И Васе почему-то стало грустно...
Он устал во время врачебного осмотра и сейчас, вспоминая его, не мог не
думать и о Сашке Мыльникове.
Значит, он жив! Значит, он не сумел сделать все для того, чтобы спасти его
из занесенного снегом шурфа! Разве он, Вася, смог бы успокоиться, если бы
знал, что его товарищ погибает или даже уже погиб! Да он бы сам лучше
замерз! А Сашка, оказывается, смог и даже не расстроился.
Он, наверно, окончил школу отличником. Ведь не мог же человек, окончивший
школу кое-как, стать известным поэтом, который пишет космические поэмы в
двести тысяч строк! Потом он, наверно, окончил какой-нибудь литературный
институт и вот теперь пишет себе свой поэмы по всем правилам, и все его
уважают.
А то, что этот уважаемый человек оставил в беде товарища, никто и не знает.
Но тут впервые Васе показалось, что он ошибается. Ведь не может быть,
чтобы Сашка - пусть парень и положительный, хотя порой и вредный,
самолюбивый и все такое прочее, но все-таки пионер, советский школьник,
Васин товарищ, - поступил так подло! Не мог он так поступить! И стоило
Васе начать оправдывать Сашу, как он немедленно вспоминал, что ведь и
родители тоже не нашли его. Так чего же ждать от Сашки Мыльникова? Значит,
были какие-то особенно серьезные причины. И узнать о них он может только
тогда, когда повидается с Мыльниковым.
Словом, почти все выяснилось, но ощущение грусти все-таки не пропадало.
Может быть, еще потому, что Вася как будто даже завидовал и Женьке
Маслову, и Сашке Мыльникову. Подумать только! Один - биомеханик, второй -
известный поэт. А что он, Вася! Что из него еще выйдет! Ох, неизвестно...
Вокруг столько интересного...
- Нужно спешить, - сказал дедушка, - сейчас самая лучшая видимость
межпланетных телевизоров.
- Да, - подтвердила Лена, - а то начнутся служебные переговоры - не
настроишься на волну.
И, несмотря на то что Вася чувствовал себя немного несчастным, он все-таки
заинтересовался этим разговором и спросил:
- Это что ж, можно будет посмотреть, как живут люди на других планетах?
- Да, конечно, - безразлично ответила Лена и едва заметно зевнула.
Вася был неприятно удивлен таким равнодушием.
- И что же, служебные переговоры очень мешают настраиваться на волну?
- Да как тебе сказать... Не так чтобы очень... Лунные еще ничего, а вот
те, что работают на наводке межпланетных кораблей, и особенно те, что
связаны с Марсом и Венерой, - вот эти очень мешают. Они же очень сильные!
Шутка сказать - послать радиоволну сначала на Луну, оттуда передать на
промежуточный искусственный спутник, а потом уж оттуда на Марс или на
Венеру! Вот эти-то служебные станции и мешают... Да и вообще-то мы уже не
смотрим Марс или Венеру, а уж Луну тем более! Ничего интересного! -
капризно закончила Лена.
Вася очень удивился: не интересоваться тем, что делается на Луне или
Марсе? Да если бы в его время появился кинофильм "На Луне", так к
кинотеатру нужно было бы пробиваться сквозь сплошную толпу. А тут -
неинтересно! Подумаешь, какая умная...
Лена заметила, как у Васи сначала удивленно расширились глаза, потом они
стали узенькими и между бровями прорезались тоненькие, упрямые морщинки.
Она поняла, что сказала что-то не так. Чтобы исправить впечатление, она
разъяснила:
- Видишь ли, вначале это, может быть, и интересно, а по том все одно и то
же: машины, красивые картинки лунной природы, потом опять машины и
машины... А людей почти не видишь. Ну разве может быть что-нибудь
интересное без людей?
Это объяснение только рассердило Васю. Вот они - девчонки! Во все времена
одинаковы. А ведь что может быть интересней машин?
Женька как будто понял Васины мысли. Он неожиданно хмыкнул и сказал:
- Конечно, стишков там никто не читает, песенок не поет и даже никто ни за
кем не ухаживает... Конечно, ей неинтересно. Вот если бы там про записочки
что-нибудь рассказывали, тогда да! Тогда бы она от экрана не отходила.
Лена неожиданно покраснела, быстро покосилась на Васю и вдруг накинулась
на Женьку:
- Что ты говоришь? Болтун! Как тебе не стыдно!
Но чем больше она кричала и возмущалась, чем настойчивей старалась ударить
Женьку, который привалился в самый угол сиденья и, отчаянно хохоча,
прикрывался от Лены не только руками, но и коленями, - тем больше Васе
казалось, что Лена краснеет неспроста. Записочки, вероятно, были...
"Ну, а мне что за дело? - спрашивал себя Вася. - Мало ли кто пишет записки
или переписывает для девчонок стихи... А я-то тут при чем?"
Но чем больше он убеждал себя, тем грустнее становилось у него на сердце.
Лена все-таки... смелая девочка. Вон как она решительно познакомилась с
Тузиком. Наконец, она просто сильная и ловкая девочка. Как она лихо
справлялась с тайменем! Потом она, конечно, еще и... добрая девочка - даже
заплакала, когда плакал Вася.
И чем больше думал Вася, стараясь не сказать самого главного - что Лена
просто красивая девочка, которая ему понравилась с первого взгляда
(теперь-то он понимал это очень хорошо), - тем больше самых великолепных
качеств он отыскивал в ней и тем грустней ему становилось. Он надулся и
отодвинулся от Лены как можно дальше. А она, стараясь достать до Женьки,
все ближе придвигалась к нему.
Женька, отбиваясь, все время подзуживал сестру:
- Сказать, от кого записка? Сказать?
Лена яростно визжала и все сильней наваливалась на совсем загрустившего
Васю.
Женька не унимался:
- А про стишки рассказать? А как песенками переговаривались, рассказать?..
Слушай, Вася... - начал было он.
Но Вася только безнадежно отодвинулся подальше от Лены. Он с горечью думал:
"Ну и пусть записочки... Пусть песенки... Пусть даже стихи... Сашку бы
Мыльникова сюда - он на любую тему любой стишок состряпает".
Ему казалось, что он должен быть совершенно безразличным и строгим, как
настоящий мужчина. Но в то же время Вася понимал, что он вдруг стал очень
несчастным, даже несчастней, чем в масловской машине, когда он понял, что
пролежал замерзшим целых полвека. Он даже подумал, что не стоило и
отмерзать только для того, чтобы узнать, какая замечательная и, без
всякого сомнения, самая лучшая из всех девочек, которых он встречал за...
за...
Это окончательно обило его с толку. За сколько же лет он впервые встретил
такую замечательную девочку, как Лена? За тринадцать, за тридцать семь или
за шестьдесят три? Вот дурацкое положение! Даже не знаешь, какой у тебя
возраст.
Вася немного успокоился и почувствовал себя менее несчастным, чем секунду
назад. Тем более Лена так натурально кричала на Женьку, что он все врет,
что он все выдумывает, что стоило только захотеть, и можно было поверить,
что Женька действительно говорит неправду. Когда она искоса, почти
умоляюще посматривала на Васю, в ее красивых - больших и темных - глазах
сверкали самые настоящие светлые и чистые слезы. Ее ресницы сами по себе
стали склеиваться стрелками, а лицо раскраснелось, и от этого светлые
выбившиеся из-под тюбетейки кудряшки были еще красивей. Вася не выдержал.
Он поверил ей и почувствовал, что он скорее счастливый, чем несчастный.
"Все-таки, как-никак, а еще никто не может похвалиться, что он приручил
мамонта, - думал он. - Еще ни один мальчик из нашего города не может
похвастаться, что ради него съехались ученые со всех концов света. И
вообще, поживу месяц в двадцать первом веке - еще поглядим, кому записочки
будут писать!"
Он уже так уверился в невиновности Лены, в собственной неотразимости, что
даже сам не заметил, как у него появилась сила воли, решимость и даже,
кажется, способность мыслить логически. Он уже решил, что нужно одернуть
Женьку, довольно вредного третьеклассника, который явно не умеет вести
себя в приличном и солидном обществе. Но Женька на конец добился своего.
Он закричал:
- Валька Башмаков тебе записочки писал! И ты ему писала! Я сам видел. Он
тебе и стишки переписывал. И провожать ходил...
Вася обмер. Ну ладно - записочки, стишки там, песенки.. Ну, бывает. Ну,
кто не поскользнется... Но - провожать! Да, тут все понятно.
Все исчезло - и сила воли, и убеждение в невиновности Лены. Осталось одно
презрение к этой девчонке, которая так натурально умеет врать. Вася был
горд и неприступен, и Лена, взглянув на него, поняла это. Она вдруг
бросилась в дальний угол машины, закрыла лицо руками и заплакала. Еще
минуту назад Вася попытался бы ее успокоить, но сейчас он отвернулся. В
его глазах еще светилось презрение. Женька понял это по-своему. Он опустил
свой исцарапанные, в коричневых, подживающих рубцах колени и не очень
уверенно сказал:
- Разревелась... Пусть не задается... Машины ей не нравятся!
Вася молчал. Он сложил руки на груди и независимо смотрел в окно. И тут
только он заметил, что электронка стоит на месте, дедушка обернулся и,
улыбаясь, посматривает на них. Он улыбался так хитро, так понимающе, что
Васе опять показалось, что перед ним когда-то знакомый круглолицый Женька
Маслов. И он невольно испугался, что тот Женька обязательно отмочит
какую-нибудь шутку, после которой придётся краснеть. Поэтому Вася
покраснел заранее и предупреждающе сказал:
- Ладно, Женька, брось...
Он обращался к дедушке, но откликнулся маленький Женька:
- А чего бросать? Я правду сказал...
- Врешь! Врешь! - Лена сорвалась с места и мокрой от слез рукой залепила
Женьке звонкую оплеуху. - Все врешь, противный мальчишка!
Прежде чем Женька смог опомниться, щека у него побагровела, нос стал
розовым. А Лена, выпрыгнув из машины, убежала в дом.
Вася посмотрел ей вслед. Конечно, Валька Башмаков - неприятность, но нужно
признать, что затрещину Лена залепила звонкую и умелую.
"Можно сказать, со знанием дела", - с уважением подумал Вася и вдруг опять
понял, что он очень несчастный человек.
Глава двадцатая
ЛУННЫЙ РУДНИК
Вечернее освещение масловской квартиры поразило Васю. Ему показалось, что
в комнатах каким-то невероятным образом застряли разные кусочки дня.
В прихожей был яркий, но не резкий летний полдень, когда тонкие облака
покрывают небо и оно едва голубеет. И глаза можно не щурить.
В другой комнате остался вечерний час - свет был золотистый, богатый и
какой-то весомый. Кажется, что его можно набрать в руки и подержать.
Обстановка словно выступила вперед, стала красивее. Даже в углах комнаты,
как при закате, переплетались багровые, синие и оранжевые тона, незаметно
для глаза дополняя друг друга.
В третьей комнате стоял рассвет. Но не южный - быстрый и буйный, больше
похожий на закат, а северный, летний. В нем преобладали нежно-зеленые и
едва розовые тени Свет был такой спокойный, такой радостный и добрый.
Вася заглянул в темный кабинет Жёнькиного отца и удивился еще сильнее. В
кабинете стояла настоящая, живая ночь. Было очень темно. И все-таки в
кабинете был свет - тихий и успокаивающий, как летней ночью у моря или
реки, когда яркие звезды мерцают над головой и их лучики перекрещиваются и
едва заметно вздрагивают и в воздухе и на воде. И кажется, словно света
нет, неоткуда ему взяться, и все таки все светится, все живет своей
особой, таинственной жизнью.
Пораженный этой тихой необыкновенной темнотой, Вася постепенно стал
понимать, что в комнатах нет ни одной лампочки, ни одного источника света.
Лучилось все - стены, потолок, вещи, карнизы, двери, рамы окон. И каждый
из этих предметов светился по-своему, едва-едва отличаясь от окружающих, а
все вместе образовывали этот общий необычный свет.
"Но ведь этого мало для освещения", - подумал Вася и снова пошел по
комнатам.
Оказалось, что лампы были, но они прятались в углах, за вещами, в
карнизах, и незаметно лили свой необыкновенный свет.
Снова и снова переходя с вечера в полдень, а с полудня в раннее утро, Вася
думал, что как было бы красиво жить в его время, если бы люди
по-настоящему занялись освещением. Как красиво, сказочно красиво стало бы
в комнатах и домах, на улицах и в парках...
Пока он думал об этом, возившийся возле стены Женька удовлетворенно сказал:
- Ну вот! Луна поймана!
Вася даже вздрогнул - так неожиданно было восклицание. Он подошел к Женьке
и увидел, что матовый экран в стене уже светится и слегка вздрагивает. В
его глубине стояли какие-то странные машины. Поразило не то, что они
двигались, а то, что они были в ясно осязаемой глубине экрана.
- Странно... Даже не как в кино, - сказал Вася.
- Ну, в кино и не такое увидишь! - беспечно ответил Женька. А Вася
подумал, что отстал он здорово: полвека назад в кино можно было увидеть
только то, что было давным-давно. Но то, что будет когда-нибудь, - этого
он не мог бы увидеть ни за какие деньги.
Сзади неслышно подошел дедушка, повертел круглые ручки под экраном, и
пульсация исчезла. Удивительные машины словно приблизились.
- Почему кажется, что они в глубине? - спросил Вася. - Просто как живые...
- Так, видишь ли, теперь телевизоры не только цветные - они еще и
объемные, или, как говорят, стереоскопические. В твои годы даже стереокино
создать как следует не могли, а сейчас даже телевизоры стереоскопические.
Дедушка придвинул поближе кресло. Женька и Вася уселись рядом и уставились
в экран.
- Перед тобой, - откашлялся дедушка, - лунный пейзаж сегодняшнего дня.
Несколько десятков лет назад люди послали на Луну автоматические
межпланетные самолеты. С помощью специальных приборов, в том числе и
спектрографов, - это, знаешь, такие приборы, которые по свечению, или,
иначе, спектру, определяют присутствие всяких элементов в каком ни будь
расплавленном или нагретом материале не только на Земле, но даже на
звездах, - так вот с помощью спектрографов они открыли...
Дедушка не успел закончить. Там, на Луне, возле домика, что стоял у машин,
показался человек в прозрачной оболочке, как будто его упаковали в
целлофан. Сквозь эту поблескивающую на солнце оболочку была видна даже его
одежда. В руках он держал чемоданчик и самый обыкновенный раздвижной
гаечный ключ. Лунный человек шел осторожно, выбирая место для своих сапог
с необыкновенно толстой подошвой.
- Что это он так? Словно он слепой идет? - спросил Вася.
- Чудак, у него ж сапоги на свинцовой подошве? - ответил Женька. - Как у
водолазов.
- А зачем? - удивился Вася.
- Так на Луне же человек весит в шесть раз легче, чем на Земле. А сила у
"его остается прежняя. Значит, если он шагнет, как на Земле, так он,
знаешь, как подпрыгнет? А потом шлепнется: тоже радости мало. А когда на
сапогах подошвы свинцовые, он ходит почти как на Земле.
Человек обошел домик и стал осматривать самую большую машину. Он по
очереди снимал огромные кожухи, легко перекладывал их с места на место,
как будто они были сделаны из бумаги. Вася сразу догадался, что лунному
человеку делать это было нетрудно: ведь на Луне все весит в шесть раз
меньше, чем на Земле. Значит, алюминий наверняка, весит столько же,
сколько бумага.
- Понятно... Работать ему не так уж трудно. И Женька и дедушка посмотрели
на Васю с некоторым сожалением.
- "Не так уж трудно"! - передразнил Женька. - А ты попробуй поработай
возле металла в воздухонепроницаемом скафандре! Там же температуры какие?
Климат, в общем... То жара, как в печи, то холод, какого на Северном
полюсе нет. Скафандр то размягчается, то, наоборот, становится хрупким.
Чуть заденешь за что-нибудь, порвешь или повредишь скафандр - и
пожалуйста, в безвоздушном пространстве. На Луне же воздуха нет...
Лунный человек все так же осторожно продвигался вдоль машины, снимая
кожухи и проверяя детали машин. Из домика вышел второй человек в
прозрачном розоватом скафандре с голубыми разводами и, приплясывая, пошел
вдоль машины. Этого кокетливого, пляшущего человека так и мотало из
стороны в сторону, но он не падал, как не падает ванька-встанька: ведь и у
того на ногах были свинцовые подошвы.
-Вот, - презрительно сказал Женька, - сразу видно, что девчонка.
Растанцевалась...
Но в это время первый человек наклонился, и на его затылке сквозь скафандр
все ясно увидели две темные косички, уложенные самыми домашними и скучными
крендельками. А у второго в коротко подстриженных волосах был пробор.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг