будущим?
- Не спеши. Теперь уж слушай. Ты хотел узнать, в чем же загадка открытия
эффекта Кси, и ты узнаешь. Это началось там, во флигеле, где
Петропавловский до войны работал с Артоболевским и Кромовым. Северная
часть флигеля, которая поближе к липовой аллее и выходит в парк, теперь
восстановлена. Туда попал фашистский снаряд.
- Это когда погиб Кромов?
- Да, не перебивай. В 1955 году конденсатор, вернее, его прототип, еще не
оснащенный всем тем, что нам дало открытие эффекта Кси, стоял там. В
середине года работа в институте фактически прекратилась. В июне отпускное
время, ремонт всех лабораторий. В отпуск, как правило, уходили почти все
вместе. Так удобней. Я же решил никуда не ехать и все дни и вечера
проводил в комнате, где когда-то вел свои опыты Юрий Александрович.
Я не работал. Не мог и не хотел. Никогда я еще не ощущал такой
опустошенности и вместе с тем какого-то злого упорства. Я понимал: все
рухнет, если мы не найдем способа изоляции биопространства. Поиск нужно
было продолжать во что бы то ни стало. Но я к тому времени уже истощил все
свои силы, выдумку. Мысли все чаще возвращались к работам
Петропавловского... Ты только недавно узнал об утрате документа. Я знал об
этом еще тогда, в пятьдесят пятом, и никак не мог понять, почему мы
обнаруживаем в архивах все, кроме описания эффекта Кси.
В комнате Петропавловского рядом с нашим конденсатором стоял первый
прибор, хранимый как реликвия. Немного кустарный, но так остроумно и
просто сделанный! Мне доставляло особое удовольствие смотреть на
флюоресцирующий, слегка подрагивающий кусочек биополя в глубине прибора.
Навсегда останется чувство хорошей гордости от мысли, что мне довелось
увидеть его одним из первых!
- То есть как это, одним из первых? - перебил меня Назаров. - Начиная с
1941 года биопространство в этом приборе наблюдали сотни людей, а ты, если
мне не изменяет память, стал работать в институте только после войны.
- Все правильно. И вместе с тем все не так. Запасись терпением. В один из
жарких, душных июньских дней я, как обычно, сидел у прибора
Петропавловского, вновь мысленно переселяясь в то время, когда он с
помощниками старался решить задачу изоляции биополя. Как они подходили к
решению? Что им удалось? Прошло четырнадцать лет, а решение задачи мы так
и не знали. Не давалось оно нам. Ни мне, ни моим сотрудникам.
Я машинально вращал микронастройки прибора и вдруг услышал голос Юрия
Александровича, поначалу невнятный, но вскоре слова все четче стали
доходить до моего сознания. Я сосредоточил на них все свое внимание. Слова
открывали простой и ясный смысл процесса, который должен был привести к
изоляции биопространства, этот процесс впоследствии был назван эффектом
Кси. Однако в математическом обосновании не хватало главного звена. И тут
я увидел Петропавловского. Бородатый, громогласный, с веселыми, добрыми
глазами очень чистого человека, он был близко, совсем рядом со мной.
Большой, спокойный и радостный. Восторженный Кромов кричал, потрясая
листком отрывного календаря, что десятое июня 1941 года войдет в историю
как дата величайшего открытия. Артоболевский склонился над столом и не
отрывался от вычислений. Как только они были закончены, от веселости
Кромова не осталось следа. Отчаяние его было столь велико, что профессор
начал его утешать и призывать к терпению.
Ситуация была сложной: путь найден и путь недоступен. Все трое прекрасно
понимали, что уровень математических знаний еще не позволяет решить
задачу. Они, конечно, не могли знать, что она будет решена Кутшем лишь в
1953 году, и продолжали поиски. Они то отчаивались найти решение, то
окрылялись надеждой. Листки бумаги исписывались с необыкновенной
скоростью. Похоже было, что сам воздух насыщен чем-то таким, что придает
бодрость, делает ум особенно ясным, мысли отточенными, вселяет уверенность
и заставляет смело браться за решения, которые в другом случае
представлялись бы совершенно непосильными.
Прибор забыли отключить. Его мерный напевный стрекот ощущался постоянно,
но не мешал. От него не удавалось отвлечься ни на секунду. Казалось,
исчезни этот легкий вибрирующий звук, из лаборатории уйдет торжественная
творческая приподнятость. Листки бумаги летели в корзину один за другим.
То Юрий Александрович, то Кромов молча протягивали Артоболевскому свои
вычисления. Он их сверял с таблицей и отвергал. Зная уравнения Кутша, я
включился в это необычное математическое соревнование. Мой листок,
протянутый Артоболевскому, не произвел фурора. Он был воспринят как что-то
само собой разумеющееся, как закономерный итог коллективных усилий. Только
Юрий Александрович вскользь заметил, что на физмате толковые молодые
ребята. Он посмотрел на меня не то недоуменно, не то вопрошающе, очевидно,
не понимая, почему вдруг незнакомый человек очутился у него в лаборатории,
но не отвлекся от дела, продолжая вычисления.
Вскоре все было закончено. Вот тогда-то радость стала всеобщей и бурной.
Планы составлялись один заманчивей другого.
В июне, непременно уже в июне, нужно закончить переделку прибора, ввести
агрегаты изоляции биополя, а тогда можно и в отпуск! К морю, к солнцу.
Постройку большого аппарата с тремя каскадами усиления намечали выполнить
к концу года, а в будущем году создать комплексный усилитель... К Черному
морю? В отпуск в августе? Я ужаснулся, наблюдая их безмятежность, - ведь
22-го начнется война!..
В августе погибнет на фронте Артоболевский, немецким снарядом разорвет
Кромова. Вот здесь, в северной части флигеля. А Юрий Александрович, так и
не дождавшись Дня Победы, погибнет в заключении.
Хотелось как-то предупредить, крикнуть им, еще не ведающим, какая
надвигается гроза. Я устремился к Петропавловскому, но почему-то между
нами оказался огромный штатив с аппаратом Мюллера - Дейца. Я рванул его и
отшвырнул в сторону, расчищая себе путь. Послышался звон разбиваемого
стекла. В комнату вбежали две сотрудницы, случайно находившиеся в соседнем
помещении. Я стоял у нашего Биоконденсатора и тупо смотрел на осколки
дорогого прибора, валявшегося на полу.
Вот, Нина Константиновна, так произошла в с т р е ч а. Обидно,
конечно, что вы узнаете историю открытия эффекта Кси только из записи
рассказанного Назарову. Но я продолжаю... Несколько минут потребовалось
мне тогда, чтобы прийти в себя. Сотрудницы поспешили начать уборку
осколков, но я попросил их уйти. Вид у меня был, наверно, не слишком
успокаивающий. Они что-то лепетали о моем самочувствии, однако я выдворил
их. Кажется, сделано это было не очень вежливо. Мне было страшно: а вдруг
я не смогу восстановить ни одного символа из формул, окончательно
выписанных округлым почерком Артоболевского? Я хотел отключить
Биоконденсатор - казалось, что именно из-за близости к нему ощущалась
такая тяжесть в голове, - но передумал. Пусть болит голова, пусть будет
чертовски тяжело, лишь бы ничего не упустить! Соображал я с трудом, но
писал не отрываясь. Когда кончил, то не смог перечитать. Ничего не понимал
из написанного. Не помню, как провел остаток вечера.
На следующий день утром я пришел в лабораторию. Голова была свежая. Сел к
столу, вынул листки с формулами, просмотрел их и вздохнул с облегчением.
Все написанное и вошло во второй том отчета как математическая трактовка
эффекта Кси.
Помнится, сразу же после этого я распорядился переместить наш
Биоконденсатор в экранированную комнату. Этим я и закончил рассказ
Назарову.
Не терпелось узнать, как он отнесется к услышанному. Признаться, я не
решался смотреть на него, склонился, без всякой, впрочем, надобности, над
приборами и обернулся только тогда, когда услышал легкое позвякивание. Он
искал резинку в стоящем на моем столе кристаллизаторе с мелочами. Найдя
ее, Назаров стер вопросики на своей кривой и сомкнул ее в том месте, где
значился год 1941-й.
- Вячеслав, ты все еще не хочешь попытаться обуздать микробиополе,
применив гомополярную защиту?
- Для этого надо знать, как она создается, то есть вывести уравнения,
описывающие гомополярную направленность.
- Но эти уравнения вывел Антон.
- Антон? Он был хорошим биофизиком, талантливым и смелым
экспериментатором, но математическим мышлением не владел. По крайней мере
в той степени, какая требуется для решения этой задачи.
- Почему ты так несправедлив к Антону?
- Это неправда. Я не сказал ничего такого, что было бы неприятно ему. Я
никогда не встречал более порядочного, искреннего и самоотверженного
человека. Я верил ему, ценил его и считал, что он многое сделает в науке.
Но повторяю, Антон не владел в нужной степени математическим аппаратом.
Эту задачу наука еще не в состоянии решить. Весь арсенал наших знаний пока
не дает возможности справиться с гомополярной защитой. Ты понимаешь?
- Понимаю, больше того, знаю. И все же я поверил Антону. Тогда, когда он
пришел ко мне и рассказал о своем открытии. Не удивляйся, он пришел ко мне
не как к математику, а как к другу, человеку, который может дать ему
добрый совет. Ведь ты запретил ему проводить этот эксперимент.
- А ты посоветовал поставить опыт, несмотря на мой запрет?
- Нет! Я сказал Антону, что он должен все согласовать с тобой. Но он не
послушал ни тебя, ни меня. Все это кончилось трагически. А он, будто
предвидя беду, хотел, чтобы я знал о его открытии, ну, если хочешь, был
его душеприказчиком.
- Тебе досталась трудная роль.
- Вячеслав, может быть, из уважения к памяти друга не стоит позволять себе
столь иронические высказывания?
- Извини, если тон показался тебе обидным, но я все же могу сказать:
защищать Антона трудно. Быть его поверенным,- тем более.
- Но ведь Антон вывел уравнения в сентябре прошлого года. Я ему верю
больше, чем тебе.
- Двадцать восьмого сентября, - уточнил я, и Назаров посмотрел на меня,
видимо дивясь моей чудовищной непоследовательности. Однако привычка была
сильнее растерянности, и он, проведя красную вертикальную линию на своем
графике, написал "28.IX". Это его успокоило.
- И вместе с тем не Антон вывел уравнения. Он нарушил все наши правила,
пошел на неоправданный, недопустимый риск.
- Ты не поддержал Антона, не поверил ему, вот и случилось такое. Твой
запрет на экспериментальную проверку расчетов не давал ему покоя. Он
разрывался между чувством глубочайшего уважения к тебе и долгом ученого.
Он считал, и совершенно правильно, что поиск надо продолжать.
- Надо. Но не так. Я запретил проводить этот опыт, чтобы не допустить
несчастья. К сожалению, Антон не посчитался ни с чем и тайно от меня, от
всех начал экспериментировать. Ты видишь, какой результат - катастрофа, и
Антона не стало.
- Тебе надо было помочь ему и осуществить эксперимент вместе.
- Вздор! Ошибочно отправное положение. Уравнения были решены неправильно,
и эксперимент, как бы тщательно он ни проводился, мог закончиться только
трагически. В предлагаемом тобой варианте - для нас обоих.
Назаров задумался. Его карандаш снова стал бродить по графику, но как-то
неровно, бесцельно.
- Не могли быть решены? Не могли, учитывая современный уровень знаний? -
Вдруг Назаров оживился. - А проверка правильности этих решений? Она ведь
тоже требует знаний, которыми мы еще не обладаем. Значит, ты, Вячеслав,
сумел почерпнуть их не только у Петропавловского, но и где-то еще?
Я вспомнил, как Назаров уверенно, не колеблясь, стирал вопросики на своей
кривой, и, вероятно, поэтому кивнул утвердительно.
- В сентябре прошлого года в институт приехала группа аспирантов из
Новосибирска. Им повезло. Их не только ознакомили со всеми нашими
работами, но и допустили вниз на очередной ревизионный осмотр
Биоконденсатора. В бункер пошли Антон, я и четверо аспирантов. Было это в
период нарастающей активности. В такие дни мы стараемся пореже бывать
около конденсатора, однако ничего не поделаешь: автоматика и приборы еще
не могут обходиться без человеческих рук и глаз. Работа у нас шла споро, и
мы не прекращали разговора о конденсаторе. Всех, разумеется, волновало
одно: как создать надежную защиту? Молодые физики высказывали одно
предположение увлекательнее другого, сыпали формулами и определениями, но
все сходились на том, что без решения проблемы направленной гомополярности
ничего не поделаешь. Все сознавали, что математические знания сегодняшнего
дня еще не могут нам помочь.
Прошло сорок минут, в течение которых аспирантам разрешено было пребывание
у Биоконденсатора, и я начал выпроваживать их из бункера, пообещав
продолжить заинтересовавшее всех нас обсуждение наверху. Собрался уходить
и Антон, но вдруг сел к столику во втором отсеке, оторвал листок и
принялся что-то быстро писать. Я никогда еще не видел Антона таким
отрешенным, но, по правде сказать, не очень следил за ним, увлекшись
спором с одним из аспирантов. Я не заметил, ушли все остальные или нет, -
так был поглощен неожиданным блеском его рассуждений. Четкие, логичные,
как математические формулы, они восхищали меня и приводили в недоумение.
Но вот я понял, что этот парень знает такое, чего никто из нас еще не
знал. Я присмотрелся к нему внимательней. Какой же это из четырех? Я
удивился, как мог не выделить его среди остальных? В его манерах, взгляде
чувствовалась спокойная сила, уверенность, изящество. Что-то неуловимое
отличало его от сверстников. Но более всего, конечно, поразило то, что ему
была известна формулировка закона напряженности гомополярного парадокса. Я
забыл, что слишком близко подошел к конденсатору, забыл, собственно, где
нахожусь, и только мучительно перечитывал запечатлевшиеся в мозгу
уравнения, стараясь запомнить их во что бы то ни стало. Первым желанием
было сказать о них Антону.
Антон не обращал на нас внимания, весь отдавшись расчетам. Я хотел
окликнуть его, пригласить к необычайному разговору, но в это время он, не
отрывая взгляда от бумаги, заявил, что проблема решена, уравнения
выведены. Стоящий передо мной парень, только что без клочка бумаги
сформулировавший уравнения гомополярной теории, обернулся, разглядывая
Антона с грустью и уважением. Потом он покачал головой, и я услышал: "Нет,
закон стабилизации направленной гомополярности открыл Мирам Чагановский в
1996 году. - Молодой человек еще раз посмотрел на Антона, сощурил глаза,
как бы что-то припоминая, - Антон Северов не успеет".
В те мгновения я как-то не вник в эти слова, не мог на них
сосредоточиться. Осознал я их и ужаснулся позже. Я не в состоянии был
прервать общения с математиком, впитывал его мысли, стремился проникнуть в
то, что он принес с собой, и вместе с тем изумлялся его отношению ко мне.
Вначале я не понимал, почему он с таким уважением склоняет голову перед
тем малым, что сделано нами. Впрочем, вскоре и это стало понятно. В
последующие годы должен был укрепиться принцип преемственности как
единственный способ общения с прошлым и будущим.
Я понимал, что этот контакт будет кратким, и спешил, спешил осмыслить все,
представлявшееся мне значительным. Собеседник, видимо, оценил мое
свободное от назойливых мелочей стремление заглянуть вперед и охотно начал
говорить о развитии идеи биопространства, но в это время Антон крикнул:
"Готово!" - и бросился ко мне со своими листками. Я обернулся на его голос
и в этот же миг утерял возможность черпать недосягаемое. Сознание этого,
болезненное ощущение потери оказались, вероятно, слишком велики, так как
Антон подхватил меня под руку и быстро отвел от конденсатора: "Что с
тобой, Вячеслав? Тебе плохо? Пойдем скорее наверх". Я смотрел на него
удивленно, кажется, сопротивлялся. Он тянул меня изо всех сил. На лестнице
он остановился, вытер мне лоб платком, обнял за плечи и, как больного,
уговаривал: "Пойдем потихоньку. Вот так. Еще два этажа - и мы у себя.
Дойдешь?"
Уже в конце лестницы я почувствовал себя совершенно здоровым, хотя
потрясение оказалось большим, чем в первый раз, у маленького конденсатора.
Мы вошли с Антоном в эту комнату. Здесь, как было условлено, сидели
аспиранты...
Антон едва дождался, пока они уйдут, и сразу же бросился ко мне: "Ты
понимаешь, Вячеслав, меня будто осенило. Я ничего не видел вокруг и только
чувствовал, словно мне подсказывает кто-то, как надо решить задачу. Я
писал, писал не отрываясь, стараясь не упустить чего-либо. Решения
напрашивались одно за другим. Из одних доказательств вытекали другие. И
вот все! Вячеслав, ведь теперь мы обуздаем биополе. Я все решил.
Посмотри!" Я посмотрел и в минуту сверил его листок с тем, что сохранилось
в памяти.
- И получилось?.. - нетерпеливо спросил Назаров.
- Получилась ошибка у Антона. Третье уравнение, их всего девять, он
воспринял неверно, а за этим потянулось и все остальное. Я запомнил и
математически осмыслил больше, чем он, но и этого оказалось
недостаточно... Потом Антон понял, что систему уравнений пока решить
нельзя. Тяжело ему было в эти минуты. Тогда у него и возникла мысль найти
в эксперименте недостающее.
- И ты?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг