больше всего мне хотелось бы, чтобы вас по-настоящему увлекла наша работа,
всерьез. Примерно так, как в оставленной вами лаборатории.
Егоров заулыбался, поправил очки, толстыми стеклами прикрывавшие
близорукие глаза, и с подъемом сказал:
- О, там проводились интересные изыскания. По правде говоря, я
надеялся, что и после окончания аспирантуры смогу продолжить в другом
месте начатую там работу.
- Где же, если не секрет?
- Буду откровенен с вами, Иван Алексеевич. Больше всего мне хотелось бы
работать в институте радиофизиологии. Тем более, что именно там, как мне
известно, широко используют аппаратуру Зорина. А моя мечта работать в той
области науки, которая может применить это открытие!
- Вы когда-нибудь видели аппаратуру Зорина?
- Нет, Иван Алексеевич, не видел.
Титов порывисто встал с кресла.
- Тогда пойдемте, товарищ Егоров.
Выйдя из кабинета, они быстро прошли по длинным коридорам института.
Щупленький, низкорослый Егоров едва поспевал за складным, подтянутым
заведующим лабораториями.
Они поднялись на третий этаж и через широкую застекленную дверь вошли в
электронно-вакуумную лабораторию.
По лаборатории Титов шел медленно, иногда останавливаясь на минутку
около стоящих за монтажными столами вакуумщиков, одетых в белые халаты.
В конце зала возвышался каркас, обтянутый крупной металлической сеткой.
Внутри каркаса находился растянутый на амортизаторах громадный стеклянный
сосуд причудливой формы.
Здесь происходило испытание законченной установки.
Титов остановился, заложил за спину руки и кивком головы указал Егорову
на метавшееся внутри огромного стеклянного сосуда голубоватое свечение.
Казалось, в сосуде бушевала энергия, стараясь вырваться из крепких объятий
стекла и металла.
- Так, значит, это и есть...
- Нет, нет, товарищ Егоров, - улыбнулся Титов, - не это. Это прибор
АС-3, который проходит сейчас сдаточные испытания. Он, надеюсь, очень
пригодится вам, если вы согласитесь взяться за разработку предложенной вам
темы. Ну, а теперь пойдемте дальше.
Титов подошел к небольшой, обитой металлическими листами двери в конце
электронно-вакуумной лаборатории, вынул из кармана ключ, открыл дверь и
пропустил Егорова вперед.
Здесь царил полумрак. Окна были зашторены плотной черной материей, и
только откуда-то сверху лился мягкий сиреневый свет.
Посреди почти пустой просторной комнаты возвышался постамент из хорошо
отполированного дерева, на котором стояла выполненная в специальных
лабораториях последняя модель аппарата Зорина. Откинув хромированные
застежки футляра и приподняв обтекаемой формы крышку прибора, Титов
уверенными, четкими движениями пальцев извлек из него небольшую темную
трубочку.
- Вот основная часть прибора - его сердце! - Титов приподнял перед
собой трубку и некоторое время задумчиво смотрел на нее. - А сейчас я вам
покажу, с чего начал Зорин.
Титов подвел Егорова к большому шкафу, достал оттуда эбонитовую доску,
покрытую прозрачным колпаком, склеенным из толстых листов органического
стекла, и указал на видневшийся под колпаком приборчик. На небольшом
шасси, с лампами нескольких каскадов усиления, был укреплен каркасик из
тонких алюминиевых уголков, поддерживающий темную трубочку величиной с
сигару. От контактов, укрепленных на концах трубочки, отходили
разноцветные проводники. Все было так примитивно и просто, так плохо
вязалось с только что виденными совершенными приборами, что Егоров
недоуменно взглянул на Титова.
- Вот это, товарищ Егоров, - Титов положил свою сильную широкую руку на
угол прозрачного колпака, - вот это точная копия первого прибора,
собственноручно сделанного академиком Зориным, сделанного уже очень давно.
Егоров поправил очки, несколько раз плотно сомкнул веки своих
близоруких глаз и наклонился к колпаку, пристально рассматривая прибор.
Незначительный с виду, грубовато выполненный, похожий скорее на
лабораторно выполненную схему, чем на уже отработанный, компактный,
продуманный во всех мелочах аппарат. Да, это была первая модель, еще
несовершенная, сделанная руками самого изобретателя. Но при помощи этого
прибора удалось то, на что многие годы тщетно тратили свои усилия десятки
ученых всего мира. Зорин впервые в истории науки сумел своим прибором
зарегистрировать излучение живых организмов, дать количественную, а самое
главное - качественную характеристику этого излучения.
С неизъяснимым восторгом молодой ученый рассматривал каждую деталь
прибора, и его охватило особенное, трепетное чувство от сознания того, что
он стоит сейчас у аппарата, изобретение которого открывает новые
неограниченные возможности в развитии биологической науки. Он выпрямился
и, щуря близорукие глаза, обратился к Титову:
- Вы знаете, Иван Алексеевич, я сейчас чувствую примерно то же, что
много лет тому назад, в политехническом музее, когда смотрел на покрытую
вот таким же пластмассовым колпаком модель грозоотметчика Попова. Я долго
стоял у экспоната и думал: какой огромный путь проделало изобретение
великого русского ученого!
Титову понравилась аналогия, проведенная Егоровым, и он подумал, что,
действительно, в конце прошлого века скромный приборчик только принял
сигналы, посланные из соседнего корпуса, а теперь...
- Теперь радиоволны, - продолжал Егоров, - облетают весь земной шар,
уже посланы на Луну и скоро будут завоевывать межпланетное пространство!
Егоров внезапно остановился, взглянув на Титова и заметив на его лице
суровые складки. Ему стало неловко от того, что он увлекся. Быстро надев
очки, он еще раз взглянул на Титова и теперь рассмотрел в его веселых
умных глазах такое искреннее внимание и сочувствие, что решил продолжать.
- Да, вот и это открытие, - Егоров прикоснулся тонкими белыми пальцами
к прозрачному колпаку, - позволит сделать многое и ляжет в основу новых
отраслей науки. Открытие - какое замечательное слово! Ведь оно означает не
только то, что кто-то изучил новое явление, нет, если это по-настоящему
большое открытие, оно, как правило, _открывает_ новые пути, новые
возможности!
Титов с удовлетворением отметил, что электрофизиолога, очевидно,
удастся увлечь творческими заданиями лаборатории. А восторженность... это
со временем пройдет.
Гораздо хуже, когда ее нет у молодого ученого.
- А вы не думаете, Петр Аниканович, что подобные открытия могут быть
использованы не только на благо человеку, но и во вред ему?
Редкие рыжеватые брови Егорова удивленно поползли вверх.
- Во вред?!
Титов молча кивнул, водворил на место модель и рассказал Егорову
кое-что об охотниках за изобретением Зорина.
Еще во время Отечественной войны некоторые зарубежные ученые усиленно
интересовались открытием Зорина. При посещении института они очень
пространно и пышно говорили о содружестве великих народов, борющихся с
фашизмом, о необходимости международного объединения ученых и вместе с тем
довольно нескромно расспрашивали именно о тех открытиях, которые могли
иметь стратегическое значение. Одному проворному американцу,
подвизавшемуся в каком-то весьма сомнительном амплуа консультанта при
представителе союзного командования, пришлось даже очень быстро исчезнуть.
- Американец бежал, - задумчиво продолжал Титов, - бежал столь
поспешно, что его не успели расспросить как следует, откуда у него такой
повышенный интерес к открытию Зорина. Да, Эверс бежал. Но дело еще не в
этом. Ему ничего не удалось выведать, но как раз в те дни исчез один из
сотрудников института - инженер Протасов. До сих пор неизвестно, не стал
ли он жертвой этого повышенного интереса к открытию Зорина. Известно
только, что Протасов выехал в филиал института в Петровское. Перед
отъездом он заходил к Зорину, на его московскую квартиру, а дальше следы
теряются. Никто не видел его ни на московском вокзале, ни в пути, ни на
станции в Петровском. От Москвы до Петровского несколько сот километров.
Трудно сказать, где произошло несчастье.
Следственные органы проделали огромную работу, разыскивая исчезнувшего
инженера, но им так и не удалось ничего установить. А что если он унес с
собой хотя бы частицу открытия Зорина?! Вам теперь понятно, надеюсь, как
важно, в чьих руках будет судьба такого открытия. Кстати, Петр Аниканович,
если вы решите работать у нас, вам придется быть чрезвычайно осторожным.
Весьма вероятно, что вместе с тематикой Протасова вы получите и другое
"наследство". Могут и вами заинтересоваться. Это не испугает вас, надеюсь?
- Никак! С детских лет неравнодушен к приключениям.
- Вот как! - Титов несколько критически посмотрел на маленького,
щупленького Егорова. - Ну, в таком случае, вы поможете мне разобраться в
одном довольно сложном деле.
- Я?
- Да, вы, - улыбнулся Титов, - но об этом позже. Теперь вы увидели, что
и у нас вам придется иметь дело с открытием Зорина, и я надеюсь, ни о чем
не будете сожалеть. Не так ли?
- О, нет! Я уже и сейчас не жалею - вижу, что здесь можно заняться
весьма интересными делами, ну, а что касается моего желания работать в
институте радиофизиологии...
- Имейте в виду, работая здесь, вам придется поддерживать очень крепкую
связь с этим институтом.
- Да что вы говорите!
- И для начала, - Титов посмотрел на часы, - давайте съездим в клинику
этого института.
До сих пор оставалось невыясненным, как могли уцелеть несколько человек
из тех, кто побывал в лапах фашистских извергов, проводивших свои
кошмарные эксперименты в Браунвальде.
К приходу частей Советской Армии гитлеровцы уничтожили все, что некогда
находилось на так называемом "объекте 55". Части, которые первыми
ворвались в расположение "объекта", нашли груды еще дымящихся развалин,
исковерканные взрывами сооружения и затопленные подземелья. В подземельях
были обнаружены десятки трупов людей, погибших при затоплении.
Расследованием специальной комиссии было установлено, что на "объекте"
проводились зверские эксперименты над живыми людьми, насильственно
угнанными гитлеровцами из временно оккупированных областей.
Изуверы довольно тщательно сумели скрыть следы своих преступлений.
Кроме того, что работами на "объекте 55" руководил доктор Тиммель, ничего
установить не удалось. О дальнейшей судьбе Тиммеля также ничего не было
известно. Не известно было, кто сотрудничал с ним и чем именно занимались
там фашистские "ученые".
Комиссия по делу о зверствах в Браунвальде установила проведение
невероятных по своей жестокости операций над десятками впоследствии
затопленных в подземельях людей. У одних были удалены различные центры
головного мозга, у других мозг оказался в значительной части обнаженным. У
большой группы людей не нашли следов операции, но их сведенные страшными
судорогами тела и выражение ужаса, застывшее на лицах даже после смерти,
указывали на то, что и они еще при жизни подвергались каким-то страшным
опытам.
Весьма возможно, что об этой кровавой странице фашистского произвола
больше ничего и не удалось бы узнать, если бы в одной из
психоневрологических клиник Советского Союза не обнаружили одного
больного, повторявшего в бреду имя Тиммеля. Его состояние было
безнадежным. Из бессвязных, лишенных всякой осмысленности рассказов почти
ничего нельзя было установить. Но в бреду он упорно повторял немецкие
слова: "Включить магнетрон!", "Включить магнетрон!" и имя - Тиммель,
Тиммель, Тиммель. Он погиб. Вскрытие показало, что у него были удалены
лобные доли коры головного мозга. Имя Тиммеля и характер операции
указывали на тайну Браунвальда.
С момента обнаружения этого больного розыски жертв Браунвальда начались
по всем клиникам Союза. В клинике профессора Шаврова около полутора лет
находился на излечении по поводу энцефалита больной, также со страхом
повторявший слова: "Включить магнетрон!"
- Можно было предположить, что и он подвергся "опытам" в Браунвальде, -
закончил свой рассказ Титов по дороге в клинику.
Машина уже миновала прямую стрелу просеки, идущей от института к
железнодорожной станции, и Титов притормозил ее у шлагбаума.
- Это очень прискорбная история, Иван Алексеевич. В ней многое неясно.
Как, например, удалось установить, что больной из клиники профессора
Шаврова тоже побывал в Браунвальде? Ведь его не подвергали
нейрохирургической операции - у него был энцефалит!
- Нет, его не оперировали. К сожалению, когда мы узнали о нем, он был
уже в очень тяжелом состоянии и скоро скончался. С ним не удалось
побеседовать, но он, вероятно, и сам не знал, что был именно в
Браунвальде. Фашисты доставляли туда людей в закрытых автомобилях. Попадая
в подземные клиники, никто из несчастных не знал, где он находится. А
предположить, что он был в Браунвальде, можно было потому, что и он
выкрикивал немецкие слова: "Включить магнетрон!"
- Зависимость довольно слабая.
Титов внимательно посмотрел на собеседника. Восторженный, увлекающийся
и вместе с тем, как видно, рассудительный, он все больше и больше начинал
нравиться немало повидавшему на своем веку и хорошо знавшему людей
ученому. Титов нарочно рассказал Егорову о Браунвальдском деле несколько
схематично, чтобы определить, как тот отнесется к нему, как сумеет
разобраться в неясных, сложных вопросах.
- Зависимость, говорите, слабая? Ну, что же, пожалуй, вы правы,
действительно слабая. Но кроме этого больного, были найдены еще три
человека.
- Оперированные? - живо спросил Егоров.
- Нет. Все они находились на излечении по поводу летаргического
энцефалита.
- Летаргического энцефалита? Так, может быть, в Браунвальде над ними
экспериментировали с вирусом энцефалита?
- Нет, на это не похоже.
- Почему?
Титов долго не отвечал, задумчиво глядя в окно машины. За окном бежали
жиденькие толпы березок, мелькали иногда разлапистые ели - солнечный
подмосковный денек казался бесконечно далеким от встававших перед Титовым
картин Браунвальда. Но вот лесок кончился, и шоссе побежало вдоль излучины
широкой реки. Титов круто свернул и медленно повел машину через мост.
- Мне самому удалось беседовать с одним из больных, - продолжал Титов.
- Он был в лучшем состоянии, чем остальные, и из этой беседы я мог кое-что
уяснить. Содержали их, как он говорил, очень хорошо. Давали приличное
питание. Работать заставляли, как видно, только для того, чтобы поддержать
нормальное физическое состояние организма - "эксперимент", по всей
вероятности, мог быть проведен только на вполне здоровом человеке.
Заметьте себе, Петр Аниканович, никаких лекарств внутрь им не давали,
никаких впрыскиваний не делали. Я специально уточнял это обстоятельство.
Обращение с ними было хорошее до тех пор...
- До тех пор? - с тревогой переспросил Егоров.
- Пока они не попадали в "рентгеновский кабинет".
- Куда? - изумился Егоров, поправляя очки.
- Больной называл это помещение рентгеновским кабинетом. "В нем было
много всяческой аппаратуры, знаете, наподобие той, - говорил он, - что
бывает в рентгеновских кабинетах. Даже темно было так, как при
просвечивании. Ну вот, после того, как меня просветили, я и заболел, и уже
больше не попал в отделение, где нас хорошо содержали". Больной
рассказывал, что болезнь протекала бурно. Повысилась температура, начались
страшные головные боли, и он стал... спать! Спал он в течение долгого
времени, сколько - определить не мог. Спал, как думает, недели две или
может быть больше. Истощал, обессилел, начал слепнуть. Что было дальше -
не помнит. Состояние этого больного вскоре, тоже резко ухудшилось и в
бреду...
- Выкрикивал - "Включить магнетрон"?
- Да.
- Магнетрон, магнетрон... Неужели немцы пытались применить
биоизлучатели? Неужели они пробовали воздействовать на организм
человека...
Егоров замолчал. Машина нырнула в туннель, проходивший под каналом, и
некоторое время ехала в полумраке. Егоров протер очки и продолжал только
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг