Вскоре Эльза умерла от инфаркта. Адриан вернулся к Вере Федоровне, одной
из предыдущих своих жен, с которой брака не расторгал и от которой у него
был сын. Тут мы с ним и встретились.
Вообще Адриан до меня женился много раз и всякий раз забывал, как это
делается, а потому не готовился к появлению новой семьи. Было так и тогда,
когда я к нему приехала. В это время в его доме жила Адька и уходить
никуда не собиралась. Ее мать Дора второй раз вышла замуж за иорданца и
уехала с ним в Турцию, где у Биляля был свой бизнес.
Я скоропостижно сделалась бабушкой. Поначалу мы с Адькой подружились.
Но вскоре мне надоело быть чужой бабушкой, к тому же внучка чуть ли не
моего возраста, и я сказала Аде, что она заедает мой век. Я сильно
ревновала Адриана ко всем его детям и внукам, чего я совсем не испытывала
к моим предшественницам. Объяснить это иррациональное чувство не
старалась, мне не нужны были плоды чужой любви - и все тут. Пусть они себе
зреют там, где появились, а потому, Адька, уходи в общежитие!
Легче было родить своего ребенка, чем выпроводить Адьку в общежитие. В
один из вечеров, вероятно, похожих на тот, когда Раскольников убивает
старуху-процентщицу, я самым решительным образом заставила Адьку собрать
чемодан.
Какое-то время Адька пожила в общежитии и стала слезно проситься назад,
к деду. Она оставалась учиться дальше, в аспирантуре. Надо было что-то
предпринимать. В МГУ на стажировке оказались студенты-американцы, которые
однажды заходили к нам за словарем. Я облюбовала одного из них и решила
его приворожить к Адьке.
***
Как-то возвращается мой муж Адриан домой. Устал, забегался. А я к нему
с "сюрпризом":
- Адрикотик, тебе какой-то Валентин Семенович звонил насчет участия в
конкурсе. Телефон оставил. Просил срочно позвонить.
Муж набирает номер. Валентин Семенович берет трубку. Ни о каком
конкурсе понятия не имеет.
- Простите, - спрашивает муж, - а как ваша фамилия?
- Непомнящий.
- Валентин Семенович?
- Он самый.
Все сходилось.
Они стали долго и нудно выяснять род занятий каждого: а вдруг, в самом
деле, пропустили важную информацию? Видимо, и тот, и другой были людьми
крайне ответственными и боялись кого-либо подвести.
Тут я рассмеялась, захлопала в ладоши и объявила:
- Это конкурс в честь Дурашкина дня. С первым апреля!
А телефон Валентина Семеновича я нашла в справочнике Союза писателей
привычным для себя способом: ткнула пальцем наугад в случайно открытую
страницу.
Вернулась с занятий Адька.
- Адя, тут конкурс объявили на лучший перевод пушкинской "Сказки о попе
и работнике его Балде" на санскритский.
Быстренько звони своему американцу, который занимается санскритом! Вот
координаты человека, который может дать подробную информацию об этом, -
протянула я внучке бумажку с записанным телефонным номером, именем и
фамилией.
Валентин Семенович по поводу и этого конкурса ничего не помнил.
Через некоторое время Адриан познакомился с Непомнящим, известным
пушкинистом, в Доме литераторов, но о хулиганском телефонном звонке 1
апреля Валентин Семенович совсем забыл, занятой человек.
Зато на Адьку после этого случая американский студент клюнул. Мой
приворот, видимо, сработал! У них с Адькой не на шутку закрутился роман, и
Алекс увез Ариадну в Америку.
В бочке Диогена
Я одевалась экстравагантно.
Соседка Галина Сергеевна меня спросила:
- Наташа, вы случайно не у Зайцева работаете? Всегда так модно одеты...
Точно. У Зайцева. Работала.
Фамилия директора музея, как у популярного модельера, тоже Зайцев. У
нас там даже кооператив был при музее, создающий новые фасоны одежды в
стиле "фолк", как шутили, "зайцевские".
Праздники кончились, начались будни. Надо было искать работу. О такой,
как в музее, не приходилось и мечтать.
Заглянула в бюро по трудоустройству: чем черт не шутит? Черт пошутил и
на этот раз. А может, то была чертова бабушка. Симпатичная женщина
сказала, никуда не заглядывая:
- У нас только одно предложение интеллигентной профессии - научный
сотрудник Философского общества.
- Прекрасно, меня немного интересовали философские проблемы физики.
- Звоним?
- Конечно!
Так стала я работать не референтом у Соломона, но Диогеном в бочке.
Бочка была винная. И дня не проходило, чтобы в Философском обществе
что-нибудь не отмечалось.
Адриан мне устроил Философское общество на дому, ибо тоже начал пить,
чего до сих пор не случалось.
Оказывается, он не пил в Голубом заливе потому, что боялся запоя, в
который он время от времени впадал. Свое поведение Адриан оправдывал тем,
что затосковал, ведь теперь я целыми днями на работе.
***
К месту выступления непринужденно вышел профессор Фунтиков. Несмотря на
свой малый рост и хрупкое телосложение, он изобразил весомую позу,
несколько расставив ноги так, что центр тяжести его внушительного тела
расположился в устойчивом равновесии. Фунтиков источал взглядом любовь и
внимание к каждому отдельно и ко всему человечеству в целом. Из-за своего
маленького роста он не мог поглядывать на всех сверху вниз, а потому сумел
сразу же установить контакт со зрительным залом. Фунтиков привел две
альтернативные точки зрения:
- Вселенная - не физический объект, а психофизический. Поэтому
измерения в квантовой механике без участия сознания проводить невозможно,
- с жаром утверждал профессор Фунтиков, наблюдая не только за реакцией
слушателей, но как бы подключаясь к ним своими мыслями и дыханием, всем
своим массивным корпусом и сердцебиением, своею душой.
В Институте философии проходил семинар по проблеме: "Сознание и
измерение в квантовой механике", где я и присутствовала от нашего
Диогенового общества. Вечный вопрос.
- Сначала происходит взаимодействие микрочастицы с макроскопическим
объектом - прибором. Затем человек, являясь также макроскопическим
объектом, снимает показания с макроскопического счетчика, что приводит к
неопределенностям разного рода и неожиданностям, - Фунтиков смотрел на
широко раскрытые глаза слушателей, как смотрит влюбленный на предмет
своего обожания. Было ясно, что слушатель отвечает докладчику теми же
чувствами. - Если максимально точно измерен импульс исследуемой частицы -
непредсказуемыми будут и координаты. Нос вытащишь - хвост увязнет. И
наоборот, - Фунтиков казался совершенно свободным от себя и своего
собственного веса. Его личная внутренняя устойчивость и убежденность стали
его плотью и кровью и не требовали уже никаких подтверждений. Он и забыл о
том, что надо играть "значительную" роль, фокус его внимания переместился
вне его, в другого, в каждого сидящего в зале.
Вторая точка зрения опровергала первую: счетчик сработает и вне
сознания, оно тут не при чем.
К залу обратился господин Квантман. Это был физик-теоретик, сухарь,
"публичный одиночка". Его глаза отрешенно скользнули по сидящим в зале,
затем он отвернулся к доске и стал писать длинную цепь расчетных формул.
Доказывал, что сознание влияния не оказывает. Необходимо учитывать нулевую
флуктуацию при взаимодействии, именно она и мешает при измерении, в
измерения входит фаза поля, с которым взаимодействует частица.
- А где вообще доказательства того, что это та же частица, которая была
до взаимодействия? Может прибор регистрирует другую частицу? - задал
риторический вопрос профессор-отшельник и быстро принялся чертить новые
формулы.
Биолог Лобик, мужчина рекламного вида, стремился очень хорошо сыграть
свою роль, демонстративно поднимая руки вверх и слегка протягивая их к
слушателям, привел интересное резюме. Поведение квантовомеханической
частицы непредсказуемо, человеческое сознание также отличает большая
свобода выбора: нас нельзя заменить машинами! Открытия человека часто
сравнивают с прыжком через барьер. Это напоминает квантовомеханический
туннельный эффект. В таком ключе и следует искать путь к проблеме. Мир -
един. Границы - условны.
Вещи он говорил интересные, однако слушатели ощущали не условную, а
явную границу между собой и выступающим. Голливудский оскал выдавал
отношение лектора: блестяще исполняя роль, он плохо видел других и
воспринимал их лишь как дополнительное украшение к собственной персоне,
одобряющее или неодобряющее. Внутренний мир другого человека ему был не
только непредсказуем, но и вовсе недоступен.
- Физики не ставят такой проблемы! - закричали физики.
- Таких физиков следовало бы исключить из внешнего мира, раз они не
хотят изучать его во всех проявлениях, - улыбался своей неизменной
голливудской улыбкой биолог. - Пускай наденут замки на свои рты, очки на
свои глаза, и варятся в своем тесном физическом котле!
Очки были надеты на каждом члене нашего общества. И каждый варился в
своем котле.
Бунтарские редкоименцы
"Молодой человек, абсолютно голый, с почти таким же выражением лица,
удобно расположился на пергидролевой блондинке, чьи шлепанцы и прочие
детали интимного туалета расставляли необходимые профессиональные
акценты", - читала я описание картины с выставки.
- Девушка, а как вас зовут? - прервал меня мужской голос.
Это был военной выправки красавец. Он принес реферат, который изобразил
для поступления в докторантуру.
- А нельзя вас сегодня в ресторан пригласить? А почему нет?
- Я замужем.
- Извините, я не хотел вас обидеть. Очень жаль.
Я спешила домой, чтобы напоить Адриана зельем от пьянства. Чудесное
зелье бабка Сониха велела готовить из чернобыльника, который она мне
даровала. Рвала она его на закате Солнца в день Ивана Купалы. Помогал от
молнии, злых духов, от очарования и эпилепсии. Есть легенда о том, как в
яму к змеям упала девочка, которая провела с ними всю зиму и получила от
Царицы змей дар понимать язык трав, при условии не произносить слова
"чернобыль". Девочка забыла наказ, произнесла это слово и тотчас лишилась
своей чудесной способности. Вероятно, я не заметила, как произнесла это же
слово, - и тоже лишилась способности помочь Адриану.
С ним случился самый настоящий Чернобыльский взрыв. Он был заражен
вирусом алкоголизма, который время от времени активизировался. Врачи давно
были бессильны. Рекламные обещаторы тем более. Пока я была для Адриана
наркотиком более сильным, - он держался. Теперь смыслом его жизни все чаще
становилась бутылка. Горько и обидно терять человека, которого я так долго
искала, полюбила, полюбила сильно. А он изменил. С бутылкой. Мужчина-боль.
Мужчина-потеря.
Все чаще и чаще местом наших встреч становилась больница Ганнушкина.
Чтобы не растворяться в океане своих разочарований, я занялась делом,
проблемой имени, которой начала увлекаться еще в этнографическом музее.
Сейчас меня интересовали имена в основном с точки зрения филологии, при
этом самыми интересными были послереволюционные, потому что от крещения
Руси до Октябрьской революции был длинный и скучный период канонических
имен, даваемых людям по святцам. После революции развернулось такое
имятворчество, которого не знает ни одна эпоха человечества.
Дядя Адриана был известным писателем этого времени. Герои его
произведений носили презабавные имена.
Ученики безбожно кромсали имена свих преподавателей: Никпетож (Николай
Петрович Ожегов), Алмакфиш (Алексей Максимович Фишер). А сами учителя
тогда назывались шкрабами, то бишь "школьными работниками". В то время
вообще вошли в моду всякие сокращения. Родители не уступали своим чадам в
чувстве юмора. Два мальчика получили имена Цас и Главсп - "Центральный
аптечный склад" и "Главспирт".
У Адриана в детстве даже кота назвали, следуя той же логике, - Дипка,
что означало "Догнать и перегнать кота Алешку!". Это был лозунг-подражание
другому актуальному в то время лозунгу - "Догнать и перегнать Америку!".
Такие имена носили и люди, в конце которых следовало бы ставить
восклицательный знак как отпечаток времени, подобно тому, как в моем имени
был задокументирован мягкий знак. Вадим Шефнер двух близнецов, мальчика и
девочку, назвал именами Дуб! И Сосна! К каждому имени были прикреплены
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг