия. Эта книга одновременно содержала в
себе и компакт-диск, где был записан электронный дневник некого
инфоброкера Августа. В книге находился какой-то семейный дневник конца XIX
- начала XX века, какие-то сочинения советского и пост-постсоветского
периода Адриана, первого Натальиного мужа, и компьютерные разработки
Александра, второго мужа Натальи.
День за днем я начал замечать, что со мной стали происходить события,
зафиксированные во всех этих источниках.
Это случалось то последовательно, то все вдруг смешивалось самым чудным
образом, рождая во мне неповторимое состояние типичного представителя
Земли кончающегося второго тысячелетия. Все это давало некоторое понимание
тех событий и тех людей, которые были за пределами только моего
центропупкующего поколения, хотя, уж конечно, на всеохватность я не
претендую.
Я не понимал уже, кто я сам из этих героев, какого я пола и возраста и
где я - внутри ситуации или за ее пределами. Я также перестал четко
ощущать пространственно-временные границы происходящего, как и сами
события и мог фиксировать только некоторые совпадения. А их было много.
Может, мир - это и есть совпадения, реальные или нереальные без разницы,
переплетенные в лист Мебиуса, лист, который чем-то похож на лист с
сиреньсевого дерева. Все имеет свою противоположность, но
противоположности в мире взаимопоглощаются, переходят друг в друга и
совпадают.
- Посмотрите внимательно на кольцо, надетое на ваш палец. Его
поверхность имеет две стороны. Одной стороной эта поверхность
соприкасается с пальцем. А другая сторона - наружная по отношению к этому
пальцу. У этих двух сторон две границы, два края; каждая имеет форму
окружности, - объяснял мужчина, стоявший с мелом у доски.
На столе находились какие-то причудливые модели. Кажется, я сижу на
лекции по матанализу. Это вовсе не анализ экспрессивной лексики русского
народа, а всего лишь "математический анализ". Я все это воспринимаю нутром
Натальи, и сам не только превращаюсь в Наталью, а, кажется, и есть она
сама.
- Если какая-нибудь букашка захочет переползти с наружной стороны
кольца на внутреннюю, то она должна пересечь границу. Заметит ли она, что
нарушила границу - это ее букашкино дело.
А вот немецкий математик Мебиус кое-какие особенности заметил. Он
придумал довольно простой и оригинальный фасончик, который повторен уже не
одним школьником ни одного поколения.
Лекцию читал преподаватель с удивительно романтической фамилией -
Феттер, что очень было похоже на Ветер, правда, знатоки утверждали
обратное, как и полагается знатокам. Они переводили это немецкое слово как
"полный", "толстый", однако у меня всегда свое восприятие человека и его
имени.
- Попробуйте один конец прямоугольной бумажной полоски приклеить к
другому концу той же полоски так, чтобы точка А перешла в точку В со
штрихом, а точка В - в А-штрих. Не надо быть букашкой, чтобы заметить, что
это модель односторонней поверхности. Вот возьмите фломастер поярче и
начните закрашивать лист. Не торопитесь. Делайте это последовательно и
фломастера от поверхности листа не отрывайте. Вы будете совершенно
убеждены, что находитесь только в одной реальности и в одном качестве,
ведь края листа, его границы вы не пересекли ни разу. Когда вернетесь с
того места, с которого начали, вы увидите, что окрасилась вся поверхность
листа: так где тут была внутренняя сторона, а где наружная? Когда они
успели перетечь одна в другую? И что все это значит? Лист вот этого
оригинального фасончика и назвали в честь ученого, - листом Мебиуса.
Воспринимал Эрвин Альбертович свой предмет как нечто эстетическое, чаще
музыкальное.
- Давайте-ка, причешем эту функцию!
- Смотрите, какая красивая функция получилась!
- Сведем все к этому мажорному гармоническому ряду!
- А теперь применим к этой симпатичной конструкции правило Лопиталя!
Он учил нас, что если задача решена правильно, то ответ получается
обязательно красивым, а если ответ некрасивый, "непричесанный", -
наверняка где-то допущена ошибка. Мне он казался свежим седовласым Ветром
в исключительно негармоничном ряду наших преподавателей.
Был у нас, например, профессор физики по фамилии Крейндель. Все
студенты называли его просто Кренделем. Это ему соответствовало, потому
что всякий раз он заклинал, произнося постулат-"присушку" типа:
- Каждый уважающий себя электронщик (а именно физиками-электронщиками
мы готовились стать),... - здесь наступала испепеляющая пауза, - обязан
знать! - голос подымался до визга - чему равен заряд электрона.
Кто не знал этого с точностью до десятитысячных - получал "ноль баллов"
на коллоквиумах, которые Крендель любил проводить. Эти "ноль баллов" он
ставил с особым удовольствием, наверное, потому, что "ноль" был символом
кренделя, сушки, его фамилии-кликушки.
Впрочем, студенты-электронщики называли Крейнделя Кренделем
исключительно удобства произношения ради, потому что внешне профессор
напоминал совсем другое чайное лакомство со своей кудрявой черной
шевелюрой, яркими пингвиньими глазками, яблочково-румяными щечками.
Хорошо, что работал профессор не в пищевом институте. А то, по
рассказам моей соседки, которая там училась, у них еще не такие
вкусненькие истории случались. Однажды пришла телеграмма их преподавателю
от благодарного выпускника, который открывал свой собственный частный
ресторанчик у себя в Туле. Она начиналась так: "Уважаемый Мармелад
Батырбекович!" Отроду он был Зеймфиром Батырбековичем. Настоящее имя еще
одной преподавательницы давно забылось, сохранилось только прозвище
Люля-Кебаб.
А не сдавшие зачет студенты съедобного вуза частенько вопрошали, дежуря
у дверей кафедры технологии виноделия:
- Револьвер Алексеич не знаете где?
Однако Револта Алексеевича - таково настоящее имя преподавателя, - днем
с огнем было не сыскать.
Ну да я опять села на свой конек с именами. Это у меня часто бывает.
Все уж давно привыкли.
***
Сижу я в помещении типа строительного вагончика, в нем какая-то баня
имеется, и разговариваю с Эрвином Альбертовичем. Он уже давно в Германии
живет и немецким студентам о красивых функциях рассказывает, а в Москве по
какой-то надобности случился, куда я давным-давно переехала, выйдя замуж.
Когда я была студенточкой, - мне он нравился больше, чем преподаватель,
даже больше, чем любимый преподаватель. Теперь чувства мои уже давно ветер
времени унес и только привкус романтической свежести шевелил моими губами:
- А знаете, Эрвин Альбертович, вы мне так нравились, так нравились...
Мы еще что-то вспоминали, а потом он заторопился в Шереметьево на
самолет. Я проводила его до ближайшего метро и вернулась к вагончику.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг